Всё равно не сдамся тебе

POV Беларусь Я заморгала, дико оглядывая тёмную комнату, пока мой взгляд не упал на лицо отца. Когда я увидела родного человека, моё дыхание стало менее бешеным. Он лежит неподвижно с закрытыми глазами, а я стала прислушиваться к окружающим звукам. Вокруг тихо, спокойно. Дыхание спящего рядом человека расслабленное, ровное. Ветер, что просачивался через щели в раме окна, без каких-либо сложностей развивал клетчатые шторы. Сами стёкла были исполосованы ручейками стекающей вниз воды. Дождик? Странно, но характерного, барабанящего звука по крыше не было. Значит только прошёл. Почему-то мне казалось, что эта атмосфера окутывает каким-то странным чувством защищенности, даже умиротворения, и подниматься с постели теперь хочется еще меньше. В очередной раз я проснулась от тревожного чувства. Это чувство было очень схоже с ощущением падения. В такие моменты ты дёргаешься и просыпаешься с тревожным чувством, но это лишь потому что ты не осознаёшь, что происходит. Папа говорил, что это может произойти из-за смены обстановки или от каких-то переживаний перед сном. Ну, это понятно! Тогда возникает другой вопрос: «А почему я всю ночь так переживаю?». Мысль о том, что я просто не у себя в кровати — вот поэтому мой разум, привыкший видеть свою комнату, а не комнату папы, забил тревогу — я отбросила сразу. Я лениво перевела глаза на часы. Незамысловатый механизм показывал, что сейчас всего четыре утра. Солнце ещё даже не думает появляться из-под непроглядного, укрытого облаками, небосвода, поэтому на улице сейчас темно и, скорее всего, холодно. Я закуталась в одеяло сильнее. Так не хотелось вылезать из тёплой и такой мягкой кровати. Вдруг мой взгляд выцепил папин телефон. Почему именно он привлёк меня сейчас? Какая-то непонятная я сегодня. Глядишь скоро и бульбу есть перестану. А может правда? Да не! Упаси, Боже! Нужно попытаться заснуть. Может подумать о чём-нибудь хорошем? А о чём? О! Знаю! Я буду вспоминать забавные истории России. Например, когда мы вместе сидели в комнате у Украины, он рассказал нам поистине весёлую историю. История о папе. Я не очень одобряю то, что папа выпивает, но об этом ему не говорю, да и не во мне дело. Одной ночью папа, очередной раз выпив, решил показать России фокус. Взял он сушку зачерствелую и натянул на палец. После того, как хлебобулочное изделие не захотело слезать с пальца, у папы началась настоящая истерика. Ни я, ни Украина, ни Казахстан с Арменией ничего не слышали и не видели, но Россия утверждает, что отец вызвал скорую. Как же он описывал лица врачей! Жаль, что я их не видела. Сушку всё-таки сняли. Я улыбнулась и начала тихо хихикать. Чтобы не разбудить папу, я закрыла рот ладошкой. Но, проснуться папе всё-таки пришлось. Внезапно зазвонил телефон. Этот звук был таким громким, что я невольно дёрнулась. До чего же это было неожиданно. И кто же может звонить в такое позднее время? Или же это раннее время? Нужно будет спросить об этом отца. POV Беларусь закончен. POV СССР Я вскочил достаточно быстро, что странно. Я никогда так резко не вскакиваю, особенно по причине звонка. Мельком взглянув на часы, я понял, что кто-то либо потерял чувство самосохранения, либо произошло что-то поистине важное. Не скажу, что был в негативном настроении, а хотя… Нет, скажу! Ну что может произойти в такую рань?! Проведя рукой по лицу и помассировав переносицу, я всё-таки взял трубку. К руке моей прижалась Беларусь и это чуть успокоило мои нервы. — Алло? Кто это? — телефон был рабочим, поэтому позвонить мог кто угодно. Если нужно позвонить не по работе, то для этого есть другой телефон. — Алло! СССР! — на другом конце провода, кто-то явно очень беспокоился. — АЛЛО! — Да?! — сон как рукой сняло, не знаю почему. Возможно пришло осознание того, что происходит что-то очень неприятное на… А кто, собственно, звонит? — Кто это? — Это диспетчер пограничной службы. На Западную территорию напали и… — по ушам ударили помехи. — Повторяю, на нас напали! Глаза обдало внезапной болью. Я совсем забыл, что нужно моргать. Беларусь вжалась в меня ещё сильнее. Как напали? Кто? Меры предприняли или они ждут моего приказа? — Понял! Обеспечить эту и другие территории защитой! Выводите войска! — как можно громче прокричал я, боясь, что меня не услышат. — Уже… — вновь помехи. Отключаться я и не думал. Ещё очень много приказов. А ведь я даже не знаю, кто на нас напал. Но, сначала нужно дать приказ. — Создать штаб по борьбе с врагом. Эвакуируйте людей. И… — я не могу, нужно узнать. — Кто на нас напал? — На нас… — помехи… ну! Диспетчер, чей голос шумел ещё буквально минуту, так и не давал о себе знать. Да что там? Вот помехи исчезли. И тут меня ожидал очередной жестокий удар. Душевный удар… Потому что я услышал докладчика. Но дело не в том, что я услышал его голос, а в том, что он мне доложил. — Что? — словно не веря ушам переспросил я. — Повторяю: «На нас напали немцы!» — его голос превратился в чуть слышный шёпот, а может это я стал слышать хуже. Я почувствовал, как от лица отхлынула кровь. После того, как я стал приходить в себя, в голове появилась мысль, в которую я отчаянно хотел верить: «Гонит!». Конечно, гонит! Этого же просто не может быть. По лбу потёк холодный пот. Вдруг в трубке раздался страшный крик, будто этого парнишку варили заживо в кипятке. Потом до меня донёсся грохот и… Трубку бросили. Я тоже, только в буквальном смысле. Телефон просто выскользнул из моих рук и трубка безжизненно полетела вниз, стукнулась об тумбу. До пола она не долетела, ей не дал провод. Мой разум не мог этого принять. Что-то не сходится… Может они перепутали? Может это и не немцы вовсе? Я очень хочу в это верить. Я был готов к нападению любого психа, но только не… только не он… А может они там, в этой диспетчерской, решили поприкалываться над своим вождём? Если так, то им удалось, ничего не скажешь. Я чуть не обделался от страха. Сидят небось в своей каморке сейчас и беззвучно трясутся от смеха, ожидая, когда я лично к ним приеду и ворвусь с матом и грохотом. Телефон вновь зазвонил. Теперь я осознанно взял трубку быстро, но на этот раз с реальной злостью. Я был почти уверен, что сейчас эти диспетчеры, или ещё кто, будут отчитываться за неудачный розыгрыш. Но, увы. Никаких извинений, никаких смешков, а лишь предупреждение от диспетчера с другой информационной службы о том, что приказ был сию же секунду выполнен и что радиостанция в Западной части нашей границы была жестоко разгромлена и подожжена. Почти все убиты. Убиты! Дальше я не слушал. Я даже не обращал внимания на дочку, что окликала меня чуть ли не каждую секунду. В ушах звенело. Но всё-таки я кое-что смог разобрать в его монотонном голосе. Лучше бы не разбирал, потому что-то, что я услышал, было чрезвычайно невыносимо слышать: «Я предупрежу остальных о том, что на нас напали немцы во главе с Третьим Рейхом. Вам необходимо завтра же прибыть в комитет…» Во главе с Третьим Рейхом. Рейхом, чёрт тебя дери! Я без лишних мыслей повесил трубку. Беларусь уже молчала, но я слышал её всхлипы. Что ж, если они хотят меня видеть, то они меня увидят. Тогда нужно собираться прямо сейчас. Нет времени разбираться. Разберусь на месте. Я встал. Ноги неприятно закололо, кажется я их отлежал. Хорошо, что я до конца раздеваться не стал. Быстро накинув на себя своё пальто и шапку-ушанку, которая стала уже моим неотъемлемым образом, я поспешил к выходу из комнаты, но тут же вспомнил про детей. Я обернулся. Беларусь сидела на моей кровати и плакала. Когда она плачет, её зелёные глаза будто светятся, поэтому я научился определять её настроение по глазам. Тяжело вздохнув, я подошёл к дочери и поцеловав её в лоб, пообещал, что скоро вернусь. Она обхватила мою шею своими ручками и повисла у меня на шее, после чего я услышал, как она тихо произнесла: «Я люблю тебя, папочка». Расставаться было трудно, но взяв с Беларуси слово, что она не будет поднимать кипишь и волновать остальных, я всё-таки ушёл. Рассказывать ей было незачем, да и не о чем. Я и сам-то толком не знал, что происходит. Даже если произошло что-то, то дети об этом узнают и без меня. Они всегда обо всём узнают, даже если информация, как кажется взрослым, труднодоступна. Дети всегда найдут способ узнать, на то им и дано любопытство. Я вышел. В лицо неумолимо били первые лучи солнца. Было прохладно, но я уверен, что днём будет уже совсем не так. Итак, вот один шаг, второй, десятый, пятидесятый и так далее. Я стою перед огромным зданием Совета. Один шаг. Один шаг и всё тайное и непонятое мной станет для меня явным.