Отпор

— Извините!       Плечо Хосока задела какая-то маленькая школьница и поклонилась раз пять за секунду: Чон почти хмыкнул. Девочка побежала по лестнице вниз, то есть дальше, а мужчина так и остался стоять у открытых дверей. Его темные глаза, увидевшие не мало дерьма в жизни хозяина, зорко следили за невысоким пареньком. Хосок не кривился в раздражении, хоть и такие карапузы и не только, строящие из себя цветочки и пропитанные максимальным эгьё, бесили его. Для Хосока детство заканчивается, когда начинается время школы.       Что он думает обо всем этом? Что жизни учатся только собственными ошибками. Не друзья, не учителя и даже не семья, только ты сам себе наживаешь опыт и знания. И полагаешься только на себя. Хосок жил и живет по этим неизменным правилам. Его некогда нежная и светлая душа сгорела под натиском огромного количества предательств, его улыбка похоронена, забыта и закопана слоем косых взглядов и лицемерия. Все его окружение пестрит человеческими грехами. Хосок намного старше своих лет, хоть он и не молод, а широкие сильные плечи держат чуть меньше тонны холодной ответственности.       Бледноватое лицо школьника, который неаккуратно стирал с воротника рубашки мокрое пятнышко, казалось знакомым. Может, этот мальчик и похож на ребенка, но что-то серьезное и тяжелое таится в его кошачьих глазах, пусть они и опущены. Хосок подсознательно ощущает то же сопротивление миру, что когда-то давно теплило его грудь. Он смотрит на него и видит себя, потерянного почти двадцать лет назад им самим.       К парню подошел друг Чонгука, кажется, Намджун: Хосок не помнит, когда в последний раз интересовался жизнью сына, это осознание горько оседает на легких. Чон молча вышел из «укрытия», позволяя свету из окон коридора осветить его высокую стальную фигуру, облаченную в неизменный черный костюм, слишком строгий. Намджун поклонился и вежливо поздоровался, а мальчик завис, пряча глаза и всего себя каким-то волшебным образом, и если бы Хосок не заметил его раньше, то сейчас точно не смог бы. Намджун пихнул мальчика в бок, тот мелко дернулся и несоответствующим парням высоким голосом промямлил тихое: — Драсти.       Но не поклонился. Чон внимания на этом заострять не стал, этот паренек ему никто, так что неважно. Он повернулся к Намджуну: — Где Чонгук? — Его сегодня не было, — с неожиданным подозрением ответил он, хмурясь, потому что думал, что друг дома, и это наводит на страх за засранца Гука, — Сказал, что не придет. — Причину? — Не назвал. — Во сколько? — За пять минут до начала урока, но сначала он два раза сбросил, — Намджун не уверен, что это его уточнение что-то даст, но лишним не будет. — Понятно.       И ушел.       Чимин сразу понял, что этот «страшный» мужчина его отец. Одинаковый взгляд. Одинаковая аура. Одинаковая опасность. Но что-то в Чоне-старшем отсутствует, и это что-то заменяет отдаленно напоминающее о недавнем прошлом, когда Чимин боязно оборачивался, ожидая толчка. Странно возникшая связь, общая нить. Чимин поежился. — Чимин, — необычно строго для Намджуна начал Намджун, — Это что сейчас было? — Что было? — Ты не поклонился. — Ой, да ладно! — Чимин махнул салфеткой в руке, Намджун боязно отшатнулся, — Я вообще его не знаю… Наверное.       Они недолго поспорили и после разошлись по кабинетам.       Намджун все не мог выбросить из головы кусачие мысли о Чонгуке: где эта зараза шляется и почему так скрытно даже для себя проводит последние несколько дней, что с ним вообще происходит? Что заставляет его молчать? Ведь он всегда доверял Джуну свои переживания, пусть и не все. Ему страшно за друга, тот еще с пылким темпераментом и молодой нетерпеливостью таких делов наворотить без Джуна может, что Хосок не горюй. Ким собирается найти Чона и серьезно поговорить, потому что в прошлый раз им не удалось из-за драмы с Джином. Черт все побери как сложно.       Чимин в противоречивых чувствах — он все еще не отошел от дурацкого конфуза с гребаным дурацким бананом, и сейчас его мозг занимает образ его отца. Липкий невроз перекатывается по лопаткам, причиняя дискомфорт. Чимин будто флэшбэкнулся в недавнее прошлое, только искаженное. Он уверен, что этот каменный мужчина с проницательным взглядом — отец Чона и раз уж он спрашивал о своем сынке, значит, с Чонгуком что-то случилось, что, по сути, волновать Чимина абсолютно не должно. Но он волнуется. Волнуется, потому что человечность никто не отменял в его сознании, и Пак искренне надеется, что с этим «извергом» (вспомним первую главу) ничего не случилось. «Чем черт не шутит…       …То шутит чертом».

***

      Чонгук заебался. Устал от всего дерьма вокруг, ото всех видов учителей, одноклассников и самого себя, ненастоящего. Уже ничего не хочется.       Он уверенно входит в просторный зал клуба, где освещением служат лишь светодиоды круглых подиумов, на которых полуголые бабочки рьяно машут раскрашенными крылышками. Его без проблем пропускают, встречая не впервые, зная, кто он. Внешность таки кричит, что он далеко не мальчик в школьных шортах, а взрослый для своих лет парень в черной косухе и тяжелых берцах. Даже тут он держит образ, скрывая истину за черной маской.       Бармен кивнул подошедшему Чону и поставил на начищенную до противного блеска барную стойку граненую рюмку виски. Горло приятно горчит. Но мало.       Чонгуку всего мало, ему нужно совсем другое: оно намного крепче любого алкоголя, мягче, слаще и нежнее. Имеет бронзовые глаза с редкими листьями зелени, персиковые до банальности губы, слишком пронзительный голос, что набатом по ушам. Оно легко мнется в руках, издавая так щемящие сердце стоны, оно… Рюмка в руке треснула, остро и криво разрезая кожу на ладонях и пальцах, бармен покачал головой, доставая небольшое полотенце и сметая со стойки осколки. Чонгуку можно. Просто можно.       Чонгук несколько минут смотрел на свои руки, выплевывающие темную вязкую кровь, что пугала стоящих рядом и прохожих. Он злился. На всех, особенно на себя. Хотелось утонуть в собственной крови.       Все тот же бармен всучил ему в руку обеззараживающие влажные салфетки и поставил новую рюмку. Полтора часа прошло мутно и сухо. Чонгук сдерживал порывы завыть в голос и ударить кого-нибудь, да хоть того мужлана у туалета, что мокро и пошло зажимал тонкую фигуру почти голой стриптизерши, видимо, работавшей не только стриптизершей. Ужас безысходной бедности, которой Чонгуку никогда не понять.        Хотелось блевать.

♡—♡

      Летнее солнышко игриво прячется за горизонтом, утыканным домами и многоэтажками, красным заревом освещая и намекая на скорое приближение ночи. Редкие белые мазки облаков виднеются на темном небе тут и там, воздух слегка влажный. Время почти девять.       Уставший после двухчасовой тренировки и полуторачасовых танцев, во время которых Наён австралийским тушканчиком прыгала от одного конца зала к другому, после долгих поисков зеленого чая, который слишком быстро закончился за четыре дня, и, естественно, после учебы, Чимин тяжелой и медленной, но счастливой походкой почти дошел до дома, когда в переулке увидел сидящую на земле и сгорбившуюся фигуру.       Чимин искренне ненавидит свою мягкосердечность и жалкое сострадание, когда осторожно подходит к фигуре. Конечно, он мог ради собственной безопасности оставить все как есть и пойти дальше, но тогда бы совесть и стыд не дали покоя и спокойно отдохнуть. — Эм… Вы в порядке?       Чимин уверен, что он не в порядке. Конечно, этот человек сидит на улице, задом на холодном асфальте, тяжело дышит перегаром и он абсолютно в порядке. А как еще? «Чимин, ты идиот», — подумал Чимин и подошел ближе, садясь на корточки, как он смог определить, перед парнем. Тот все так же тяжело дышал, опустив голову и скрыв лицо за темными влажными волосами. Что-то в нем Чимина настораживает. — Вам нужна помощь? — максимально внятно и аккуратно спросил он, впиваясь пальцами в лямку рюкзака. — От тебя?       Чимин отпрыгнул, в испуге округлив глаза: напротив него, привалившись мешком, сидит Чонгук, совсем не похожий на Чонгука. В плохо, просто ужасно освещаемом переулке его лица не увидать, если усердно не приглядываться, и Чимин жалеет, что не пригляделся в начале. Он загнанно мечется от желания сбежать и желания помочь. Ему все больше кажется, что, если он поможет, протянет руку, то случится кое-что, что может привести к раскрытию Чонгука, что они честно и открыто поговорят, пусть и звучит это абсурдно, но маленькая надежда теплится в груди Чимина и он решается: — От меня. Разве у тебя есть выбор? — Мне не нужна твоя помощь, — ужасно заплетающимся языком прогундосил Чонгук, который уже успел простудиться, вытянув одну ногу, вторую с силой и трудом поджав в колене и закинув на нее руку, шмыгнул, — Иди домой.       Чимин бы с удовольствием продолжил путь домой, забыл обо всем этом и никогда не вспоминал, но сердце тяжело давит и не получается, просто не получается. Такой совершенно непривычный, неожиданный и жутко потрепанный вид Чон Чонгука прочно въелся в стенки черепной коробки, разъедая. Чимин отвернулся, вздохнул и попробовал еще раз: — Я то пойду, а ты так и будешь задницу морозить? Или тебе плед принести? — Принеси.       Чимин в ступоре минуту пялился на Чонгука: он всерьез собрался ночевать на улице? Что-то случилось между ним и его отцом? Что-то вообще случилось? Почему вечно каменный Чон Чонгук вдруг дал большую слабину? От чего по его маске пошла такая долгожданная для Пака трещина? Чимин уверен, что масок у Чона предостаточно и он легко заменит поломанную новой, более крепкой. Он немного завидует, что тот так идеально скрывает свои переживания и недостатки. Чонгук силен во лжи и притворстве, но Чимин знает об этом куда больше.       Чимин сжал плечи, скрестив руки, и посмотрел вниз, на Чона. Было странным вот так возвышаться над ним, будто они поменялись ролями: это определенно опасно, ведь мало ли что он может учудить, но даже приятно от этого не было, не чувствуется сладость от возмездия, которого и нет вовсе. Лишь что-то кислое. — Ну, нахер это все! — Чимин резко взял Чонгука за руку, удивляясь, как легко сматернулся. — Эээ! Ты чо творишь?!       Чонгук опасно качался в разные стороны, норовя упасть, и Чимин всеми небольшими силами пытался удержать его на ногах. Он не был тяжелым, но для маленького Чимина это все равно что слон для муравья.       Он не понимает, что творит. Свои намерения. Куда нести Чона? В собственную квартиру? В собственную комнату? Чимин бы истерично похохотал, но вес горе-алкоголика на плечах немного как бы мешает, ага. Можно было бы отвезти его в его дом, но Чимин, понимая, что правильным будет именно это, все равно тащит Чона в лифт. Двери под тихое пиканье съезжаются друг к другу, Чимин глубоко вздыхает, Чонгук скатывается на пол маленькой коробки.       Это конец.