Всё равно не сдамся тебе

23.02.1942 POV Германия Я проснулся довольно легко. Такое бывает редко, но я рад, что так произошло. За окном было всё ещё темно — понятное дело, утро ведь. Потянулся, встал с постели и надел очки. Уже месяц я наслаждаюсь удобной дужкой. Новые очки намного комфортнее, чем старые. Когда отец узнал о том, что очки мои разбились, он был очень удивлён. Я сказал, что споткнулся о порог и упал прямо лицом на пол. По его лицу было видно, что он не очень-то и поверил, ведь ранее я никогда не был таким неуклюжим, но новые очки мне всё-таки предоставил. Машинально взглянул на часы. Восемь утра. Я сначала даже не поверил, решив, что очки оказывается не такие уж и хорошие. Когда включил свет, то убедился в том, что сейчас действительно восемь утра. То-то я так легко проснулся. Отец всегда будил меня в семь утра. Либо сам проспал, что маловероятно, либо свершилось чудо и он решил меня пожалеть сегодня, чего тоже быть не может. Я быстро оделся и тихо вышел из своей комнаты. Прошёл к комнате отца и заглянул туда. Никого нет, постель заправлена. Значит уже ушёл. Ничего не подозревая я вышел в зал и тут понял, что нужно было быть осторожным до конца. Отец стоял ко мне спиной и делал что-то за кухонным столом. Что он тут делает? Разве ему не нужно идти на работу? Я без лишнего шума зашёл за угол и стал наблюдать за ним. Он вертел в руках какие-то записки. Некоторые он читал, а остальные просто убирал в другую кучу. Рядом стояла кружка. Кофе, наверное. Надеюсь, что это первая и последняя на сегодня кружка. Он может сильно увлечься, а ему много кофе нельзя. Тут произошло непредвиденное. Я захотел чихнуть. Теперь-то я точно понимаю, почему отец требует от меня идеальной чистоты, чтобы не было не единой пылинки — для того, чтобы вот таких ситуаций в ответственный момент не происходило. Я мог сдержать всё: слёзы, смех, но чих сдержать я не могу. После того, как организм меня предательски подставил, отец резко обернулся и увидел меня, заговорщески выглядывающего из-за угла. Я испуганно посмотрел на него. К моему удивлению, он был абсолютно спокойным и смотрел на меня совершенно не раздражённо. Быстро сложил все конверты и записки в одну ровную стопку, после чего засунул их в папку. — Есть будешь? — спросил он и положил папку в самую нижнюю полку книжного шкафа. Ничего себе. Ни привет, ни пока — сразу поинтересовался моим желанием поесть. Впрочем, он никогда не здоровался со мной словами, просто отделывался «немецким приветствием». — Да, — я прошёл к столу и сел на стул. — А что ты делал? — Документы разбирал, — он соврал. Документы отец хранил не в этом шкафу, а у себя в кабинете. К тому же он никогда не хранит документы в таком помятом виде. Ну и наконец, документы так не выглядят, да и какие документы лежат в конвертах? — Почему ты не на работе? — ЯИ сейчас занят, а без него я не могу заниматься делами, — ага, конечно… Относительно недавно я узнал о том, что отец поругался с ЯИ, при чём так, что наш союзник пригрозил отцу прекратить сотрудничество. Папе пришлось чуть ли не на коленях умолять ЯИ остаться. Я уверен, что ему очень сильно хотелось в тот момент пристрелить японца, но в противном случае всё могло быть очень плохо. Народ ЯИ ополчился бы на нас и нас бы разгромили буквально за два месяца, если не за один. В общем, папа и его земля сейчас нуждаются в защите, и в этом он полностью зависит от ЯИ. Его это реально угнетает. Для моего отца такое поведение — адская пытка. Он не любит идти на уступки, а после угрозы закончить сотрудничество, ему пришлось приубавить свой поток наглости. Если честно, то я впервые видел своего отца таким напуганным. Он знает, чем может всё это закончиться. Интересно, когда он пойдёт на работу? Мне же нужно к России и остальным идти, а если я уйду сейчас, то возникнут вопросы и ответы будут несомненно проверяться. Нужно будет узнать, что это за записки. Может что-то интересное. Главное быть осторожным, а то отец с меня три шкуры спустит за излишнее любопытство. После завтрака, я засел за новую книгу под названием «Нарцисс и Златоуст», которую мне любезно предоставил отец. Я даже удивился, что у него есть книги подобного жанра. Как по мне, этот роман совершенно не вяжется с его интересами и характером, к тому же не верующий он. Но не мне судить. Спустя двадцать минут отец всё-таки соизволил уйти. Я, не теряя времени быстро собрал всё необходимое и вышел в коридор. Всегда боялся, что меня поймают, но по этому коридору почти никто не ходит, только мой отец, ЯИ и ещё пара сотрудников. Вся шумиха, как правило, происходила на первых двух этажах и на улице. В камерах для заключённых почти никого не было, кроме детей СССР. Всех неугодных отцу держали в подвальном отсеке — неминуемая смерть. Там держали и Союза, но это было лишь из-за того, что его и детей нужно было держать на расстоянии, а так смерть ему не грозила, по крайней мере до победы, не важно чьей. Я тяжело вздохнул и двинулся на третий этаж. POV Германия закончен *** POV СССР Я снова проснулся от плохого сна. Сначала даже не понял, где нахожусь. Почему мне не может присниться, что-нибудь нормальное? Почему я должен вновь проходить тот день? Наверное, я никогда его не забуду. В тот день я узрел всё нутро моего бывшего друга. Почему-то самое чёткое воспоминание, что засело у меня в голове — это то, что в той камере пыток было очень холодно. Всё остальное я пережил благодаря постоянной потере сознания. Мне реально кажется, что скоро я двинусь по фазе и напялив трусы на голову буду бегать по штабу и кричать, что за мной бежит медведь в шапке-ушанке с бутылкой водки и балалайкой наперевес, при этом крича мне «Не трожь мой сортир!»*. Думаю, что Рейх в первый же день таких выходок решит сплавить меня в дурку. Уже месяц я нахожусь в этом чёртовом штабе. Детей так и не увидел и даже не знаю, в каком они состоянии и живы ли вообще. Я вновь окидываю взглядом своё убогое убежище, хотя убежищем это сложно назвать. Но хотя бы не на улице сплю — и на том спасибо. Как я вообще упустил тот момент преображения? Не знаю, но эта псина переплюнула по степени жестокости всех известных мне психов. Кто же знал, что за красивой внешностью, относительно красивой, скрывается патологический садист? После того дня мои неудачи не кончились, потому что приходил он ко мне довольно часто. Должен признать, что каждая встреча с моим заклятым врагом прибавляла мне всё больше вопросов, на которые я пока при всём желании не мог найти ответы. Хм… Заклятый враг? Так непривычно считать его врагом. Это и вправду страшно, ненавидеть человека, которого считал лучшим другом. Зато теперь я понял, что тех, кого действительно стоит опасаться — это друзья. Чаще всего бьют в спину те, кого прикрываешь грудью. Неужели я настолько был слеп? У него же на лице написано, что он больной на всю голову. Буквально вчера мы снова устроили с ним бой. Точнее, я устроил, а он хотел без каких-либо драк просто вколоть мне раствор тимола — вещество, вызывающее боль в мышцах. Так ещё он не мог понять, почему я сопротивляюсь. В итоге ему удалось. После мучительного дня мне уже было безразлично, где спать. Моё измученное тело молило об отдыхе. И когда перед глазами всё потемнело, я сделал это — зарядил ему в челюсть. Уснул с огромным удовольствием и чувством победы, хоть и маленькой. Сейчас же я безэмоционально осматривал тёмную комнату. Что за…? Я попытался привстать, но моя правая нога дала знать, что сейчас устроит мне болевой шок, если я сейчас же не лягу обратно. Я вновь стал вглядываться в темноту, надеясь, что мне показалось. Когда глаза стали потихоньку привыкать к темноте, я понял, что происходит. Этот псих сидит на кровати, свесив одну ногу и облокотившись о стену. Когда же я попытался встать ещё раз, он взял нож в руки. Меня он сейчас резать не станет, я знаю. Для обороны схватил. Знает, что я садануть могу, и садану, только не сейчас. Позже. Нога снова заболела и на этот раз в районе колена. Я тихо зашипел. Не буду больше с ним драться. Но это не точно. Рейх стал двигаться, нагнулся к тумбе рядом с кроватью и включил лампу — единственное освещение на всю эту комнату. Взгляд у него был немного… недовольным, если так можно выразиться. Я решил не выдавать своего состояния, мало ли, что у него на уме. — Что, нога болит? — спросил Рейх и сел в прежнюю позу. — Сам виноват. — Я? — я возмутился. — А кто мне решил вколоть пургу какую-то? Ты ведь помнишь, из-за чего мы подрались или в челюсть получил — забыл всё? — Помню-помню… — прошептал он, осторожно потрогав подбородок, и взгляд его стал задумчивым и тёплым. Да, махались мы с ним знатно… Нож, между прочим был всё ещё у него в руках. Его пальцы рассеянно потрогали лезвие. Кажется, он сам даже не заметил этого нервного движения. Я мог и дальше молчать, но с ногой нужно было что-то решать и срочно. Я же не знаю, что с ней, может я инвалидом останусь. Хотя, скорее всего, я преувеличиваю. — Колись, что с ногой сделал? — я не буду просить его о чём-либо, при чём вежливо, пусть сам догадывается. — Не знаю, — он пожал плечами и спрятал нож во внутренний карман с левой стороны. Ишь какой. Поближе к сердцу, да? Сейчас он не будет меня трогать. Он вредит мне строго в рамках камеры пыток. Он чуть пригнулся, закатал мою штанину, осмотрел мою ногу и быстрым движением ощупал её, оценив общий ущерб. Было больно, но я терпел. — Хм… — Рейх легонько провёл по моей ноге. — Прости, дорогой, но придётся тебя разуть. Я ещё и не разутый? Почему я этого не заметил? Тем временем немец принялся развязывать шнурки, что делал он довольно долго. Ну конечно, в таких-то потёмках. С горем пополам он развязал шнурки и снял с меня ботинок. Со второй ногой он запариваться не стал. Придвинулся ко мне ближе, левой рукой ухватил повреждённую ногу ниже коленной чашечки, а пальцами правой руки ощупал сухожилия бедра. — Будет немного больно, — я ответить ничего не успел, как вдруг он резко дёрнул и по моей ноге прокатилась волна боли. Я завыл сквозь стиснутые зубы и изо всех сил пнул его в лицо. Сказал же, что садану. Представляю, как это — получить берцем по морде. Он аж на пол отлетел с кровати. Я привстал и узрел довольно неприятную картину: Рейх лежал на спине, зажмурив глаза и издавая тихие стоны боли, а из носа хлестала кровь. Ну не нарочно я. Рефлекс — есть рефлекс. Меня же в армии не зря учили тому, что если враг делает больно — бей. Ну, а я что? Вот враг, вот боль… Вот и удар. Но, к моему удивлению боль стихла и теперь нога просто немного ныла. Рукой Рейх держался за нос, громкость его нытья уже усилилась и мне реально стало стыдно за свой поступок. Возможно я даже извинюсь, если, конечно, он не решит мне отомстить за сию наглость. Я с отвращением посмотрел на ворот его белой рубашки, что уже успел стать красным и мокрым от крови. Его так перекосило от боли. Интересно, что меня ожидает после подобного? Будет поджаривать мне пятки над камином? А может быть будет пытать меня электричеством? Вновь будет вбивать иглы под ногти? На морозе держать станет? Не знаю, но что-то из перечисленного точно произойдёт. Рейх сел и стал высмаркиваться. Несколько красных капель отлетели мне на простынь. Потом он закашлялся. Неужели так много крови пошло, что он аж захлёбывается в ней? Я быстро, но в тоже время осторожно спустился на левое колено. По моему, это идеальный шанс помочь ему и одновременно побить. Я сжал кулак и стал довольно сильно бить им по спине немца. Ноздри защекотал тревожный металлический запах и я поморщился. Ненавижу этот смрад. Спустя несколько секунд он смог откашляться и из глаз полились слёзы. Мерзкое зрелище, скажу. Я более чем уверен, что влажность в его глазах возникла не из-за боли или обиды, а благодаря сильному кашлю. В общем, жалеть его не имеет смысла, да и заслужил он. Я внимательно оглядел его лицо. Так жалко он выглядел сейчас. Кровь чуть запеклась и довольно толстая линия крови беспрерывно тянулась от носа до подбородка. Такая же линия была и с другой стороны, но она была размазана. Сам нос и переносица заметно посинели и чуть распухли. Не думаю, что он сломан, но с распухшим носом и синяком придётся походить. — Тварь… — голос у него стал гундосым и я сразу понял, что он не может дышать через нос, так как рот был приоткрыт. — Сам виноват, — я победно улыбнулся. Знакомые слова, да, Рейх? Эх, какое же у него было лицо. Всю жизнь бы этой физиономией любовался. Когда наступила тишина, я отчётливо услышал, что дыхание у Рейха хриплое. Мне очень любопытно узнать, как он планирует спать сегодня. — Тебе конец, амёба, — Рейх сгорбился ещё больше, в его глазах появился хищный блеск, губы скривились в оскале. Он протянул дрожащие руки ко мне и положил их на моё горло. Он и вправду думает, что сможет меня задушить сейчас? Если это так, то я сломаю ему все планы прямо здесь и сейчас. Я откинул его руки и тогда мне показалось, что его глаза реально сверкнули. Конечно, это не так, моё воображение иногда и не такие кульбиты выкручивать может. — Ну и что ты хочешь сделать? — спросил я, когда понял, что он опять тянется к моей шее. — Бить. — Ах, вот как значит. Боюсь-боюсь, — я ухмыльнулся, чувствуя своё превосходство над ним, но мне не стоило его недооценивать. — Не бойся, бить буду аккуратно, — неожиданно комната вокруг поплыла, уши наполнил громкий шум крови в жилах. Всё-таки ударил, пёс. При чём по шее ударил, а место это довольно нежное. Я повалился на спину и поставил руки перед собой. Я не видел, что происходит, но телом почувствовал, как этот фашист сел на меня сверху. Новый удар он нанёс в солнечное сплетение и сознание помутилось, слёзы и тошнота начали неумолимо душить меня. Гад… Дальше удара не последовало и я стал немного приходить в себя. И минуты не прошло, как я вновь увидел его, на этот раз он нависал надо мной. Изо рта выходили еле заметные клубы пара. Я уже было хотел зарядить ему в нос ещё раз и на этот раз кулаком, чтоб неповадно было, но вместо того, чтобы нападать, он предпочёл выбить меня из колеи. Что ж, у него не получилось. Хорошо, что я уже закалён на подобное поведение. Он чуть ли не лёг на меня, схватив руками мои плечи. Состроил жалкую мордашку, от которой у меня появляется ощущение, что он всё это делает не специально, его заставили и зачем я вообще бью этого ангелочка, этакий дядя плохой. Я закатил глаза и цокнул языком. Ещё раз: это могло сработать в детстве, не сейчас, когда ты уже показал мне всю свою настоящую сущность. Что за жалкий фарс? Ну ничего, глаза мне не замажешь, истинную сущность я твою уже знаю. — Больно… Так, ну теперь я могу найти логику в его словах, потому что получить ногой в лицо — это действительно неприятно. Меня грызла совесть и я уже хотел извиниться, но вовремя заметил лёгкую улыбку на его губах. Он так внимательно осматривал моё лицо, что неуютно стало. Пауза затянулась, его улыбка смягчилась, а хищный блеск в глазах исчез окончательно. Всё. Успокоился. Теперь он лёг на меня окончательно. Ни стыда, ни совести. Дальше он стал ластиться ко мне. Забавно, он вёл себя так, словно хотел соблазнить меня. А если так, то что делать? Откажусь — буду идти над пропастью по канату без каната. А если соглашусь, то поколеблю свою гордость. Нет уж, пусть подохну, но не поддамся на его провокации. Я легонько толкнул его в грудь, показывая этим жестом, что не согласен на такие близости, тем более после того, что он сделал. Мы уже давно не дети. Ты уже не тот… И я тоже уже не тот… Тем не менее, он не остановился, проигнорировав мои пинки. Что могу сказать? Как раньше он не умел этого делать, так и сейчас. Ласкаться к человеку сложно, когда ты его ненавидишь, да? Прости меня, святой коммунизм, за мои слова, но… Несмотря на всю свою неумелость, он делает это как боженька. Неопытно и потому превосходно. Меня это даже выбесило и я, не сдержавшись хрястнул ему по груди. Он совершенно не обратил на это внимание и только прислонился своей щекой к моей. Если честно, то я начинаю задумываться над тем, что имею дело с мазохистом. Никогда он не проявлял таких качеств до этого момента. А возможно он просто тащится от того, что бью его именно я. Всё может быть. Ладно, хрен с тобой! Делай со мной, что хочешь. Мне надоело руками без дела махать, всё равно не реагируешь. Может ему ностальгию устроить — по волосам там погладить? А то мне даже жалко его, как будто бревно пытается на нежные чувства вывести. Разве что целоваться не лезет. Что-то он долго не двигается. Уж не заснул он? Вряд ли. Пусть он и лезет на меня так нагло, оскорблениями кидается направо и налево, но чувство самосохранения у него имеется. Думаю он учитывает то, что я могу резко захотеть задушить его, наплевав на жизнь своих детей, да и на свою тоже. Из-за этих «объятий», я и не заметил того, как за окном посветлело. Да, в этой комнатушке было маленькое прямоугольное окошко прямо под потолком. Я даже расслабился, глядя на этот кусочек стекла, покрытый пылью, откуда теплился жёлтый ласковый свет. Странно, сейчас ведь только февраль, а солнце уже так палит. Я прикрыл глаза и на секунду мне показалось, что всё, что произошло — это один большой сон и что сейчас я лежу под тем деревом с Рейхом в обнимку. Открыв глаза, я понял, что не стоит обольщать себя подобными мыслями. Это реальность — жестокая и несправедливая. Немец, тем временем, медленно сполз с меня, облегчённо вздохнул, лёг рядом и положил руки под голову. Ну наконец-то! Я снова посмотрел на его лицо и понял, что не стоило этого делать. Из-за этого кровавого гуляша на его лице, у меня скривились губы в отвращении. У него ещё и верхняя губа до кучи разбита. — Эх… Хороший денёк, правда? — действительно. Его дальнейший день будет довольно прелестным после таких операций на его лице. — Вот бы ещё ты принял фашизм — цены бы этому дню не было. — Я лучше умру, — совсем не вовремя понял, что ляпнул. Его взгляд стал немного странным. Я уже было подумал, что сейчас мне будет очень плохо. Даже не моргает. Потом его улыбка стала настолько широкой, что я от неожиданности чуть дёрнулся. А что? Вдруг он решит мне глотку перегрызть. Чувство опасности не покидало меня. — Как скажешь… POV СССР закончен