Всё равно не сдамся тебе

— Ну Рейх, — протянул ЯИ и положил руки на плечи нацисту. — Мне некогда. У меня же есть и свои государственные дела. — Мне плевать. Всё, — Рейх скинул с себя руки и направился к выходу. — Я к Союзу. Не жди. Приду не скоро. — Эх, может переложишь это на своих солдат? — Рейх злобно посмотрел на японца. — Мне скучно просто. — Ах… — лицо фашиста приобрело страдальческий вид. — Так тебе заняться нечем? ЯИ часто закивал и немец подошёл к нему вплотную, мило улыбаясь. Потом Рейх медленно потянулся к уху азиата и стал шептать: «Помнишь я говорил тебе, что у нас недобор уборщиков? Так вот, ты можешь пойти на продовольственный склад и прибраться там». ЯИ попытался возразить, но Третий приложил свой палец к его губам. — Не обсуждается. Чтобы когда я пришёл — всё блестело. Ясно? — ЯИ обречённо закивал. — А в зависимости от того, как ты уберёшься, тебя будет ждать либо награда, либо наказание. Мотивация была убедительной и ЯИ заметно воодушевился. Третий не стал ждать ответа, а просто вышел из кабинета. ЯИ тяжело вздохнул и тоже вышел, чтобы пойти и убираться на продовольственном складе. *** POV СССР Меня вели под руки двое солдат. Вырваться могу без проблем, но смысла нет, ведь я не знаю где находятся мои дети. Да и что я буду делать, если найду их? Нет, это бесполезно. Признаться, я очень помрачнел, так как не нашёл способа выбраться отсюда. Неужели я действительно обречён пребывать здесь до самой победы. Хотя… Я уже и в победе-то не так уверен. Остаётся лишь надеяться, что наши одержат верх. Передо мной открыли большую, на вид тяжёлую, железную дверь. Как оказалось, это был коридор. По бокам были ещё двери, такие же железные. На каких-то находились вмятины, ржавчина. В некоторых стенах были решётки и я мог видеть то, что творилось внутри. А творилось там немыслимое. Ну, нет! Я психов, конечно, не мало повидал за свою жизнь, но этот дурацкий штаб — настоящий заповедник. Это сущее безумие. В ушах зазвенело, но всё равно были слышны стоны умирающих и смертельно раненных людей. Раздавались они отовсюду и вселяли ужас. Звуки становились всё ближе, всё насыщеннее. Голоса молили, кричали. Я увидел, как за решётками ходили полуголые, в отрепьях, с цепями на ногах люди. У всех на одежде были номера. В одной был ползущий парень, что стонал и стонал от боли, издавая мерзкий звук, и при этом тянулся ко мне. В другой была женщина, уже мёртвая и вокруг летали мухи, радуясь гниющему обеду. А в третьей был парень, он был всё ещё жив, но, судя по всему, ненадолго. Меня пробила дрожь. Вместо конечностей — огрызки, размочаленные кем-то настолько, что возникло ощущение, будто их на тёрке тёрли. Я нервно сглотнул. Глаза у парня были открыты, он всё понимал, но в отличие от других, он молчал. Почему, почему я слышу все эти голоса?! Почему я слышу, как эти несчастные, невинные люди молят о менее мучительных пытках и более скорых смертях? Почему я слышу истерики и просьбы открыть дверь? Почему слышу, как они признаются в преступлениях, которых не совершали? Мне стало дурно. Я упал на колени и попытался подавить рвотный позыв. Сколько сотен людей были замучены пытками, убиты, растерзаны в этом месте? Я даже оправиться не успел, как в нос мне прилетел несильный удар ноги одного из солдат. На немецком мне приказали двигаться дальше и я, преодолевая своё плохое самочувствие, медленно поднялся. Мне пришлось выполнять их требования — прикладом по макушке не хотелось. Меня завели в одну из камер, усадили на стул посередине комнаты и туго затянули ремнями. Если раньше я мог хотя бы положение менять, то сейчас меня лишили возможности двигаться полностью. Сами они вышли. Я оглядел камеру глазами. Серые бетонные стены, местами потресканные. Пахло сыростью. Рядом стоял железный стол, прикрытый белой тканью. С освещением всё было в порядке. Голоса всё же доносились до меня, пусть и не так громко, как снаружи. Здесь так холодно… Никогда бы не подумал, что буду так сильно ждать этого ублюдка, но если он сейчас не придёт, то я себе задницу отморожу. Было бы на мне пальто… Я просидел не больше десяти минут, но уже успел промёрзнуть до костей. И вот — стук каблуков. Я уже знаю, кто это. Дверь отворилась с противным скрежетанием. Рейх закрыл дверь на замок и двинулся ко мне. Как же мне не хочется смотреть в его ублюдское лицо, но я даже голову повернуть не могу. Я выдохнул большую струю воздуха через нос и поднялся маленький пар. Третий тем временем уже притащил стул и уселся передо мной, сложив руки в замок. Я увидел, что он мелко дрожит. Хорошая логика: «Сам от холода сдохну, но жизнь человеку испорчу». Молчит. Интересно, почему. — Готов? — с азартом в голосе спросил нацистский ублюдок. — Серьёзно? Ты ещё не начал? Я-то думал, что этот мороз уже часть твоих пыток, — естественно, я съязвил. А что ещё делать? — Замёрз зверски, а ты меня пытать взялся. — Не многовато слов для того, кому сейчас лучше вообще молчать? — вид его поменялся и сейчас он не казался таким добродушным. — А я не считаю, что мне нужно молчать. — Тогда я не виноват, — с этими словами Рейх стянул ткань со стола. Я опустил глаза чуть ниже и понял, что всё-таки стоило помолчать. На столе лежали орудия пыток. Точнее, в рутинной жизни это обычные предметы: скальпель, плоскогубцы, иглы, молоток и другие вещи. Но в рамках этой камеры — это орудия пыток. Я перевёл взгляд на немца. Он тоже смотрел на меня. Чую, весёлый денёк мне сегодня обеспечен. — Наверное, я немного поторопился… — Рейх зажмурил один глаз и почесал затылок, после чего виновато на меня посмотрел. — Может начнём с чего-нибудь полегче? Он так говорит, будто это я его сейчас пытать собираюсь, а не он меня. Рейх залез в карман брюк и достал оттуда спички. Спички? Зачем это? — Сою-ю-юз, — я оторвался от раздумий. — А помнишь, как в детстве мы поджигали спички и кидали их в разные предметы, оценивая, что горит лучше? — Ну, помню, и что с того? — Я ещё постоянно хотел поджечь чью-нибудь дверь… — Помню-помню, так что? — Тебе всё ещё холодно? — Да что ты хочешь-то?! — я прокричал эти слова и Рейх чуть дёрнулся. — Ничего. Не знаю, согреет тебя это или нет, но сейчас я буду осуществлять свою мечту детства. Рейх зажёг одну спичку и запустил её в моё лицо. Я ошалел от такой наглости. Щёку немного обожгло, но щипательная боль утихла быстро. Потом он сделал это ещё раз и ещё раз. Ему, видимо, было весело. Настолько весело, что он аж ноги на мои колени закинул. Спички закончились довольно быстро, как мне показалось. Хорошо, что на волосы не попал, а может и не пытался. Мечта детства? Если в детстве ты мечтал покидаться зажжёнными спичками в людей, то у меня для тебя есть плохая новость — ты немного поехавший. — Ладно, я гляжу ты уже заскучал. Тогда может перейдём к чему-нибудь более интересному? Он довольно быстро схватил из внутреннего кармана пиджака нож, да не простой. Зазубренный, с хищным блеском, очень знакомый ещё с детства. Это, почему-то, заставило меня тревожно оглядеться. Я подарил ему этот нож сразу после смерти его отца. Он очень давно о нём мечтал и я просто не мог отказать ему в тот день. Это он так меня замучить хочет? Ну, да. Он любит мучить морально. Теперь что? — Знакомая вещица, да, Союз? — вот гад, он же не случайно притащил сюда этот нож. — Он такой же, каким ты мне его отдал. Интересно, а так же он режет, как и раньше? Я даже опомниться не успел, как вдруг остриё оставило на моей ключице длинный порез. Возникла острая боль и я вскрикнул. Я почувствовал, как кровь сначала тонкой струйкой, а потом водопадом хлынула из пореза и полилась дальше по груди. Пальцы похолодели и разум помутнел. Я зажмурил глаза и попытался привести себя в чувство. Мне даже не надо было глядеть на эту псину, я кожей чувствовал, что он лыбится. — Ублюдок… — тихо прорычал я и открыл глаза. А этот идиот умеет удивлять. В руках уже не было ножа, зато был маленький плотный пакет, к которому была присоединена трубка с иглой. А вот на счёт улыбки я ошибся — лицо такое страдальческое, будто его заставляют всё это делать. Брови вздёрнуты, челюсть вытянута — когда он был виноват передо мной, он всегда делал так. Ничего не изменилось, хотя, я уверен, что он делает это неосознанно, по привычке, и навряд ли он на самом деле жалеет о чём-то. — Оу, ты уже пришёл в себя! — он снова напялил улыбку на свою физиономию. — Ты ненадолго отключился. Извини, стоило предупредить тебя о том, что я собираюсь сделать. У меня с этим проблемы, ты же сам знаешь. Ага. Знаю. В 1941 году в 4 утра я очень хорошо это запомнил. Стоп. Я был в обмороке? Я даже не заметил. Бывает же такое. — Кстати, я немного запамятовал… — он придвинулся ко мне ближе. — Какая у тебя группа крови? — У меня… А зачем тебе? — Ну, надо, — меня такой ответ не устроил и я предельно ясно дал ему понять это. — У нас, конечно, нет проблем с этим, но ведь лишняя донорская кровь никогда не помешает, верно? — Я ещё должен твоим раненым цепным псам помогать? — меня это очень разозлило. — Почему же сразу им? Вдруг ты меня выведешь и я совершенно случайно, так скажем, сорвусь. Устрою тебе потерю крови, а твоей группы на складе внезапно не окажется, — он посмотрел на меня и понял, что причин не достаточно. — Ну, или твои дети могут покалечиться. Тоже случайно, разумеется. Попал прямо в цель. Дети… Если бы не они, давно бы сдался и Рейх это понимает. Знает, скотина такая, на что надавить. — Вторая положительная… — Отлично! — Рейх прихлопнул, встал и нагнулся ко мне. — И без глупостей… Фашист стал медленно отвязывать ремни от моей правой руки и когда ему удалось сделать это, он перевернул мою руку, после чего вновь затянул ремень, но не сильно. Дальше началось что-то странное, я о своей крови. Прежде чем втыкать иглу мне в вену, Рейх потёр мою кожу, чтобы кровь разогнать, а потом протёр нужное ему место спиртом. Потом начались проблемы. Он воткнул иглу первый раз — кровь не полилась. Воткнул второй раз, но уже в другое место — опять нет. Это всё от холода — застоялась. Не подумал он о таком повороте событий. Третий раз был более удачный и кровь пошла с небольшим напором, но Рейх решил в четвёртый раз не заморачиваться, как, собственно, и я, потому что на месте прошлых проколов уже успели образоваться маленькие синячки. Не знаю, что произошло и почему я сегодня был таким мягкотелым, но когда пакет наполнился почти до половины, мне стало трудно дышать, уши заложило, а всё тело похолодело и стало мне очень плохо. До этого с подобными вещами у меня проблем не возникало, крови не боялся даже в детстве, а сейчас… И сейчас не боюсь, просто сегодня со мной происходит что-то не то. Рейх до определённого момента не замечал моего состояния, но потом взялся приводить меня в реальный мир, хлопая по щекам и суя мне в нос вату, смоченную нашатырём. Ему было важно то, чтобы я был в сознании. Я же неосознанно норовил разрушить его планы. Осознавать происходящее начал лишь тогда, когда пакета с кровью не было, Рейх вальяжно рассиживался на стуле и рассматривал свои ногти. А когда он заметил меня, его настроение оставляло желать лучшего. — Ну наконец-то! — злобно проговорил Рейх и приблизился ко мне чуть ли не вплотную. — Мне, знаешь ли, не совсем интересно играть, когда ты не реагируешь ни на что! — Ты так говоришь, будто я виноват в том, что мне худо стало, — голос у меня был хриплый, потому не получилось изобразить грозность. — Заткнись. Я хотел избавить тебя от остальных испытаний и освободить пораньше, но ты, кажется, не хочешь со мной сотрудничать. Я совсем охренел. А я в чём виноват-то? Этот садист, с нескрываемым остервенением во взгляде, взял со стола иглы и молоток. Моя правая рука была всё ещё перевёрнута и я, воспользовавшись тем, что ремень болтался буквально на соплях, вытащил её. Я собирался защищаться одной лишь рукой. Я просто отчаянный идиот, если и вправду подумал, что это «оружие» способно защитить меня от этого психа. Я поставил руку перед собой, пытаясь оттолкнуть от себя немца, но это мне, как ни странно, не помогло. Рейх перехватил мою руку и чуть ли не свернул её. Я сдавленно простонал от боли. И откуда только в этом маленьком исхудавшем тельце столько силы? Или это я уже обессилил? Тем временем Рейх уже буквально сидел на моих коленях и боролся с моим единственным спасением — рукой. Поняв, что лучше молоток с иглами стоит отложить на время, Рейх стал немного напорнее. Я же таки смог зарядить ему в грудь и тот, не удержавшись, упал назад. Фух! Справился! Когда он возник в моём поле зрения, я приготовился к новому бою, но Рейх лишь обиженно отвернулся от меня, скрестив руки на груди и делая вид, что не обращает на меня внимания. Ничуть не изменился… Хорошая попытка, вот только это работало в детстве, а сейчас, как по мне, это не имеет смысла. Но привычки — есть привычки. В начале дружбы я часто с этим сталкивался, расшибаясь о его мягкость. Как правило, Рейх сам не мог долго так сидеть и… сейчас не исключение. Нацист повернулся ко мне лицом и изобразил строгость. А вот то, что произошло далее, я вижу в первый раз. Он спустился на пол и осторожно положил голову на мои колени, состроив такую плаксивую морду, что мне показалось, будто он реально разрыдается. — Чего дерёшься-то сразу? — я даже нервный смех сдержать не смог от возмущения. — А сам-то как думаешь?! — Не важно. Ногти и на ногах есть, — улыбнувшись во все 32, этот ублюдок стянул с меня обувь. Я уже намеревался влепить ему по лицу, чтобы отогнать от себя, но тот вовремя увернулся. Взяв в руки иглу и молоток, нацист сунул остриё иглы под ноготь. Потом прицелился молотком и совершил первый удар.