Скорбные хроники

Ребёнок не готов порой Смириться с участью своей. Всегда находится такой Среди мечтательных детей. Среди беспечных жеребят Всегда находится один, Чей дух стремлением объят: Добраться до полярных льдин, И покорить вершины гор, И пересечь простор морей... Финал надежд наивных скор, Реальность выдумки мрачней. Опасно о пути мечтать, Когда не знаешь, что вдали. Безумие — не слушать мать. Советами пренебрегли Погибшие в глуши лесов И утонувшие в реке. Бездушен мир, жесток, суров, Ведь гибель ждёт невдалеке. Однажды шум возни затих, Но жеребёнок не уснул. Мечтал он о краях чужих, Где камнепадов диких гул. Ворочался, переступал, На землю не решаясь лечь. Его заветный идеал — Страна, где непонятна речь, Где всё иное, всё не так, Как в Нарнии, где он рожден. Где укрывает тайну мрак, Где все живут не так с пелён. Под боком матери пригрет, Не мог забыть своей мечты. И тут мелькнул болотный свет, Чьи отблески мрачны, густы. И звук... Как будто сотни пчёл, Но он не думал ни о чем. Вперёд за миражом пошел, За этим призрачным огнём. Решил, зачем ему Аслан? Неужто он не видел льва? Когда незримый спутник дан, Чья поступь гнилостна, мертва. Но он, своей победе рад, Смятения не замечал, Не ощущал трясины смрад, Забыл тревогу и печаль. Коварство тёмных древних чар Не мог никак преодолеть. Сомкнулся свод, безлик и стар, Схватил, как хлопнувшая клеть. Уже не оставалось сил К мечте обманчивой идти, Зловещий замок поманил, И близок был конец пути. Клубилась снеговая мгла, Хлестала вьюга, точно плеть. Она похоронить могла. Не уставала даль белеть. Лишь контур крепостной стены Из блеклой хмари проступал. Лежали камни, холодны, Обломками разбитых скал. От странствий долгих слаб и хил, Приют вымаливал теперь. Копытцем, не надеясь, бил В немую роковую дверь. Стоял во тьме, испуган, мал, Желая пищи и тепла, Но он еще не понимал, Какая смерть его ждала. Раскаялся, замёрз, продрог И осознал свою вину. Среди бесчисленных дорог Он не запомнил ни одну... Тонул в сугробах с головой, Растерян, беззащитен, пег. Измученный, едва живой, На тонкой шкуре тает снег. Совсем окоченел, промок, И выбор проклял сотни раз. Но звякнул ключ, входя в замок, И глянул безразличный глаз... И вдруг, огромная рука Его за шкирку подняла. Ладонь гиганта широка. Ребёнок не предвидит зла. Обсушен и накормлен он Хозяев поблагодарил, Нырнув в блаженный долгий сон, Во тьму, как в глубину чернил. И так он прожил десять дней, Пока, оправился, окреп, И с каждым часом всё прочней Его привязанность, ведь слеп Любой детёныш. Счастлив, сыт И вновь о родине забыл. По полу цокотом копыт Носился, не умерив пыл. И с ним играла детвора, Показывая гостю дом. Но пир устраивать пора. Ведь хищник голодом ведом... А жеребёнок посчитал, Что здесь уже друзей обрёл. Но раскаляется металл, Поставлен на огонь котёл. Открыта правда, но бежать Не попытался он, решив, Что быстро великанов рать Настигнет. Стал неприхотлив, Смирился и не поборол Слепой апатии в себе. Готов попасть на чей-то стол. Безвольно проиграл в борьбе. И детских ласк не отвергал, Хоть знал, что будет пищей им. Душа — безжизненный кристалл, А сам сомнением томим. Живёт, внутри, окаменев, Не понимая, почему, Он не испытывает гнев К врагу, убийце своему. Мороз не менее страшит, Чем повара бездушный нож. Как будто нитями пришит, На пленника без уз похож. Незримо омертвел на треть, Простой ответ не находя. Различно ли, где умереть? Обедом варвара-вождя? Куском бесчувственного льда? Покончив, может быть, с собой? Как лучше сгинуть навсегда? Давать ли свой последний бой? Но он смирился. Пусть нелеп, Но он не станет убегать. Как будто некий затхлый склеп На сердце начертал печать. Наивная исчезла прыть, Когда познал, что смерть близка. Легко ль ему питомцем быть? Ручным подобием зверька? Для хищника добыча — плоть, Разумность дичи не важна. Как скот готовы заколоть Того, кому чужда вина. Но он не пожелал борьбы, Смирился с участью такой. Сердца безжизненны, грубы, На чувствах омертвевший слой. Однажды был назначен час, И жеребёнка увели. И отблеск жизни в нём угас, Он частью стал сырой земли. А на пиру веселье, смех, И к мясу подано вино. Он главным блюдом стал для тех, Кому на жизни всё равно. Коварно-ласковы они: Готовят гостя на убой. Ведь сочтены иллюзий дни Среди реальности чужой.