Всё равно не сдамся тебе

— Серьёзно?.. Россия нахмурился. Он так вспотел, что даже в вечно прохладном доме немцев стало как-то жарко. Слюна от волнения стала выделяться с большей силой. Германия смотрел так серьёзно и обречённо, что русский мог даже и не задавать этот вопрос. Где же тут неправда? Всё сходится. — Ну… — Россия напрягся, ожидая ещё какого-то сюрприза. — Конечно… Конечно же нет! Германия улыбнулся и стал немного хихикать, пока Россия сидел в ступоре и обдумывал то, что его только что жестоко разыграли. — Ну как? Хорош я в страшных историях? — немец ещё раз хохотнул и схватил свою книгу, плюхнувшись в кресло. — И не ври, что не испугался. — Ты… — Россия вдруг разозлился на сверстника. - …с ума сошёл?! Конечно, блин, испугался! — Я Эверс? Я Эверс? *(1) — не унимался мальчишка, уже вовсю смеясь и ничего не стесняясь. — Ты дурак, а не Эверс! Ох! — прорычал Россия и встал с дивана. Русский ещё долго ходил из стороны в сторону, держась за голову. Он не мог понять, почему вечно серьёзный Германия решил ни с того, ни с сего пошутить, да ещё и в такой манере. Может быть это был новый план немца заставить русского сесть за книгу? Ну да, когда тебе кажется, что любая ошибка стоит тебе жизни, то учить сразу как-то легче становится. А всё же, слишком много совпадений. — Мог бы просто мяса не давать. Сказал бы: «Стой, блядь. Нельзя», а то сразу какие-то истории стал придумывать, — Россия уже немного отошёл от шока, потому спокойно сел на диван перед Германией. — Да нет у нас мяса. Не знаю почему, честно. Интересно — спроси у него сам. — Ага! Нет уж, спасибо. Овощи — тоже не плохо, — Россия лёг и положил руку на лоб, пытаясь успокоиться окончательно. — Как хочешь, — Германия скрыл своё лицо за книгой. Русский мельком взглянул на название — «Ps*cholog*sche Mani*ulati*n». Некоторые буквы были стёрты и России было не суждено понять, что написано на обложке. Да даже если бы было всё чётко видно, навряд ли бы он что-то понял. В любом случае, мальчуган быстро потерял к этому интерес. Опять, скорее всего, что-то связанное с политикой, ну или с медициной, наукой, ботаникой. В общем, что-то заумное. Россия решил, что дальше здесь ловить нечего. Есть уже как-то не хотелось и навряд ли захочется в ближайшее время. Остаётся только сидеть на заднице ровно и читать, что положено. Так он и сделал. Время пролетело незаметно. Стрелки часов спокойно перевалили шесть часов. Скоро должно было прийти, как про себя его называл Россия, чмо фашистское. К его удивлению, мозг впитывал информацию, как губка. Такого никогда не было. Всё-таки, Германия добился своего. В семь вечера всё было так же. Никто не пришёл, хотя Рейх обычно приходил ровно в это время, но мало ли, что на работе. Германия постоянно поглядывал на часы и, кажется, пытался скрыть волнение. Когда его отец опаздывал, Германия не обращал на это внимание, но сейчас что-то его беспокоило, он и сам не знал, что именно. Спустя час Россия отложил книгу и позволил себе моральный отдых, хотя бы на десять минут. Его и самого удивляло то, что Третий в такой час не дома и не насилует ему мозг. Уже хотелось спать. Русский прикрыл глаза, чтобы подремать немного, но в коридоре послышался хлопок двери. Пришёл… Россия открыл глаза и в проёме увидел Рейха. Тот явно был не в хорошем расположении духа. Нет, он не был зол, он был усталым и расстроенным. Русскому показалось странным то, что он стоит на месте и не двигается. Это напрягало, да ещё в голове постоянно всплывали слова Германии, его рассказ. — Германия, — наконец подал голос Третий. — Я нашёл письмо. Германия резко замер. Письмо? Он перевёл взгляд на отца, тот был спокоен. Не смотря на все его старания сохранять холодный и неприступный вид, сердце у него взволнованно заколотилось. Кажется, Рейх даже не подозревал сколь велико моральное напряжение момента. Россия нахмурился, не понимая, что сейчас происходит. Рейх же тем временем стал что-то доставать из сумки. — Япония захотела с тобой связаться, — после этих слов Германия незаметно выдохнул, почувствовав облегчение. — Сейчас, — малец встал и подошёл к отцу, чтобы взять письмо. — Я позже посмотрю, ладно? Рейх кивнул и Германия ушёл в свою комнату, чтобы положить письмо в комод, а потом вернулся назад. Ему нужно было задать пару вопросов родителю, которые накопились за время чтения. Не успел. Отец уже был занят русским. Он решил не мешать и со скукой стал ждать скандала. — Чего развалился? — сразу взялся за своё Рейх. — Устал, — спокойно ответил русский, даже не шевельнувшись. — Мх… — Рейх тихо прорычал что-то неразборчивое, а потом стал бормотать себе под нос. — Устал он, видите ли. Я тебе покажу, как устают, так покажу, с утра не встанешь. — Да ладно. Я же не сидел без дела всё это время. Чего ты кипятишься? — Россия привстал с дивана, приняв сидячее положение. — Чтобы ты спрашивал, — Рейх передёрнул плечом и сел рядом с русским. — Рассказывай, что запомнил. За ошибки сам знаешь, что будет. — Да… Двадцать отжиманий за ошибку, помню, — нацист кивнул и стал задавать вопросы по заданному материалу. — Пап? — решил подать голос Германия. — Не сейчас, Германия, — строго сказал Третий и вновь стал допрашивать Россию. — Но мне нужно… — дальше говорить Германии не дали. — Германия! Иди отсюда! Я же сказал, что сейчас мне не до тебя! — крик поднялся такой, что русский невольно дёрнулся, а маленький немец даже не шелохнулся. Оба мальчика сразу с виноватым видом посмотрели на мужчину, но Россия, не выдержав его сурового взора, начал рассматривать свои ноги. С секунду молча буравя сына взглядом, мужчина вернул своё внимание России. Германия ещё немного постоял в молчании, не ощущая абсолютно ничего. Потом повернулся и направился к себе в комнату. В комнате было темно, ведь час уже поздний, но света включать малец не стал, он даже не обратил внимание на отсутствие света. Германия закрыл дверь на щеколду, которую в этом году сам и приделал — он так этим гордился. Он сел на кровать, потом лёг. А после стал погружаться в раздумья. Краем уха он слышал приглушённые голоса: в основном он слышал только реплики отца, тихая речь России казалась ему недоступной. — «Что это было? Почему он такой нервный? Что случилось на работе такого, что он ни с того, ни с сего на меня накричал?» — все эти вопросы нахлынули на Германию огромной волной. Вслед появилась обида. Конечно же, он обиделся на отца за такое поведение. Он же ничего не сделал, чтобы заполучить такое отношение. Вдруг стало так горько на душе, что малец даже скривился. Обида закрепилась внезапным гневом, хотя до этого момента такого не наблюдалось. Так же, к этим чувствам добавилось что-то ещё — какое-то разочарование, то ли в себе, то ли в отце, а может вообще в России. Немец укрылся одеялом и попытался подумать о чём-то другом. Как бы он не хотел, тёмные мысли не уходили из головы. Германия понимал, что всё это лишь в его голове, все эти необоснованные волнения, но всё равно переживал о том, что возможно так теперь будет всегда. Проклятье! Раньше он и представить не мог, что будет испытывать муки ревности. И кого он ревнует, спрашивается? Отца! Это очень детская позиция, но ревность есть ревность. Почему-то ему показалось, что он давно испытывал жгучую зависть, когда видел Россию рядом с отцом, хотя на самом деле такого не было. Германию это унижало — почему с Россией он общается спокойно, пусть и грубовато, а на него кричит? И вообще, почему он ничего не сказал в ответ, почему позволяет так с собой обращаться? И тут Германию посетила весьма новая для его головы мысль. Он подумал — а почему их отношения всегда регулировал отец? Почему Германия всегда был пассивен? Потому что боялся потерять то, что есть, хотя такие отношения причиняли ему боль — это же очевидно. Потому что надеялся, что отец наконец-то поймет и осознает, насколько он несправедлив к сыну. Сам осознает, без помощи. И, самое главное — потому что не хотел его обижать. Эдакая извращенная порядочность. Он его дерьмом поливает, причем продуманным процентов на 90, а сынок боится сказать правду, чтобы, не дай Бог, не обидеть. Естественно, он об этом не догадывался и никогда не оценивал подобную тактичность. Более того, раз Германия отца ни в чем не обвинял — значит ему всё всегда нравилось и Рейх идеальный отец! О как! Малец сам и воспитал в нём эту уверенность. Что-то повернулось в голове у немца. Он понял, что вовсе не обязан следовать сценарию нациста. Он может не просто тупо обижаться, когда его посылают, а может диктовать. Да, он может сейчас просто подойти к нему и сказать: Папа, мне не нравится, что ты меня унижаешь. Прекрати это немедленно. Папа, я не доверяю тебе своих друзей, потому что я тебе вообще не доверяю. Папа, я не считаю, что должен тебя слушаться только потому, что ты помог мне появиться на свет. Папа, я не буду с тобой общаться в таком ключе. Не умеешь быть другом для меня — учись, мне такие друзья, как ты сейчас, не нужны. Почему-то вспомнился разговор годовой давности: — «А может ты — обманчивое чувство счастья. Других отцов же у меня не было, сравнить не с чем. Хотя… Из СССР отец куда лучше вышел бы. СССР…» Слишком много дурных мыслей пришло сегодня немцу в голову. От последней ему самому даже смешно стало. Но не потому что идея была смешной, а потому что он понял, что осуществит её и что, скорее всего, после этого он потеряет отца навсегда. Нервный такой смех. Германию пугала его собственная хладнокровность действий, но сейчас он встал с кровати и осторожно, как можно тише, отворил дверь и вышел. Холодок прошёлся по босым ногам. Из коридора можно было увидеть Россию и Рейха. Они не обратили на мальца внимание — зачем за ним следить, мало ли в туалет вышел, и без него дел много. Германия без лишнего звука подошёл к двери в комнату отца и без проблем вошёл туда. Осматриваться не имело смысла, он видел эту спальню множество раз. Взгляд сейчас упал чётко на комод. К нему немец и направился. Выдвинул самую верхнюю полку и начал копаться. Если бы вчера кто-нибудь сказал Германии, что он будет рыться в ящике с отцовскими трусами, то он рассмеялся бы ему в лицо. Спустя несколько секунд, он вынул из вещей ключ. Естественно, где же ещё можно хранить такие предметы? Не слишком ли лично? По мнению Германии, это было не совсем свойственное место для подобных вещей, ведь это ключ от камеры врага. Хотя, кому, как ни ему, знать о своём отце такие подробности? Нет… Говорить с отцом он не станет, он покажет на деле, что он может, чтобы показать ему, что он от родителя не зависит. Идея опасная. Даже слишком. Нужен лишь подходящий день… *** — Ещё раз, — Рейх уже успел налить себе кофе и теперь попивал его время от времени вместе с какой-то ароматной выпечкой. Сегодня придётся работать всю ночь, кофе ему был необходим, как воздух. — А сейчас-то что? — Россия уже дважды отжимался по 20 раз. Ещё один заход он не хотел совершать. — Произношение не то, — аргументировал Третий и указал рукой на пол. — Вперёд. Двадцать раз. — А по моему ты просто придираешься, — несмотря на то, что Россия был против, он спустился на пол. — Мне видней, — Рейх коварно улыбнулся и похлопал русского по спине. — Не перечь и делай, что должен. — Я бы сказал, что должен, только боюсь мне же хуже будет, — Россия начал упражнение. Нацист лишь хмыкнул на это, после чего встал, чтобы налить ещё кофе. Бедная его нервная система… Пока немец копался на кухне, Россия осмелился произнести что-то, вроде, мудак, только тихо. — Я всё слышу! — Россия боязливо покосился на немца и стал отжиматься усерднее, но в душе он был более, чем рад. — Неужели все мои уроки проходят даром? Рейх подошёл к русскому и провёл рукой по его плечу. Россия замер. Это место, то есть плечо, было довольно чувствительным, ведь буквально недавно Третий запустил в сына коммуниста половник. Пацан злиться не стал — сам виноват, не надо было лезть к раздражённому нацисту, особенно в то время, когда он занят готовкой. Зато скучно больше не было! — Я закончил, — Россия садиться на диван не стал, так на полу и остался — всё равно опять ошибётся, зачем туда-сюда скакать? — Тогда продолжим, — Рейх немного отпил крепкий напиток. — И всё-таки, что же ты сам думаешь о национал-социалистической немецкой рабочей партии? — Что я думаю? Будто сам не знаешь… — Россия облокотил голову о сиденье дивана. — Не знаю, ты никогда не уточнял, — нацист строго глянул на Россию и тот понял, что нужно сесть нормально, на диван. — Эх… — русский понял, что придётся вести диалог на эту дурную тему. — Я думаю, что… — На немецком, bitte*(2), — обладатель шапки-ушанки чуть удивился подобной просьбе, такого раньше не было. — Расскажи мне все свои мысли на эту тему на немецком. — Я… — Россия сомневался, что сможет хотя бы одну фразу связать, он неплохо мог переводить текст на немецком, но что касалось произношения или диалога — это было проблемой. — Не переживай, я буду тебе помогать, — Рейх отставил кофе в сторону, чтобы быть более внимательным к своему «ученику». — Если тебе сложно выстроить предложение сразу, то сформулируй её сначала на русском. Можешь делать это про себя, если ты так хочешь. Россия кивнул. Кажется, он стал понимать тех детей, которые когда-то жаловались ему на те яркие эмоции, что они испытывают, когда их вызывают к доске. И вправду, всё, как и говорили: кровь отлила от головы, думать будто разучился, ноги отнялись, а заднее место напряглось. Вдруг в памяти всплыли воспоминания, как Германия доказывал Беларуси, что призраков не существует, а если быть точнее, он сказал вот эти слова: «Ich denke, das ist alles Unsinn*(3)». Эти слова мальчуган посчитал более, чем логичными для данной темы. — Ich denke, das ist alles Unsinn, — на чуть ломанном немецком произнёс Россия и стал ожидать реакции, но её не последовало — Рейх так и сидел, устремив взгляд на пол, внимательно вслушиваясь в слова русского. — Тебя ничего в моих словах не трогает? — М? — немец посмотрел на пацана и, видимо, не понял, почему тот ждёт какой-то реакции. — Мне всё равно на твоё мнение. Я оцениваю твоё умение говорить. Пока неплохо. Продолжай. — Ну хорошо, — Россия как-то недоверчиво отнёсся к такому спокойствию, но останавливаться не стал. — Ich denke schon, weil…*(4) -…weil dein Vater Kommunist ist*(5)? — Третий так быстро это произнёс, что русский не сразу понял смысла, но потом всё же смог переварить сказанное. — Да… — Россия осёкся, поняв, что не стоит менять язык. — Ja! — Und?..*(6) — Und… — Россия задумался, пытаясь подобрать известные ему слова к уже готовому предложению на русском. — Die Völker dürfen nicht niedriger sein als andere Rassen*(7). — Угу, — Рейх вновь взял в руки кружку с уже остывшим кофе. — Хорошо для первого раза. На этом закончим. На завтра ты должен мне предоставить выученные слова. Те, которые я давал тебе два дня назад, помнишь? — русский кивнул. — Надеюсь, они не остались без внимания, я буду требовать от тебя целые фразы, содержащие эти самые слова. Хватит тебя уже жалеть. Пора начинать разговаривать. — То есть, ты меня оказывается ещё и жалел? — Россия не удержался от улыбки, настолько слова немца звучали глупо. — А ты не заметил? — нацист допил напиток и поставил пустую кружку на тумбу. — Скажи спасибо, что я всего-то заставляю тебя отжиматься. Я мог бы делать ещё чего хуже. — Например? — Ногтей когда-нибудь лишался за неверный ответ? — мужчина ухмыльнулся, ожидая реакции. — Одна ошибка — один ноготь, как тебе такое? Может введём такую систему? — Нет уж, спасибо, — мальчик принял полулежачее состояние. — Мне и твоих физкульт приветов хватает. — Да, кстати об этом. Теперь ты будешь отжиматься 40 раз, — после этих слов Россия почувствовал, как медленно, но верно выносится его мозг. — Это ещё почему? — Ты уже без напряжений выполняешь это упражнение в 20 раз, ты можешь больше. А ещё я просто хочу оторваться на тебе, — признался немец, из-за чего русскому пришлось подняться. — Даже так? — Россия уже было хотел ещё что-то сказать, но ощутил, как свою прекрасную песнь исполняют киты внутри желудка. — Ну ладно… Рейх, я… — Я слышал, — произнёс Рейх, явно огорчённый тем, что диалог, идущий к скандалу, после которого нацист мог спокойно отдохнуть и сорваться на русского, оборвался по такой глупой причине. — Обычно ты более обжорливый. Что сегодня случилось? — Сегодня… — в памяти всплыл рассказ Германии и в горле встал ком. — Не знаю. Как-то из головы вылетело. — Хм… Странно… Обычно это единственное, что ты не забываешь сделать. Неужто мне всё же удаётся тебя образумить? — немец хохотнул, а потом встал с места. — Только мяса у нас нет. — Я знаю… — тише прежнего произнёс пацан и, кажется, Третий этого не услышал. Пока мужчина рылся в холодильнике, Россия зачем-то стал рассматривать его. А может всё рассказанное Германией правда? Мальчик помотал головой, стараясь выветрить все эти мысли. Русскому почему-то казалось диким, что этот человек может быть людоедом. Возможно для России это всё было новым, потому он хотел верить в то, что всё это ложь. К тому же, утверждать, что у гада появляется пристрастие к человеческому мясу, тоже нет основания. Россия даже не заметил, как Рейх оказался рядом, держа в руках миску с мятой картошкой и овощами. Мальчик аккуратно взял из рук Третьего миску и забрал у него ложку. Несмотря на то, что сейчас он думал о каких-то ужасах, связанных с едой, есть хотелось неимоверно и брезгливости не возникло. — Спасибо, — Россия стал быстро поглощать пищу. Противные мысли потихоньку рассеивались, теперь он думал о семье. — Рейх? — Ja? — Я могу увидеть братьев с сёстрами? — миска опустела и Россия грустно смотрел на остатки, что прилипли к стенкам. — Нет, — жёстко и почти сразу ответил немец. — Почему? — Почему? Я тебе сейчас скажу, — Рейх взял миску в руки и отнёс её в раковину, залил её водой, а потом вернулся. — Обнаглел слишком и уважения ноль. Надо будет — пойдёшь. Я сам решу, можно тебе или нельзя. А сейчас изволь на эту тему молчать. Россия демонстративно закатил глаза. Как тут можно молчать? Да и уважение этот диктатор не заслуживает, так же, как и хорошего к нему отношения. Но говорить это Россия не стал — себе дороже. Мало ли, что он ещё введёт в наказание. — Ладно, всё. Уже девять. Ложись спать, — совсем не заботливо сказал Рейх и уже хотел уйти в свой кабинет. — Может одеяло мне всё-таки дашь? — Россия нервно сглотнул, когда Третий медленно и так угрожающе повернулся к нему. — Мне без него холодно. — Хм… Дай подумать… — мужчина наиграно почесал затылок и закрыл один глаз. — Нет! — Тогда жди меня ночью! — сын СССР знатно разозлился из-за отказа дать ему элементарную вещь для сна. — Я приду. — Не стоит. Я сам приду. Посижу, посмотрю на тебя спящего. Может быть прокляну пару раз, — послышался тихий смешок. — Не впечатляет, — Россия скрестил руки на груди. Совсем он уже страх потерял. — Нет? — Рейх заметно оживился, улыбнулся как-то нехорошо и быстро подошёл к русскому. — Раз тебя не впечатляет, тогда я использую против тебя запрещённые приёмы. После этих слов мужчина схватил подростка за руку. Тот немного нахмурился, заволновался, но не захотел выдавать страх, поэтому он решил принять игру и тоже напялил улыбку. — Это какие же? — Такие, — на этот раз гнусная тварь вцепилась прямо в лицо, а потом притянула его к себе. — Э-э! — вообще-то жалобный тон был вызван больше тем, что ему, кажется, сейчас разломают скулы. — Эй! Ты что… — пацан, почувствовав, что ему сейчас нагло обцеловывают лицо, стал вырываться из хватки немца, но безрезультатно. — Ну всё-всё! Понял я! Отцепись! Россия, едва не падая в обморок от стыда, уже не требовал, а молил оставить его в покое, но мужчина был непреклонен. Спустя несколько секунд русский смирился. Быстро, но по-другому он будет просто растрачивать силу попусту. Он сполз пониже, вытянул ноги, насколько позволяла фигура Рейха, упёрся затылком в спинку дивана. Россия молился всем известным ему богам, чтобы этот безнравственный идиот не целовал его в губы. Пацан даже уверил самого себя, что если всё же это произойдёт, то он станет атеистом. И пока что вера в бога себя оправдывала, но надолго ли? Впервые сын коммуниста испытывал такие нежности. Не такие, как у отца, другие. Ему было от этого противно, аж зубы скрипели. К тому же все те истории, рассказанные Германией, лезли в голову усерднее и России казалось, что вот-вот немец нанесёт опаснейшую рану — вцепится в шею клыками и загрызёт. От него всё можно ожидать. Кто знает, когда он решит сделать так. Никто не знает, насколько страшным будет этот момент. Жертва вполне может закричать от ужаса, даже если никогда не кричала до этого. Кричать долго и громко, вжавшись в угол и захлёбываясь своими собственными слезами, пока он не спеша лакомится плотью. Он никуда не торопится, потому что знает, что его жертва не сможет убежать от него, и она тоже это знает. В данный момент, жертва — это Россия, потому что он сейчас действительно в зоне риска. Почему-то русский уже вообразил, какая будет его последняя мысль: «Почему он не убил меня сразу? Зачем столько издевался?». Он же на этот вопрос и ответил — дело в том, что это игра. Иногда, кот, зная, что мышь никуда не убежит, играет с ней, давая призрачную надежду на спасение и потом всё равно убивает. Так же и здесь. Ему интересно, как именно жертва на это отреагирует. А если не убьёт, то будет с интересом наблюдать, куда именно она попытается от него скрыться. Он на время потеряет её из виду, но знает куда она бежит. Ему приятно снова найти свою мышку и услышать такие знакомые крики и мольбы. Он с удовольствием наблюдает, как на десятой встрече, забившееся в угол беззащитное существо, вопит, что есть мочи, стучит ногами в истерике и пытается не смотреть на свою смерть. В какой-то момент всё прекратилось. Россия даже не сразу это понял, так как он впал в некий транс, он был занят представлениями о своей смерти. Рейх отстранился, но голова всё также покоилась у него в руках. Ему довелось узреть бледное лицо русского. И, честно говоря, он не понял прикола. Нет, он бы не удивился, если бы Россия сидел красный — это нормально, но бледность то от чего? Тем не менее Рейху это не испортило настроение. — Ну, а ты говорил не впечатляет. Теперь всегда буду так усмирять тебя. При звуке его голоса, запредельный уровень напряжения у России ослаб. Так или иначе, он просто молчал и смотрел на нациста. Видимо, он и дальше продолжил бы так сидеть и не подавать голоса, но когда Третий решил обратить на себя внимание, все планы русского кординально поменялись. Рейх просто решил пару раз похлопать пацана по щекам. Не сильно так, всего-то до звонких хлопков. — Ну очнись ты уже! Или, может, мне тебя ещё и раздеть, под душем холодным искупать, как ребёнка? — терпению Рейха пришёл конец. К слову, Россия предпочёл подать признаки жизни, так как его отнюдь не грела мысль об общей ванной. — Прекрати! — Россия шлёпнул немца по рукам, чтобы тот их убрал. Внезапно хватка железных пальцев ослабла. — Старый извращенец. — Ну почему же сразу старый? — Рейха пробило на хи-хи. — Надеюсь, полученный урок не будет забыт. Или ты недостаточно способный ученик? Жертва запрещённого приёма хмуро глянула на собеседника. Какое же бесстыдство — так вести себя с ребёнком. Лучше бы ногти повыдёргивал! Такого мнения, по крайней мере, был сам Россия. Он не выносил всех этих тошнотворных поцелуев, объятий, точнее, не выносил их от этого негодяя. — «В край охренел», — думал Россия, наблюдая за разыгравшимся нацистом. — «Лишь бы он ещё чего не задумал…» Очевидно, под тяжёлым взглядом диктатора он чувствовал себя не ахти. А Третий наоборот был очень весел, усталость прошла, как будто её и не было. — Радуйся, что я не завопил, когда ты меня лапал. Германия бы охренел от твоих действий, — Россия попытался встать, но его посадили на место, нажав на плечи. — Ой, да кто тебя лапает-то? — нацист расхохотался. — Зато я смог тебя удивить. Так? — Удивить он смог, ага… — Россия не хотел признавать того, что его враг прав — много чести. — С чего вообще такие нежности? — Ох… — Третий плюхнулся на диван рядом с русским. — Что ж тебе нравится-то? Грубость не нравится, нежность тоже. — Я не говорил, что мне не нравится… — Тогда чего ты истеришь? — Мне не нравится то, что… — Россия осёкся, не зная что сказать. — Ты мне не нравишься. — Взаимно. Но по другому ты просто не понимаешь, — русский брезгливо скривился, вспоминая то дурацкое действие нациста. — Так уж и быть, на сегодня ты одеяло заработал. Как-никак ошибок стало меньше. Интересно, с чего ты вдруг решил меня так порадовать? — Э… — пацан уже действительно хотел признаться в том, что сегодня Германия рассказал ему «прекраснейшую» историю, но вовремя передумал. Хотя, из этой нехорошей темы можно сделать и шутку. — Да так… Просто мне доложили, что по утрам ты пожираешь младенцев. — О! Это всё враки! — Россия уже успел облегчённо выдохнуть, как вдруг его спокойствие вновь нарушилось. — На самом деле, не только младенцев. Они просто не совсем для завтрака подходят. Для ужина если только. Они больше, как деликатес идут. — Ну, твоя правда, — признаться, сын коммуниста шутки не оценил, потому что не был уверен — а шутка ли это? — Эх… — Рейх зевнул, очень он утомился с этим русским, но впереди целая ночь. — Хватит уже бред собирать. Иди лучше к Германии, попроси одеяло у него. Помнишь, что на завтра я буду у тебя спрашивать, да? Его вопрос прозвучал обречённо. Судя по всему, он больше не собирался домогаться расположения подростка. Россия кивнул и немец молча удалился из гостиной, выключив свет. Конечно же, русский не собирался идти к Германии, тот уже наверняка спал. Зачем его будить? — Спокойной ночи… — одними лишь губами произнёс Россия. — папа… После пожелания, оборванной жалостным оханьем, русский уронил голову на подушку. Отключился почти сразу, провалившись в беспокойный и сухой сон.