***
Первоначально Нуар планировал восстановить силы и отнести Маринетт в больницу или любое другое безопасное место, где ей могли бы обработать царапины и зашить порванную мочку, а самому пойти сражаться с упырями, ожидая подмоги в лице Ледибаг. Откровение Маринетт заставило эти планы… пересмотреть. Пересиливая свои страхи, она предлагала вернуться на киностудию как можно скорее, чтобы быстрее найти серьгу и покончить с вампирами. Кот же настаивал, что сначала нужно оказать ей первую помощь. Да, «Чудесное Исцеление» должно заживить все ее синяки, ссадины и порезы, но, черт возьми, вдруг Маринетт подцепит заражение крови раньше, чем они вернут Камень Чудес и очистят треклятую бабочку? Нуар еще тщательнее забаррикадировал всем, чем смог, вход на чердак и, вооружившись ценными указаниями своей Леди, ушел их исполнять. Маринетт вновь осталась одна. Просторный чердак был лишь немногим безопаснее тесного шкафа кровавой киностудии. Сквозь чердачное окно были слышны звуки с улицы: доносившиеся издали крики людей, сигналы сирен полицейских машин и служб спасения, какие-то хлопки и снова людские крики. Истошные, отчаянные, душераздирающие вопли тех, кому не посчастливилось встретить смерть в страшных муках. Обхватив себя руками, Маринетт сидела в самом дальнем углу от окна и невольно прислушивалась к каждому шороху, боясь узнать в нем шаркающие шаги поднимающегося по лестнице упыря или скрежет его желтых когтей по чердачной двери. Она думала, что смогла успокоиться, пересилить свой страх, когда обещала Коту, что будет в порядке, но сейчас жалела, что не пошла с ним. Стоило закрыть глаза, и перед ними покадрово, издевательски-медленно всплывали жуткие сцены, увиденные, к сожалению, вовсе не на экране. Лужа крови, медленно расползающаяся от груды из трех частично обглоданных тел. Чье-то сердце, иссушенное, сморщившееся, словно наполовину сдувшийся воздушный шарик, небрежно выброшенное на пол за ненадобностью. Оторванная голова молодой актрисы, о которую Ледибаг споткнулась в своем бегстве, и ее остекленевшие глаза, словно с укором смотрящие на героиню, которая не смогла ее спасти. Две мухи с блестящими золотисто-зелеными брюшками, кружащиеся над красными скользкими ошметками разодранного вурдалаками человека. Корчащийся в предсмертной агонии мужчина, из перекушенного горла которого вылетают лишь тошнотворные булькающие звуки. Упырь, хищно облизывающий свои кривые костлявые пальцы, его блестящий от крови жертв подбородок и голодный взгляд, от которого ужас сковывает все тело ледяными цепями. Стоило открыть глаза, как воображение в каждой тени рисовало очертание врага. Закусив губу, Маринетт всматривалась в противоположный угол чердака, убеждая себя, что там никого нет и не может быть, но подсознание коварно шептало, что вампир вполне способен был там притаиться. Он просто дожидается, когда Нуар уйдет, а она потеряет бдительность, чтобы напасть и вонзить свои клыки в ее шею. И с каждой минутой, с которой закатное солнце приближалось к горизонту, через чердачное окошко пробивалось все меньше лучей, все чернее становились наполнявшие помещение тени. Маринетт еще сильнее вжалась в угол. Табун ледяных мурашек пробежался снизу вверх по ее позвоночнику. Она вся напряглась, боясь даже пошевелиться, словно в любой момент к ее спине могли прикоснуться холодные пальцы подкравшегося сзади вурдалака. Словно в любую секунду она могла ощутить на своей шее зловонное дыхание, а под лопатки ей могли вонзиться острые когти. И хотя Маринетт понимала, что это невозможно, — черт возьми, она ведь сидит вплотную к стене! — цепкий страх не отпускал, а каждый шорох порождал в воображении все новые ужасы. Она взвизгнула, когда со стороны баррикады раздался едва различимый шелест. Зажала руками рот, поджала под себя ноги, будто пытаясь слиться со стенами. Округлившимися в панике глазами смотрела на груду мебели, которой Кот завалил чердачную дверь. И на маленькую мышь, выскочившую из дыры в шкафу и юркнувшую куда-то в тень. Вдохнуть Маринетт смогла лишь тогда, когда легкие обожгло от нехватки воздуха, а голова начала кружиться. — Котенок, пожалуйста, вернись поскорее, — прокашлявшись, одними губами прошептала она перед тем, как зайтись в беззвучных рыданиях. Маринетт пыталась убеждать себя, что все хорошо, что ей ничего не грозит, что она героиня, в конце концов, и не должна поддаваться страхам. Напоминала себе, что не должна еще больше падать в глазах Кота — и так потеряла серьгу, — а потому просто обязана взять себя в руки, утереть слезы и встретить напарника как ни в чем не бывало. Вот только самоубеждение не могло победить испуг — каждая тень, каждый шорох наводили на нее ужас. Усилием воли она заставила себя подумать о чем-то хорошем, представить, как пригласит Адриана прогуляться, когда все это закончится. Она почти расслабилась — даже слезы на миг высохли, — когда в ее мечтах Адриан наклонился к ней за поцелуем. И закусила губу, чтобы не заскулить, когда воображение пририсовало ему острые клыки. Уткнувшись лицом в коленки, Маринетт шепотом стала считать, чтобы не думать совсем ни о чем. На десяти отчетливее ощутилась пульсирующая боль в порванной мочке уха. На двадцати сильнее зачесались саднящие коленки. На сорока всю руку пронизала ноющая боль, распространяясь от порезов, оставленных вампирскими когтями. На пятидесяти перед глазами снова возник образ упыря, торжествующе ухмыляющегося, обнаружившего ее в тесном шкафу. На шестидесяти на крыше послышались шаги. У Маринетт перехватило дыхание. Сердце пропустило удар, а затем забилось в грудной клетке с такой силой, будто могло проломить ребра и выпасть наружу. Капля холодного пота медленно скатилась вдоль позвоночника. Все тело будто окаменело — Маринетт не могла пошевелиться и заставить себя обернуться к чердачному окну, когда некто запрыгнул в него. Перед глазами потемнело, их заволокло пеленой слез, отчего она уже не могла ничего видеть. В ушах шумело — она даже не слышала, как вошедший к ней обратился. В горле застыл беззвучный крик, когда кто-то положил руку ей на плечо. И лишь когда вместо острых когтей Маринетт ощутила теплые объятия и словно сквозь толщу воды услышала над ухом тихое, сбивчивое «Все хорошо, моя Леди, я здесь», кошмар, наконец, отступил.***
Кот искренне жалел, что оставил Маринетт одну — это отчетливо читалось в его глазах. И хотя она пыталась убедить его, что это было временное наваждение и она уже успокоилась, он все равно выглядел виноватым. — Прости, что я так долго, — пробормотал он, с неохотой отпустив Маринетт из своих объятий. — Я сделал крюк, чтобы заглянуть к мастеру Фу… все-таки помощь других героев нам бы пришлась весьма кстати… но дома не оказалось ни его, ни граммофона с талисманами. — А… мои родители? — неуверенно спросила Маринетт. Она посылала Нуара к себе домой, чтобы забрал ей все необходимое и убедился, что ее мама и папа в порядке. Ее рюкзачок Кот принес, вот только был он не розовым — грязно-коричневым от чьей-то крови, и Маринетт очень боялась услышать, что это кровь ее родных. Кот проследил за направлением ее взгляда и виновато поджал губы. Черт возьми, он ведь как раз хотел с этого начать, но в итоге заставил ее волноваться еще больше! — С ними все хорошо, я отвел их в бомбоубежище, — поспешил сообщить он. — В них сейчас в основном как раз от вампиров и прячутся, — почесав переносицу, пояснил Кот. — Сказал, что Ледибаг отвела тебя в другое, что с тобой все хорошо и они могут не беспокоиться. А когда вернулся к тебе за вещами, — он пренебрежительно поморщился, — то обнаружил там вампира, нюхающего твой рюкзак. Кажется, он хотел по запаху тебя найти. У меня о тебе спрашивал. Маринетт посмотрела на Кота округлившимися от удивления глазами, и он, достав из ее рюкзачка бутылку с водой, продолжил: — Это Лука был… — он взял руку Маринетт в свою и тонкой струей воды принялся промывать от грязи ее порезы, — но я ему объяснил, что ты уже занята, — на этих словах Маринетт закатила глаза, — и вступать в ряды упырей не горишь желанием. А он вот бубенчик мне оторвал, — театрально трагично произнес Кот, ткнув себя пальцем в грудь, и Маринетт только сейчас заметила, что он лишился звенящей детали костюма. — Такое впечатление, что у вампиров на этот счет пунктик. — А твои родители? — осторожно поинтересовалась она и тихо ойкнула, когда Нуар, дернувшись, вылил слишком много воды на самый глубокий порез от когтей. — Дома пусто, — промокнув ей руку бумажным полотенцем, ответил Кот. — Думаю, отец все же успел спрятаться. — Может, ты попробуешь ему позвонить? — Нет, — отрезал Нуар, когтем вскрывая упаковку с ватой. — Увижусь с ним, когда все закончится. Лучше ты мне скажи, — он натянул на лицо непринужденную улыбку и достал из рюкзачка Маринетт четыре белых флакончика. — Зачем в домашней аптечке столько антисептика? — Я часто спотыкаюсь, — фыркнула Маринетт, глядя на то, как Кот старательно смачивает ватный шарик дезинфицирующей жидкостью. Нуар поднес ватку к ее руке, и она вся напряглась, готовясь к тому, что сейчас противно защиплет. — Кстати, Принцесса, а ты смотрела «Сумерки»? — спросил он, не торопясь прикладывать вату к порезу. Маринетт, не ожидавшая такого вопроса, удивленно помотала головой. — Вот и я нет, — грустно вздохнул Кот. — Не думаю, что этот фильм помог бы нам в борьбе с упырями, — заметила она, не понимавшая, с чего это ее напарник вдруг так опечалился. — Да меня не это интересует, — отмахнулся Нуар. — Узнать бы, как там главного героя звали, и назвать бы так какого-нибудь вампира со словами «Что-то ты уже не тот». Такая шутка пропадает! — с сожалением произнес он и, когда Маринетт уже и думать об этом забыла, наконец осторожно прикоснулся ваткой к самой большой царапине на ее руке. Защипало так сильно, что она не сдержала писк и рефлекторно стукнула другой рукой Кота за то, что его тактика отвлечения не очень-то помогла. — О, точно. Надо будет нагуглить, — виновато улыбнулся он, продолжая бережно и аккуратно обрабатывать ее царапины. Кот старался не нажимать ваткой сильно, тихонько дул, когда Маринетт морщилась от того, что щипало. Рассказывал о каких-то ниочемных вещах, чтобы она могла расслабиться и меньше думать о боли. Залепляя широким пластырем след от вампирских когтей, уверял, что они со всем справятся и что все не так страшно, как им показалось сначала. Он назвал имена многих ее друзей и знакомых, которые смогли вовремя спрятаться в бомбоубежище и сейчас в безопасности ждали победы героев. И умолчал о тех, кто не успел добраться, чьи изувеченные, обглоданные тела видел во время своей вылазки. — Нам повезло, — смачивая антисептиком очередной ватный шарик, Кот старался не думать, что могло бы случиться с его Леди, если бы он хоть чуть-чуть опоздал на киностудии. — Я нашел в вашей аптечке антибиотики. Тебе надо выпить, чтобы заражения крови не было. — Они горькие, — поморщилась и одновременно покраснела Маринетт, когда Нуар прикоснулся ваткой к ее щеке. — Их папе выписали, когда он болел, но он даже курс не смог весь допить — настолько они противные! — Но выпить придется, — строго произнес Кот практически над самым ухом. — Может, все же не надо? — с надеждой спросила она, впервые ощущая себя какой-то маленькой, беззащитной и несамостоятельной девочкой рядом с таким непривычно взрослым Нуаром. А ведь это она всегда вела его за собой, уверенная, будто детство навеки шилом застряло у него под хвостом. — Моя Леди хочет, чтобы я своим языком эту таблетку протолкнул? — лукаво прищурившись, поинтересовался он. Забрав обратно мысли о том, что он вырос, Маринетт дала Коту шуточный подзатыльник.***
До темноты оставался всего лишь час, половина города была обесточена, упыри шастали всюду и не собирались спать, а Нуар, как ни пытался это отрицать, выглядел очень уставшим от стычек с ними. Найти крохотную серьгу в большой оранжерее в таких условиях представлялось задачей весьма сложной, поэтому поиски было решено отложить до утра. Маринетт и Нуар сидели на чердаке в полной темноте и обсуждали план дальнейших действий. Встреча с вампирами днем так сильно напугала Ледибаг и выбила из колеи, что она почти не запомнила никаких важных деталей — только то, с каким остервенением они впивались в тела своих жертв, с какой жестокостью разрывали их на куски. Закрывая глаза, Маринетт отчетливо представляла изуродованные, растерзанные трупы, вспоминала каждую капельку крови, увиденную во время слепого бегства по киностудии, но практически не могла описать, как ведут себя упыри во время битвы. — Я думаю, всему виной зрительный контакт или какая-то гадость, которую они выдыхают, — предположил Нуар, услышав ее рассказ. — Я видел, как Нора Сезер пыталась с ними сражаться, но не успел… — тяжело вздохнул он. — Упырь посмотрел на нее, дыхнул ей в лицо, и она будто оцепенела от страха. А потом он ее укусил… и сделал одной из них. Маринетт задумчиво кивнула. И ведь действительно — всю волю к победе Ледибаг потеряла, когда вампир, сомкнув пальцы на ее шее, обдал ее своим зловонным дыханием. С тех пор кошмары прочно обосновались в ее голове и лишь присутствие верного напарника дарило относительное спокойствие. — Что ж, больше не буду упрекать тебя в том, что ты постоянно попадаешь под чары акуманизированных, — горько усмехнулась Маринетт, доставая из рюкзачка пакет с булкой из родной пекарни. — Черт, надо же было так неудачно попасться! — Ты хотя бы не одна из них, моя Леди, — поддерживающе улыбнулся Нуар. — А со всем остальным мы с тобой справимся. Отныне зови меня Кот Хельсинг! Маринетт закатила глаза. Дрожащими руками открыв пакет, она протянула булку напарнику. Сама она не смогла бы взять в рот ни крошки — слишком яркими были воспоминания о том, как упыри заживо пожирали людей. — Твой ужин, Баффи, — сказала Маринетт, попытавшись улыбнуться в ответ. — Прости, Принцесса, но что-то я сегодня без аппетита, — покачал головой Кот. — Вот и я… без, — вздохнула она, убирая булку обратно в пакет. Ей хотелось верить в то, что Кот прав, что ее страх так силен из-за магии акумы и что после «Чудесного Исцеления» она не будет бояться каждого шороха и каждой тени. Вот только она понимала: раз чары вампира оставили ее в своем уме, а не подчинили их воле, то, даже вернув все на свои места, волшебство не сотрет ее воспоминания об этом дне. А значит, и ей, и Коту суждено еще долго видеть кровавые лужи и груды изувеченных тел перед закрытыми глазами. — Мы со всем справимся, моя Леди, — едва различимым шепотом повторял Нуар, когда они засыпали на жестком полу чердака, прижавшись друг к другу, и Маринетт даже не догадывалась, что успокаивал так он не только ее, но и себя. Когда же он, уже в полудреме, шептал, что любой ценой ее защитит, она не представляла, что ради нее он был готов заплатить действительно любую цену. Потому что сегодня он открыл ее для себя с другой стороны, увидел, какой беззащитной она может быть и как в то же время находит в себе силы не сдаваться, заметил, как сквозь дикий ужас в ее глазах пробивается решимость вернуться в оранжерею, чтобы покончить с врагами… И влюбился в нее с новой силой. Маринетт не знала, что Кот поклялся, что никогда и ни за что ее не отпустит. И что всего через несколько часов их укрытие найдут вурдалаки.