Всё равно не сдамся тебе

Дети сидели в своей камере довольно тихо и тщетно пытались не заснуть, клюя носом и качаясь из стороны в сторону. Эта камера за всё это время реально стала «своей» для бедных ребят. Просто именно здесь они чувствовали безопасность. Помимо России, Казахстана и Беларуси, здесь присутствовал и сынок Рейха. Он, как и другие дети, ждал Украину. Её должны были привести в штаб сегодня утром. На счёт Армении Германия так ничего и не разузнал — отец слишком хорошо закрыл эту тему, даже соответствующих бумаг нет и спросить не у кого. В общем, судьба Армении была туманной, как и сегодняшнее утро. Германия тоже очень хотел спать, так как всю ночь провёл с Россией. Он сделал изрядную глупость этой ночью — он дал знать России, что есть прекрасный способ сбежать из этого дурдома. Если выйти через чёрный ход, взору открывается вооружённые силы — стрелки за пулемётами. На территории штаба они не стреляют без приказа, но на этой территории постоянно ошиваются немецкие солдаты, так как там обычно расстреливают людей. Единственный выход — это забор с колючей проволокой. Через него можно перебраться и уйти по лесам. Правда, перебираться нужно не напролом. Прежде чем перелазить, нужно уйти в мёртвую точку через заброшенный склад. Об этой лазейке знает только Германия, вернее, знал — теперь он не один обладатель этой информации. В камере было так же холодно. Вторую куртку забрала Украина, в первой сидел Казахстан, так как болезнь до конца не отступила, а Беларусь сейчас грелась о тело Германии. Очередное отличие Рейха от Германии заключалось в том, что сын фашиста относился к девочкам очень осторожно и уважительно. Он из тех, кто свято уверен, что девочки — слабый пол и их нужно защищать. Он никогда не повышал на них голос и, уж тем более, не бил их. Рейх же относился к сию полу настороженно и вообще первая фраза, которую он произнёс, узнав о том, что его невеста беременна: «Родишь дочь — считай, что нашего брака и не было». В общем, девочек он очень сильно не любил из-за особенностей характера, да и не только. Ему было легче общаться с представителями мужского пола. Собственно, Германия даже удовольствие получал от того, что хоть как-то может помочь, а Беларусь вполне была довольна. Она тоже пыталась держаться, пытаясь не отставать от своих братьев. Вдруг за дверью послышались шаги. Все сразу поняли, что идут к ним в камеру, так как в других камерах почти никого не было, туда заходить незачем. И правда — дверь стала отпираться и в итоге в камеру завели Украину. Сначала родные её не совсем узнали: распущенные белокурые волосы полностью скрывали лицо, не давая возможности разглядеть его; куртки Германии на ней не было, только обрывки её кофточки и измазанные в грязи шорты, так ещё и босиком. Дверь закрыли и камера погрузилась в тишину. Дети долго смотрели на девочку до тех пор, пока она не стала двигаться и села в самый дальний угол. Голову она всё это время не поднимала. С ней явно что-то было не так. Дети не знали, что делать — подойти или оставить девочку в покое. Довольно быстро Украина решила забить на свою гордость и она стала биться в судорогах, коротких, пытаясь сдержать всхлипывания. Ладони она сжала в кулаки. По щекам её потекли слёзы и теперь всё лицо было мокрым. Её худенькие плечи вздрагивали. Первой среагировала Беларусь. Она подорвалась с места и подбежала к сестре, сев около неё на колени. Малышка взяла в руки лицо Украины и заглянула под волосы. Она ужаснулась её видом настолько, что сама стала потихоньку хныкать. Всё потому что лицо Украины оказалось сплошным синяком и смотреть на это без содрогания души было невозможно. Несмотря на то, что девочка ревела, её лицо выглядело сонно-бессознательным. Вторым подошёл Германия. Он тоже увидел её лицо и тогда-то Украина стала приходить в реальность. Она боялась, что Германия сейчас отпрянет от неё в отвращении, но вместо этого сын Рейха тоже присел и обнял девочку. За ним полезла обниматься и Беларусь. Почувствовав, как ребёнок прижимается к ней, она стала плакать ещё больше, обвиняя себя в том, что Беларусь в таком состоянии. — Тише, успокойся, — прошептала Беларусь, поглаживая сестру по голове. — Ну-ну, хватит рыдать… Здесь ты в безопасности, сюда не придёт никто плохой, — поддерживал Германия. Украина чувствовала отвращение к самой себе, но тем не менее, она не хотела терять этих нежных объятий сестры и Германии. Её душил страх и этот страх заставлял плотнее прижиматься к сестрёнке, чтобы убедиться, что она среди родных, что она не одна. Она вспоминала, как её таскали и толкали, скручивали по рукам и ногам, затыкали рот, а ещё… Далее прибыли Казахстан и Россия. Они принялись расспрашивать, что случилось, особенно этого пытался добиться Россия. В слезах Украина доложила своим детям всё произошедшее вчерашней ночью. Дети слушали её и прибывали в настоящем ужасе. Даже Россию стала бить дрожь. Девочка говорила отрывками, но это не помешало детям понять то, что Украина отчаянно хотела донести. После рассказа Украине стало легче и в конце она просто всхлипывала, прижимаясь к холодной щеке сестры. Германия же всё задавался вопросом: чем же его отцу она так сильно не угодила, что он приказал сделать это? Почему-то, Украина стала извиняться за всё рассказанное, мол, не стоило вас пугать, теперь я в ваших глазах упала. После такого заявления, несмотря на драматизм ситуации, ребят стал душить хохот. Конечно, здесь ничего смешного не было, но убеждение Украины, что виновата во всём этом она, действительно смогло пробить детей на хи-хи. Россия тоже смеялся, но всё-таки решился тоже обнять сестру, чтобы дать ей понять, что она дура и вообще думает не о том. Казахстан тоже присоединился к общим объятьям. Так они просидели ещё очень долго — минут пятнадцать. Дальше были лишь подбадривания и наставления России, что она теперь будет есть больше других и всё до последней крошки. Возражения не принимались, при чём Россию поддержали все. Произошедшее действительно могло подорвать здоровье девочки и её сейчас нужно обласкать, как котёнка, которого только-только принесли домой. Сама Украина уже стала намного лучше себя чувствовать, ощущая поддержку близких. Вот же мучители поразились бы, увидев, что после стольких страшных мучений она оказалась совершенно здоровой и ещё более сияющей и весёлой, чем прежде. Все собирались спать. Германии тоже нужно было уходить. Ещё раз убедившись в норме Украины, он на прощание обнял её и вышел из камеры. Теперь осталось решить ещё одну проблему — как зайти домой, если отец с СССР находятся прямо в зале? Отец ведь просил не мешать. Выход лишь один, а точнее два — входная дверь и окно. *** POV СССР Я проснулся очень тяжело. Еле веки разлепил, облизнул пересохшие губы и скинул с себя одеяло. Как-то мне жарковато. А сон-то приснился! Ужас! Рейх никогда не вдавался в подробности, когда говорил о самоубийстве своего отца, но горький опыт смог помочь моему воображению нарисовать весьма пугающие картины. Мне снилось, будто бы я на месте Рейха наблюдаю тот роковой вечер. Страшно, ничего не скажешь, но ещё более страшно то, что этот подонок сейчас делает в своей стране. Я повернул голову направо. Вдруг пришло осознание, что засыпал-то я сидя, а сейчас лежу. И он лежит… Дрыхнет значит. Ух! Придушить бы тебя, но боюсь, что мне хуже только будет. Надеюсь мне не придётся сегодня играть роль этакого доброго папочки, иначе я просто развалюсь от отвращения к себе. Да и он тоже, скорее всего. Что же, гордость он что ли совсем потерял? Зуб даю, что как только он проснётся, все вчерашние нежности испарятся, будто их и не было. Чем бы заняться до этого момента? Парить мозг философией самому себе? Ну, а что делать ещё? Если я попытаюсь встать, то разбужу его, а это мне совсем не нужно. Пусть сам лучше. Я к нему не притронусь, хоть убей. Просто попытаюсь понять причину поступков этого… человека, если можно его так называть. Раньше ведь он не был таким. Раньше он был очень милым, скромным… добрым его, конечно, не назову, но если сравнивать с нынешними поступками, то тогда доброта у него просто из ушей, считай, хлестала. Всё тот же зубастик. Что же такого на него могло повлиять? Точно не смерть отца, потому что отец умер в 1926 году, а Рейх напал на мою страну в 1941 году. Какой-то большой промежуток и… в датах что-то не сходится. Я уже думал над тем, что он всегда мог быть таким, но… А ведь это похоже на правду! Правильно: до нападения я не замечал, а может и не хотел, его недостатков, попросту списывая всё на то, что он эмоциональный и чересчур переменчивый в поведении человек. И сейчас ничего практически не поменялось, кроме того, что слова чуть поменяли свой смысл — псих и лицемер. В итоге думы мои перешли на вчерашний день. Этот идиот — его характер, бледное чётко очерченное лицо и фигура — начал занимать слишком большую часть моих мыслей и воображения. Я бы даже сказал, что незаслуженно начал занимать. К тому же, я почему-то стал слишком сильно переживать за своих детей. Забыл уже, что я отец пятерых детей. Дурень безголовый. Надо что-то делать. Чуть поднявшись с дивана на локтях, я стал потихоньку вставать. Лучше попробовать и оплошать, нежели сидеть на месте и потом жалеть — а вдруг сработало бы? Диван подо мной промялся ещё больше. Я старался быть очень осторожным. Аккуратно перекинул через его тело ногу и поставил её на пол, как вдруг услышал громкое недовольное сопение. Лишь бы не проснулся. Мне очень нужна хотя бы одна зацепка о моих детях, иначе не успокоюсь. Я стал двигать тело вперёд, стараясь не задеть второй ногой этого… не буду лишний раз выражаться. Хорошо, что не в обнимку спали, а то выбраться было бы довольно проблематично. Интересно, как я найду его комнату? Хотя… есть у меня кое-какие догадки. Встав на пол, я чуть ли не заверещал от радости — он не проснулся. Я-то думал, что сейчас устрою кипиш, а я оказывается не такой уж и неуклюжий. Вот это я акробат! Я прошёл в коридор чуть ли не на цыпочках. Стал тихо проходить и всматриваться в двери. Они все одинаковые. Придётся заглядывать в каждую. Открыв первую дверь, я понял, что это кладовка. Всё забито, сам чёрт ногу сломит. Какие-то старые замызганные коробки. Тёмный шкаф с пыльными книгами, подранные обои. На каком-то предмете висела когда-то белая простынь. Кучка грязного белья валяется по углам. Ну, и другой мусор. Мельком увидел пыльный и разбитый портрет ГИ. Я закрыл эту дверь и двинулся к следующей. Это чья-то спальня и, как я понял, спальня Рейха. Стоит зайти. В комнате царствует всё тот же минимализм, только захламлено всё разными бумагами. Не такой уж он и чистоплотный, как оказалось. Ладно, навряд ли он услышит меня отсюда, так что можно не сильно заботиться о тишине. Дела-дела… Ни одной бумажки про мою семью. Ясно… здесь ловить нечего. Я тихо вышел и решил пройти сразу к центральной двери в конце коридоре. В ту, что я пропустил, я вчера уже заглянул… Потянув ручку я был уверен, что дверь будет закрыта, но, видимо, Рейх совершенно не заботится о том, что кто-то может увидеть нечто личное. Это был его кабинет. А бумаг! Здесь что, живёт бухгалтер?! Даже у меня в моём кабинете столько нет. Неужто нельзя поменьше писать? А вообще-то, немецкие слова длиннее, чем русские. Так, ну хоть по буквам эти документы отсортированы. Правда, это не значит, что мне не придётся проверить всё, буквы-то немецкие. Хотя, более чем уверен, что информация будет либо под буквой «F», «K» или «U», так как могло быть что-то из этого: семья, дети или СССР. Я начал копаться во всех этих документах и уже стал отчаиваться, как вдруг увидел интересную папку с не менее интересным названием «Plane. UdSSR»*. Думаю, мне это понадобится. Я взял эту папку и поспешил уйти с места преступления. Стоит проверить ещё остальные двери, а потом пойду в свою каморку. Уверен, там найдутся некоторые места, в которых я смогу спрятать папку. Я осмотрелся. Осталась последняя дверь, которую я не проверял. Лучше обшарить всё. Я нерешительно коснулся ручки двери и застыл на месте. Нутро отчаянно кричало, что нужно уходить, но на своё шестое чувство я почти никогда не опираюсь. Я зашёл, закрыв за собой дверь. Это комната Германии. Я понял это тогда, когда увидел самого мальчишку, спокойно спящего в своей постели. Окно в комнате было открыто нараспашку. Ну и ну! И не холодно ему? Я сразу сделал вывод, что нужно это окно закрыть — заболеет ведь. Даже шага сделать не успел, как вдруг услышал перезарядку пистолета. Я резко обернулся. Конечно… Я действительно подумал, что смогу хоть что-то сделать и Рейх об этом не узнает. Стоит сейчас весь напряжённый с маузером в руках. Я уже было хотел сказать ему пару ласковых, но он остановил меня одним простым движением — приложил палец к своим губам, тем самым давая мне понять, что комментарии здесь лишние. — Веди себя тихо. У моего мальчика очень чуткий сон. Ты же не хочешь разбудить его? — прошептал Рейх и протянул левую руку. — Давай без глупостей. Он пару раз сжал пальцы, показывая то, что он ждёт того, что я отдам ему папку прямо в руки. Я попытался как-то укрыть папку и отрицательно помотал головой. Дуло всё ещё было направлено на меня, но почему-то я был уверен, что он в меня не выстрелит. Я нужен ему живым, не знаю, правда, зачем, ведь он давно мог меня шмякнуть и объявить эту новость на весь мир, но он этого не сделал. Даже если бы он соврал об этом, я непременно бы узнал, потому что об этом болтал бы каждый второй. Ему моя упёртость явно не понравилась. Он постарался это не показывать, но тихую ярость он никогда не умел скрывать. — Нет? — он поднял брови и весь его образ говорил «Как так?». Давненько я не видел такого искреннего удивления. — Плохо, очень плохо… Ну и что теперь? Застрелит меня? Позовёт ЯИ или своих цепных псов? А может просто отпустит? Нет… Эта тварь просто решила надавить на больное. Мне показалось, что я потерял связь с реальностью. Тем не менее я всё прекрасно видел, но соображать было трудно. Он навёл дуло на сына. На сына! Он не имеет право даже думать об этом. Мои руки обмякли и в голову дал жар от осознания, что творит этот придурок. Честно, я думал, что сюрпризы закончились, но этот идиот даёт мне всё новые и новые причины для удивления. Палец мягко опустился на курок и Рейх склонил голову вбок, внимательно наблюдая за моей реакцией. А я что? Я в шоке. Меня он не застрелит, а вот насчёт Германии я не уверен… Да ну! Он ведь не сделает этого? Я оторвал взгляд от Рейха и посмотрел на Германию. Бедный ребёнок. Нахмурив брови, я перевёл взгляд обратно на Рейха. Тот смотрел не на меня, а на своего сына и улыбался. Я следил за его действиями, не зная что делать. Тут я заметил, как этот псих точно прицеливается прямо в голову и палец стал медленно, но настойчиво усиливать нажим. Я был готов свернуть ему шею от ярости. Я чувствовал такую дрожь, какую, как по мне, не чувствовал никогда. Даже животные со своими детьми так не поступают, а здесь человек. Что с тобой, мразь, не так?! Ты своего ребёнка грудью прикрывать должен, а что ты сейчас делаешь? Что ж… Может быть я и пожалею после этого, но рисковать жизнью Германии я не могу. Не могу и всё тут! Я чуть смял папку в руках и кинул её ему под ноги. Он отреагировал лишь тем, что мельком взглянул на меня. Потом он улыбнулся шире и кивнул на выход, давая мне понять, что я свободен. Пока я медленно, стараясь не вызвать подозрений, направлялся к выходу, Рейх поворачивался так, чтобы он мог меня видеть. Только тогда, когда я вышел, я решил посмотреть, что происходит в комнате. А происходит там, мягко говоря, идиотизм. При чём идиотизм лишь со стороны Рейха. Пистолета в руках уже не было, он был в заднем кармане брюк. Подмышкой он держал папку. Он с огромной осторожностью подоткнул одеяло Германии, укрыл его плечи, после чего чмокнул в щёчку. Очень логичные действия… Все же отцы так делают, после того, как грозились убить своих детей. Нет! Так никто не делает, даже не отцы, просто знакомые! После Рейх закрыл окно и тоже направился в коридор. Он тихо закрыл дверь за собой и уставился на меня, победно ухмыляясь. Да, теперь я точно могу сказать, что столкнулся с действительно серьёзным врагом. Может я и более силён физически, но этот подонок берёт морально, при чём делает это очень искусно. Он умеет и знает на что надавить. Он манипулирует, как чёрт и ничего ты с этим не поделаешь. Я прекрасно знаю, что он не выстрелил бы в своего ребёнка — он ему важен точно так же, как и я. Он его наследник, так ещё и единственный. Я это знаю, но Рейх заставляет исказить реальность так, что я действительно поверил в эту игру. Рейх потёр переносицу и изобразил напряжённость. Ну, да, конечно. Прямо сейчас и верю твоей усталости. Только что стоял и целился в своего сына, а сейчас он измучен донельзя. Да я в бога скорее поверю! — Значит, так, Союз, — начал было он, но его речь прервал внезапный кашель, из-за которого он согнулся. Он судорожно вдыхал воздух. В одной руке у него была папка, а другой, свободной ладонью он прикрывал рот. По звуку кашель был сухим. Не скажу, что в этот момент радовался, мол, так ему и надо. Я, скорее, по привычке начал волноваться за его жизнь. Я даже папку не попытался забрать. Ну не дурак? Когда ему удалось прокашляться, он перестал задыхаться и стал пытаться нормализировать дыхание. Ещё чуть-чуть постояв в таком согнутом положении, он наконец выпрямился и я увидел, как из его носа стекала тоненькая струйка крови и затерялась где-то под подбородком. Его лицо было искривлено, не то болью, не то отвращением. Я вгляделся повнимательней и понял, что он ещё и рукав рубашки запачкал. Вот только не надо меня в этом обвинять — на этот раз ты свою рубашку сам замарал! А вообще-то… Его эти стеклянные глаза, застывший ручеёк тёмно-красного цвета — невозможное, даже завораживающее зрелище. Не имею понятие, почему меня так затягивает смотреть на его страдания. Может это всё от обиды на него и его поступки? Он перевёл взгляд на меня, а точнее на моё лицо. У него во взгляде было столько мучения, что мне волей-неволей захотелось поругать себя, дескать, как я могу вообще жаловаться на свои проблемы, когда передо мной стоит истинный представитель боли и страдания? Ой, бедненький, закашлялся и кровь из носа от перенапряжения пошла, ну ни с чем это не сравнится, даже с моими каждодневными терзаниями. Сука! Да как ты смеешь жаловаться на такие пустяки?! Хотя… Наверное, зря я так вспылил, он же и слова ещё не сказал. — Кхм, прошу прощения. Давление, видимо, поднялось, — предположил Рейх и выпрямился полностью, заложив руки за спину. — Так вот… Ты ведь хочешь получить папку? Так… Это вопрос с подвохом, сто процентов. Тем не менее, я кивнул. Думаю, что хуже, чем прошедшие пытки, уже ничего не будет. Естественно, не стоит делать таких выводов, ведь я уже убедился в том, что этот поганец умеет удивлять. — Тогда у меня есть к тебе предложение. Но сначала ты должен дать своё согласие. Ничего себе номер! Я должен дать соглашение на предложение, о котором не имею ни малейшего понятия. А какое предложение? Может быть пакт нужно какой-то подписать? А какой? Может быть о ненападении… Ах, да… Мы уже через это проходили! Я знаю, что вот на это соглашаться точно не стоит, но что ещё делать? Если я не узнаю что-нибудь о своих детях, то точно с ума сойду. Что ж, всё равно спрошу, вдруг сработает. — На что я должен согласиться? — Ну… Вообще-то я не планировал тебе рассказывать, но так уж и быть — сделаю тебе небольшой намёк, — я чуть напрягся, пытаясь понять, что же за намёк такой. — Мне нужно твоё тело. Я имею в виду, мне нужно сделать с твоим телом нечто очень интересное и неприятное. Так согласен? Он протянул мне свою ладонь, не ту, что была измазана в крови. Глубоко вздохнув, я всё же решился на этот рискованный подвиг. Тьфу ты! Будто с демоном сделку заключаю. И за что?! За папку. Когда-нибудь я доведу себя до смерти. Подумав ещё несколько секунд, взвесив все «за» и «против», я взял его за руку, чтобы совершить рукопожатие. POV СССР закончен