Всё равно не сдамся тебе

Германия резко распахнул глаза и быстро приподнялся на локтях. Нервно оглядев комнату, он убедился, что находится дома у себя в комнате и всё хорошо. Немец тяжело вздохнул и свалился обратно на кровать. Как только отец ушёл на работу, Германия стремительно выпроводил свою подругу Украину из своего дома. Конечно же, он её проводил. И, конечно же, в камере их уже ждал недовольный Россия. Стоит ли говорить, что после новости о скором нападении на Сталинград, старший сын СССР стал ещё более недоволен? На счёт всего остального Германия решил промолчать, так как остальные темы не имели никакого смысла, да и, к сожалению, половину беседы этой парочки, узнать не удалось. Германия отчитался перед Россией — объяснил куда водил Украину и зачем — после чего отправился с чистой совестью домой. На удивление Германия быстро отключился у себя на кровати. Ему казалось, что он не устал. Мальчик стал оглядывать тёмную комнату. Всю эту тьму прорывала лишь тонкая полоска света, которая шла из коридора. Неужели он забыл выключить свет? Похоже на то. Что ж, если так, то стоит выключить его, пока не пришёл отец. Не хочется ругаться с ним снова. В процессе устранения света, Германия заметил, что времени сейчас мало — всего 7 вечера. Отлично! Кажется, он ещё и сбил режим сна. Когда малец вышел в коридор, он застыл на месте, не решаясь сделать шаг. — «Да что же такое в последнее время происходит?! Почему он стал так поздно уходить и рано возвращаться?» — подумал Германия, увидев отца за тумбой с тесаком наперевес. — «Что-то готовит?» Присмотревшись, Германия увидел, что отец рубит мясо, да ещё тихо так. Пожалуй, пора уже собраться с силами, рискнуть и покончить с дурной привычкой впадать в ступор от страха, боясь принять неверное решение. Мальчик шумно выдохнул, чем привлёк внимание отца. Рейх замер, а потом медленно повернулся к сыну. Германии от этого действия даже как-то не по себе стало. Уж слишком угрожающе это выглядело. Двое немцев просто молча смотрели друг на друга. Мальчика чуть напрягал предмет в руках отца. Он просто рубит мясо, но знания о том, что таким же предметом он рубит не только мясо… не только животного… По телу мальца пробежали мурашки. Германия первый прервал молчание. — Почему ты так рано сегодня? — Германия решился подойти ближе. — А тебе бы хотелось, чтобы я был на работе дольше? — Рейх поднял одну бровь и опустил тесак, после чего стал вытирать руки полотенцем. — Нет, я просто… Мне стало интересно, что вызвало такие изменения в твоём расписании, — Германия подошёл ещё ближе. — Не важно. Это совсем незначительная причина, — Рейх, не дожидаясь следующих шагов сына, сам подошёл к нему чуть ли не впритык. — А вот, что действительно важно, так это то, что недавно у меня кое-что пропало. Не знаешь, случайно, что? Германия сразу же подумал о письме. Речь, наверняка, идёт о нём — не стоит даже сомневаться. Постояв чуть в ступоре, Германия медленно покачал головой, пытаясь, как можно пристальней смотреть в глаза отца. Но одних глаз недостаточно. Враньё могло выдать также резкое потение и участившееся дыхание. К счастью Германии, Рейх не заметил ничего подозрительного, ну или же просто не подал виду. Фашист развернулся спиной к сыну и продолжил готовку. Германия тихо, но и в то же время глубоко, вздохнул, а потом сел за стол. — Ну, раз тебе нечего скрывать, тогда я могу, наверное, ворваться в твоё личное пространство и… просто убраться в твоей комнате, — это скорее выглядело, как утверждение, чем вопрос. — Что, передумал? Рейх повернулся обратно, уперев сжатые в кулаки руки в свои бёдра и замер, словно говоря: «Смотри на меня и бойся». Германия вновь покачал головой, кинув в сторону отца что-то, вроде, конечно, смотри. Мальчик ещё долго смотрел на отца, но его отвлекло очень раздражительное подёргивание глаза, при чём своего. Левое веко немного дёргалось, причиняя его хозяину неприятные ощущения. Видимо, Рейх действительно способен сводить с ума и доводить до нервного срыва, как и говорили слухи. Естественно, Третий заметил этот явный признак невроза у своего сына. Не заметить, на самом деле, было трудновато, потому что на глазе вся это слабонервность не заканчивалась. Самого Германию не слабо так потряхивало, чего сам мальчишка, по какой-то причине, не замечал. То что Германия привлёк внимание, и даже слишком, он смекнул сразу и быстро закрыл глаза, в надежде, что глаз перестанет дёргаться. И правда, подёргивания прекратились, нервный тик стал сходить на нет. Открыть глаза пришлось только тогда, когда мальчуган почувствовал ладони на своём лице. По рефлексу, Германия резко отпрянул от рук отца, после чего уставился на него. Третий же не стал настаивать на помощи, предпочтя продолжить готовку. — В следующий раз просто помассируй виски и затылок. Если потом не хочешь ещё и головной боли, то просто полежи несколько минут. Было бы ещё лучше, если бы ты рассказывал мне о каждом таком приступе, — на этих словах все страхи и переживания Германии испарились. — Но не думай, что я не буду проверять твою комнату. — Я не думаю. Конечно! Мы даже сейчас можем пойти и… — Германия только-только стал вставать, как вдруг на плечо мальцу опустилась рука Рейха. — Сиди, не рыпайся. Потом сам проверю. А сейчас… — Рейх засунул уже нарезанное мясо в духовку. — Последи за мясом. Мне нужно заполнить документы. Только книгами не увлекайся — не хочу раньше, чем нужно в ад попасть. Германия кивнул и уставился на духовку. Всё равно заняться нечем. Что-то не хочется в последнее время читать. Может дело в том, что он недавно проснулся, а может и в чём-то другом. Рейх, привычно сложив руки за спину, шёл в свой кабинет. Пора бы уже задуматься над каким-нибудь, хоть и хлюпеньким, но замком. Волей-неволей фашист взглянул на дверь в комнату Германии. Внезапно на ручке что-то блеснуло. Сначала немец подумал, что ему показалось, но когда он остановился, чтобы рассмотреть ручку поближе, он понял, что это уже точно не иллюзия. На ручке двери застрял длинный светлый волос. Интересно, чей? Германию, вроде бы, такими волосами природа не одарила. А кто ещё может оставить здесь подобный атрибут? Кто-то из детей СССР — это очевидно. Девочек только две и лишь одна из них имеет светлые волосы — Украина. Найдёт ведь этот мелкий то, во что можно ввязаться. Опять в авантюры влез. Рейх прищурился и зло засопел. Он брезгливо размотал волос с ручки и направился к сыну. — Гера! — Германия знал отца очень хорошо, поэтому сразу понял, что сокращение его имени не сулит ничего хорошего. На мгновение мальчик подумал, что отец уже обнаружил какие-то зацепки, касающиеся письма. Рейх быстро подошёл к сыну и просто встал на месте, ожидая реакции. Руку он держал на весу, давая Германии рассмотреть весьма тонкий предмет. По понятным причинам Германия не сразу заметил волос, но когда это произошло, мальчишка попытался не нервничать и разыграть всю эту ситуацию в свою пользу. Терпение отца уже было на исходе, Германии стоило поспешить. — Говори давай, что было у нас дома, твоё молчание меня бесит, — Германия пару раз моргнул, пытаясь сохранить невозмутимость. Если он сейчас станет показывать страх, то отец без промедления покажет ему, где раки зимуют — уж больно знакомы ему такие инциденты. — Этот волос… — начал Германия, в попытке быстро обдумать следующие слова и сказать как можно больше, прежде чем его неизбежно заткнут звонкой пощёчиной. — Я всего лишь выполнял свои обязанности. Ты сказал мне, что я должен втираться в доверие детям СССР и я это делаю. Извини, что не предупредил тебя о том, что приведу сюда Украину, но зато теперь она мне доверяет. Мне кажется, что если я ещё пару раз с ней пообщаюсь, то она будет полностью за меня. Рот Рейха вытянулся в тонкую линию. Глаза он сощурил. Было видно, что он не особо поверил, но лезть на сына с кулаками пока рано. — Нет, ну, а что? Я просто… — Германия не успел договорить, так как отец выпустил волос из своих пальцев, нагнулся к сыну и легонько приобнял его. — Сынишка ты мой любимый, милый, умный, нежный, ласковый, родной… убью тебя, если правду не скажешь сейчас же, — Германия почувствовал, как тонкие пальцы сжимаются у него на затылке и было уже совсем некомфортно. — Но-но… Это правда. Мальчик упёрся руками в грудь отца и попытался оттолкнуть его от себя, но ему никогда не удавалось физически противостоять нацисту. Пусть Рейх и выглядит хрупко, но это лишь обманчивое мнение. Если фашисту приспичит, то он кого угодно завалит. — Правда? — Рейх поднял брови. — Правда-правда, — Германия встал на ноги и это действие помогло ему вырваться из отцовских «объятий». — Мне просто нужно ещё немного времени. Ты же знаешь, мне сложно делать это, особенно с Россией. Он совсем закрывается от меня и… и ещё меня мучает совесть. Мне так не хочется терять доверительные отношения с Украиной. Дальше пошли откровения, которые были истиной правдой. Германия уже просто не мог молчать, ведь рассказать об этих чувствах ему было некому, поэтому ему было необходимо хоть кому-нибудь высказаться. — Слушай, сынок, я всегда буду на твоей стороне, но если ты не прекратишь ныть, я сдам тебя в концлагерь. Германия чуть дёрнулся. Таких угроз он ещё не слышал от отца. Ну, всё когда-то бывает в первый раз. — Просто прекрати волноваться о пустяках. Давай я тебе кое-что объясню, — Рейх повёл Германию к дивану, усадил его, а сам сел рядом. — Боюсь, когда под угрозой окажется твоя жизнь, твои друзья меньше всего будут думать о том, как тебе помочь. У них есть свои проблемы. Они тебе не помогут, — с лёгкой ноткой сожаления в голосе произнёс нацист. — Я не уверен. Россия так волновался за моё самочувствие, после того, как ты застал меня с ними в первый раз. — Да, просто он верит в то, что ему не всё равно. А сейчас попытайся меня не перебивать и попробуй понять то, что я хочу до тебя донести. Я знаю, я не часто так с тобой беседую, но я всё же надеюсь, что ты не пропустишь всё сказанное мной мимо ушей. Мне может и немного лет, но я многое за жизнь повидал. Жизнь ведь не вечная, часики тикают, нужно спешить. Вот я и пытаюсь, как можно больше сделать для себя, своей страны и… тебя, естественно. Знаешь, этот мир так устроен, что по жизненной тропе ты идёшь один. Это как схема. Каждый сам за себя. Чтобы добиться чего-то, ты должен добиться этого сам, не обращая внимания на страдания других. Упустишь шанс, купившись на жалость, и тебя ударят под дых те, кого пожалел. Не стоит надеяться на других и слепо верить в то, что тебе в трудную минуту подсобят и протянут руку. Поверь, я знаю, потому что я сам, как минимум, являюсь образцом предателя. И… Попробуй пообщаться на эту же тему и с СССР. Я разрешаю тебе это сделать. Тебе будет полезно рассмотреть эту ситуацию с разных сторон. Правда, как по мне, предателям легче рассуждать о предательстве, чем тем, кого предали. Вторые, как правило, бьются лбом о стену в надежде понять причины поступков первых, а первые как раз-таки знают свои мотивы и знают чувства вторых. Это как соревнования, о которых ни первый, ни второй не знает и никто из них не знает, кто первый, а кто второй. В общем, я хочу сказать: не предашь ты, предадут тебя. И стоит поторопиться, пока ты не стал вторым. Даже не важно, против кого ты идёшь. Если ты думаешь, что в жизни страшны и опасны только сильные, то нет, сильные страшны лишь для слабых и ничтожных. Да и необязательно быть сильным, чтобы стать предателем. — Да, я в курсе, — Германия презрительно осмотрел отца. Почему-то все эти нотации вызвали в мальчишке раздражение. Вроде бы истину говорит, а всё равно что-то не то. — Такие люди ужасны, я считаю, потому что они плюют на чужие чувства и портят жизнь другим ни за что. — Точно. Ты прав, но только на половину… Ты ведь знаешь, что люди плохими просто так не становятся? Наверняка, догадываешься. Всё-таки, ты мальчик не глупый. К тому же, книжек много читаешь. Хотя, я думаю не сложно понять, что от хорошей жизни ты навряд ли станешь плохим. Чаще всего злодеями становятся те люди, об которых часто вытирали ноги. И опять же, это дело времени — насколько хватит терпения у человека. Кому-то нужны долгие годы, кому-то несколько месяцев, а кому-то достаточно одного неудачного дня… — после этих слов Рейх замолчал и отвёл взгляд куда-то в сторону. — И? — Германия хотел понять, к чему клонит его отец и почему тот замолчал. Данная тема действительно его заинтересовала, в отличие от прошлой. — И этот день способен изменить в жизни человека многое, а иногда даже всё. Такие дни способны даже сводить с ума. А потом окружающие удивляются, почему ты поменялся и почему ты теперь такой невыносимый. Ну, ладно, хватит об этом. А теперь о твоих друзьях. Знаешь, почему тебе кажется, что ты можешь им доверять? Просто у тебя нет опыта. Можешь не сомневаться, из этих русских плохие друзья, но они у тебя первые, поэтому сравнить ты не можешь и я не виню тебя за это. Ты просто-напросто испытываешь рядом с ними обманчивое чувство счастья. Это немного сложно для понимания, но я всё же попытаюсь тебе объяснить. В детстве мы верим в то, чего нет. Это, как чудеса, а чудес не бывает. Когда у тебя есть единственные друзья, ты держишься за них чуть ли не зубами и, естественно, обманываешь себя — приобретаешь то самое обманчивое чувство счастья. Оно, счастье, как бы есть, но его нет и получается то, что ты веришь в то, чего нет и сам этого не осознаёшь. — Да, хорошо, я понял. Германии надоело всё это слушать, он не привык так спокойно и много общаться с отцом и… ему это не понравилось. Германия любил, когда привычные ему вещи не меняются и понял он это, как ни странно, только сейчас. Конечно, политика отца не входила в этот список, нацизм бы он хотел искоренить всей душой. Жизнь — схема… Германия считал иначе — жизнь гораздо сложнее любой схемы. Мальчику было странно, что и отец не понимает этого, но ведь у каждого своя точка зрения. Вот только Германия способен принимать чужое мировоззрение, а его отец почему-то нет. — Ладно, я всё же закончу. Просто знай, что я хочу устроить хорошее будущее для тебя и вообще для страны. Германия до предела сжал кулаки, собрал в себе силы, стал сверлить садиста глазами. Он не мог удержать этих мыслей в своей голове. — И когда же настанет светлое завтра? — Рейх строго взглянул на сына, но смог сдержаться от резких движений. — Не важно, забудь. Пусть ты сейчас будешь на меня злиться, но в будущем поблагодаришь, что я не позволил тебе совершить огромную глупость. А ещё ты сейчас получишь. — За что? — Я что просил тебя сделать? — фашист чуть улыбнулся и перевёл взгляд на духовку. — А знаешь, чему виной наша с тобой сегодняшняя голодовка? Твоя любезность и доброта к этим русским. Видишь же, что последствия довольно печальны. — В каком смысле? Как ты смог связать сгоревшее мясо и детей СССР? — А так! Всё из-за этого проклятого волоса, — Третий подошёл к духовке, открыл её и из неё полез чёрный дым, который моментально пробрался в лёгкие немца, заставляя его кашлять и ругаться. — Чёрт! Да что же ты за моду взял с русскими шляться? Германия улыбнулся, решив сыграть против отца. Рейх, тем временем, вынул противень, скинул закоптившееся мясо в раковину, а дверцу духовки закрыл. — Беру пример с тебя, — невольно мальчик вспомнил СССР, который буквально день назад сидел на этом диване. — Я и евреев жгу. Когда этот пример переймёшь? Ну, да ладно… — Рейх вытер пот со лба и плюхнулся на диван рядом с сыном. — Всему своё время… — В каком смысле? — Германия, ты сказал, что выполняешь мой приказ и я очень хочу тебе верить, но пока не могу — результата-то нет. Понимаешь о чём я? Мне нужно, чтобы Украина сама сказала, что доверяет тебе и что готова ради тебя на всё, причём именно в моём присутствии. Я понимаю, тебе трудно, но я не разрешу тебе отказаться от этой затеи. Мне иногда тоже бывает не просто, так что будь благоразумен и… — Рейх похлопал огорчённого сына по плечу. — Не разочаруй меня, мальчик мой. Сейчас нам нельзя ударить в грязь лицом: ни тебе, ни мне. Когда ты влетаешь в разные проблемы, ты заставляешь меня злиться и волноваться, что, соответственно, отражается на эффективности моей работы. Германия, прошли годы, когда я из-за тебя не спал. Не заставляй меня вспоминать те ужасные времена. Прекрати плошать, ведь я не вечный. Используй свой ум против этих детей. Обещаю, что если нам удастся провернуть эту аферу, то не трону их и пальцем. Сам подумай, сколько нам откроется, если они будут за нас. Никто ведь из советских не ждёт, что наследники СССР могут оказаться нашими шпионами. Это станет хорошим толчком для победы. Ну, а если мы проиграем… Я скажу тебе по секрету, я не так уверен в победе, как показываю это другим. Конечно же, я допускаю мысль о том, что всё это может закончиться плохо, а то и хуже. Просто я пытаюсь настроить других на эту победу, заразить их этой уверенностью и чувством, что у нас всё получится. Так вот, если мы потерпим поражение, нас никто жалеть не станет, поэтому я советую тебе проявить хоть какой-то энтузиазм в этой идее. Сам же знаешь, что когда тебе не хочется заниматься каким-то делом, у тебя навряд ли это дело получится. Так что, имей в виду, сынок. Не подведи. Германия на протяжении всей речи не двигался, тщательно обдумывая слова отца. Всё сказанное имело под собой смысл, но было такое ощущение, что что-то в них не так, что чего-то не хватает или наоборот чего-то слишком много. Тем не менее, Германия заметил явный негатив к отцу, который ранее он никогда чувствовал. То ли ему казалось, что его родитель нагло ему врёт ради достижения цели, то ли ещё чего, но он явно чуял недосказанность. И ещё письмо это проклятое… Германия уже жалел о том, что прочёл его, так как теперь будто по новому смотрел на отца и это «новое» было совершенно отдалено от положительного. Раньше было проще, раньше ему было всё более понятно. Никакие загадки не омрачали его разум перед сном и так бы было всегда, но… Дурацкое любопытство всё испортило. Вот теперь гадай, почему твой отец совершил такую подлость, у которой, как оказалось, ещё есть и обоснование.