Всё равно не сдамся тебе

12.01.1942 Пришёл в себя я довольно неожиданно. Глаза были закрыты, но я точно знал, что проснулся. Было больно. Очень. Всё тело ломило так, будто бы в нём не осталось ни одной целой кости. Даже дышать удавалось с трудом. Голова раскалывалась, мысли плыли, не позволяя толком осознать, что вообще происходит. Собственно, меня особо и не волновало, что происходит. Главное — не холодно, а всё другое не важно. Тепло… Даже слишком. Может я уже в аду? Хотя, там, наверное, жарче. Чёрт! О чём я вообще думаю? Что это? Мне вдруг почудилось лёгкое тёплое прикосновение, словно кто-то или что-то пытался согреть мои конечности. Я открыл глаза. Изображение перед глазами плыло, но я точно смог различить чью-то крупную фигуру, сидящую возле меня. Хм… если я в плену, то навряд ли за мной бы так ухаживали. Зрение постепенно восстанавливалось. Тогда я смог рассмотреть своего спасителя. Здоровый, словно медведь, белобрысый мужик. Лицо было усеяно многочисленными морщинами. На нём был надет какой-то чёрный балахон. Сначала мужчина не обращал внимания на то, что я уже пришёл в сознание. Он просто растирал мои ладони, видимо, чтобы согреть. Спустя пять минут, он среагировал на моё лицо, которое буквально спрашивало «Что происходит?». — Ты… — послышался хриплый, скрипящий голос мужика. — Русский солдат? Ничего я ему не ответил, просто кивнул. Посмотрев ему за спину, я понял, что в помещении вместе со мной находится немец. На стене у этого кадра висело изображение герба Третьего Рейха. Интересно, что он теперь после этой информации будет делать? Мой мозг судорожно перебирал варианты: Убьёт? Рейху доложит? Испугается? А может поможет? Ну, первое — сразу нет, иначе Рейх его самолично загрызёт. Он же хочет сам надо мной поиздеваться? Второе — самое очевидное. Третье — возможно. А четвёртое… — Ты отдохны-отдохны… Война-то нэлёгкое дэло, — я удивился. Есть же хорошие люди в этом сборище психов. У него что-то странное с речью. Либо ему трудно говорить на русском, либо дефекты речи жизнь ему портят. Кстати, а почему он сразу заговорил на русском? Ах, да… На мне же форма не фашистская. Зачем тогда спрашивал? Наверное, просто не знал как начать разговор. Я посмотрел на свои ноги. Хм… Я даже не замечал до этого момента, что у меня и ноги не в самом лучшем виде. Все в царапинах от ножа. Вот же твари! И почему же этот подонок со мной один на один не выйдет, ну или хотя бы просто не появится? Боится? Конечно, боится. Ведь, как известно, глаза у страха велики. Наверняка знает, что ему и аукнуться может, не зря же по норам своим прячется и нос не высунет без целой армии. Странный дом, хочу я сказать. Свет еле-еле освещал помещение. Такое ощущение, что мы находимся в подвале. Хотя, этого я не исключаю. А нет, окно есть — значит не подвал. Возле лампочки кружилась крупная мошка. Странно, что она жива, зима всё-таки. Может это моль? Эти твари всё пережить могут, лишь бы пожрать и насрать тебе в жизнь. Как-то подозрительно это определение на Рейха больше похоже, а не на моль, если честно. Вот так сравнение! Бьюсь об заклад, что если Рейх узнает об этом, то я совершенно случайно окажусь связанным на рельсах, а где-то вдалеке на всей скорости на меня будет ехать поезд… с Рейхом у руля… Мда… (… люблю же я троеточия…) Наверное, стоит промолчать о своём забавном открытии. Слава Богу он не читает мысли. Хм… впервые так выражаюсь. И всё-таки Бога нет. Если Бог есть, то почему же он не смог остановить это безумие? Глупости всё это. Я тяжело вздохнул. Мужик что-то бубнил себе под нос. Я его не слушал до тех пор, пока он не встал и направился к выходу. — Ты поспи, незнакомец, в хижине и стань хотя бы ненадолго гостем… Знай, что в гостеприимстве даже заклятым врагам я не откажу, — с этими исковерканными словами он вышел на улицу. Поспи… Ага. Как же! Мне вот интересно, существует ли человек, который без каких-либо угрызений совести может заснуть, забыв о детях. Не знаю, но я точно не смогу. Но ведь они не одни, они в безопасности, так? Я тоже, вроде бы… Почему же мне так тревожно? Или это происходит, потому что так много всего произошло и нельзя просто так уснуть после подобного безумия? С улицы донёсся звук удара топора. Дрова рубит? Логично, зима же, а костёр в печке, то есть в камине, не вечный. Стихи, что ли почитать? Помнится, что Украине всегда помогал заснуть такой способ. Дрова… Я стал вслух читать стихи Некрасова, тихо, но с выражением: Однажды, в студёную зимнюю пору Я из лесу вышел; был сильный мороз. Гляжу, поднимается медленно в гору Лошадка, везущая хворосту воз. И, шествуя важно, в спокойствии чинном, Лошадку ведёт под уздцы мужичок В больших сапогах, в полушубке овчинном, В больших рукавицах… а сам с ноготок! «Здорово, парнище!» — «Ступай себе мимо!» — «Уж больно ты грозен, как я погляжу! Откуда дровишки?» — «Из лесу, вестимо, Отец, слышишь, рубит, а я отвожу». Тут с улицы донёсся странный звук, напоминающий треск, хрип, а потом… всё потом… выстрел. Я замер. Слышишь-слышишь… Слышу! И не только как рубит, но и, видимо, умирает. Ну, отец… Земля тебе пухом. Хотя, я и себе сейчас так могу сказать. Вместо того, чтобы бить тревогу, я решил оглядеть эту жалкую лачужку. Может ружьё у него где-то висит? Нет, ружья нет, ну либо оно у него спрятано. Дверь отворилась и я вылупился так, что со стороны, наверное, выглядел как псих настоящий. Я был готов отбиваться разными способами, но к моему удивлению в дом вошли не немцы. То есть, конечно, вошёл-то немец, но не тот, который фашист. Что же я такой зашуганный? В руке отец, так я его теперь называть буду, тащил пристреленного волка за хвост, а в другой я наконец обнаружил ружьё. Стало даже спокойней. Ну, отец, ну и напугал. Хотя, с чего бы в него должны стрелять? Он же свой. С волка струилась кровь, окрашивая серебристую шкурку в тёмно-красный цвет. Вдруг я понял, что всё это время я не дышал. Лёгким моим это, естественно, не понравились и они дали мне понять, что съедут от меня, если я сейчас же не дам им дозу воздуха. Я не заставил их долго ждать. Как говорится: «Перед смертью не надышишься». Так вот, это не ко мне. Я задохнусь, но не дам врагам себя убить. Эх… Эта упёртость меня когда-нибудь погубит, но точно не сейчас. Отец в это время без каких-либо эмоций кинул тело волка рядом с входной дверью. Метель, кстати, прекратилась. Очень, блядь, во время… А раньше нельзя было так?! С улицы потянуло холодом. Отец это тоже заметил, поэтому вышел обратно на улицу. Ну на хрен эти стихи! Если всё так совпало, то я боюсь представить, что будет, если я начну читать стихотворение Александра Александровича Блока «И поздно, и темно. Покину без желаний…»*. Хех, знать даже не хочу. Удивительно, но способ Украины сработал, пусть и не так, как задумывалось. От пережитого страха мой организм обессилел. Постепенно я стал проваливаться в сон. POV СССР закончено *** — Интересно, долго война продлится? — размышляла вслух Украина. Она ужасно скучала по отцу. Прошло уже много времени с тех пор, как он ушёл воевать. Целых шесть месяцев. СССР оставил их со знакомой сиделкой — тётей Лидой. Она была соседкой этой многодетной семьи. Когда СССР попросил её пожить с детьми, то она сразу же согласилась. Лида сама была одинокой, у неё не было ни родителей, ни детей. Сейчас было три часа ночи. Армения и Казахстан спали, как и тётя Лида, Беларусь сидела в гостиной и читала книжку, а Россия с Украиной сидели за столом на кухне. Украина просто раздумывала над жизнью, а Россия читал какие-то документы отца. СССР всегда запрещал читать их, но Россию это никогда не останавливало. Ему всегда было интересно почитать. — Тебе поговорить что ли больше не о чем, мелкая? Нет? Спать значит иди, — грубо ответил на раздумья Украины Россия. — Мне просто интересно. Я же ничего такого не сказала, — обиженно пробубнила Украина и надула щёки. — Будто ты по нему не скучаешь… Россия промолчал, так как не хотел признаваться в чём-либо Украине, пусть это и было очевидно. Он ведь не мог показать слабость при сестре, с которой не в ладах. А так, конечно, он скучал. Сейчас бы он всё отдал за то, чтобы вновь увидеть его. Послышался топот маленьких ножек. На кухню вошла Беларусь. Она тёрла глаза кулачком, её явно клонило в сон, а в другой руке она держала томик «Война и мир». Было такое ощущение, что она в любую секунду свалится. — Росси-ия, — протянула Беларусь. — А что ты читаешь? — Неважно… — разочарованно промямлил Россия и отложил документы на стол. — Всё равно ничего интересного. А ты чего не спишь? — Не хочу. Вдруг папа придёт, а я сплю, — разъяснила причину своих ночных посиделок Беларусь. — Сам ведь с точно такой же причиной сидишь. Украина хихикнула, и Россия злостно шикнул на неё. А ведь Беларусь была права. Любительница картохи положила книгу на стол и села рядом с Украиной. Ей очень не нравилось то, что Украина и Россия ругаются, особенно по всяким пустякам. После ухода отца всё стало ещё хуже. Они вообще почти не разговаривали, а если такое случалось, то всё заканчивалось дракой. Единственная, кто хоть как-то держала их в узде — это Беларусь. Она в такие моменты устраивала настоящую истерику. Конечно же, их сиделке было очень сложно, но это было лучше, чем в военное время сидеть одной. Зато дети всегда были под присмотром, потому что Лида не работала. Вдруг в дверь постучали. Стук был громким и неразборчивым, будто стучал не один человек. Некоторое время дети сидели тихо, пока не постучали ещё раз. — Как думаете, кто это? — тихо спросила Украина и вжалась в стул. — Не знаю, но надо проверить… — так же тихо ответил Россия и слез со стула. — Мало ли, кому нужна помощь…