Всё равно не сдамся тебе

POV СССР Просидев возле раненного врага ещё минут десять, я высунулся наружу. Великобритании поблизости не было, но это не значит, что его здесь нет. Мда… Паранойя у меня точно развилась за все эти годы. Следующая остановка — шизофрения. Вот прям представляю, приезжаю я домой, а потом начинаю шарить по всем углам, пытаясь выследить англичанина. Хех… Не смешно. Как выйти-то?! О! К рядом стоящей палатке подошёл один из солдат. Вроде не раненый… особо. Ну ничего, подумаешь рука перевязана — оружие дам и фиг с ним. — Эй! — солдат обернулся, а потом, завидев меня, отдал честь. — Да харе руками махать! Сюда иди! Парень незамедлительно подошёл ко мне, затем залез ко мне в палатку. Я всучил ему старый добрый ТТ*. — Вот. Следи за этим… — почему-то именно сейчас я остановил себя от оскорблений. — И если кто-то зайдёт, например, англичане, то скажи, что нельзя сюда. Не поймут — пригрози пистолетом. Ещё раз не поймут, ну тут… Всё тут — стреляй. Понял? — Так точно, — парень кивнул, на что в ответ я тоже кивнул ему. Я вышел из палатки и наконец смог полноценно потянуться. Кости приятно защёлкали. В кои-то веки позволил себе облегчённо вздохнуть, втянуть в лёгкие морозный воздух. Несмотря на то, что я был в одном свитере, было не холодно, а наоборот, приятно. Так… Где они меня там ждут? POV СССР закончен *** Великобритания был очень зол, после разговора с СССР. Конечно, новость о том, что его временный союзник не знал о таких простых вещах, как Мюнхенский договор, повеселила его, но не так, как хотелось бы. Было всё сложнее и сложнее сдерживать себя, но сейчас нельзя показывать своих чертей, всё-таки дети рядом. Дети СССР были подразделены на группы. Россия сидел отдельно ото всех. Думал тоже о чём-то другом. И был он настолько тихим, что остальные даже забыли о нём. Ну почти… США о нём только и думал. Ещё бы! Этот русский парень на его глазах кинулся грызть труп, а потом, когда его стали отрывать от «трапезы», он принялся начищать лицо США. В общем, у американца были свои мысли на счёт России, и не самые хорошие. Украина разговаривала с Арменией. Просто мальчик был очень сильно напуган поступком старшего брата и украинка решила, что сейчас самое время поддержать братишку. Первые минуты Армения молчал. Он вообще и до этого молчал и даже одно слово было редкостью. Но сейчас мальчик отвечал сестре. Он чувствовал, что он в безопасности, да и новость о том, что скоро он увидит отца, успокаивала ещё больше. Казахстан сидел в обнимку с Германией. Когда казах смотрел на немца, ему казалось, что он чем-то обеспокоен, причём очень сильно. Парень и сам не понял, как так быстро он смог разговорить обычно молчаливого Германию. Казахстану было очень жалко своего друга. Да, Третий Рейх — это ошибка, грубая и ужасная, но у этой ошибки есть сын, он любит эту ошибку. Поэтому казах решил на время закрыть глаза на все обиды и дать хоть какое-то тепло немцу. А обид было немало, при этом личных. Рейх уже успел насолить Казахстану. Произошло это в то время, когда Россию изолировали, когда уже точно стало известно, что СССР сбежал, когда Германия перестал ходить к русским, когда Казахстан стал бегать в столовую по ночам и красть там еду. Детей просто-напросто перестали кормить, а выживать как-то нужно. Беларусь больше не могла лазить в вентиляцию, она лежала болеющая, голодная и совсем слабенькая. Армения, кажется, был на грани голодного обморока. Украина девочка, поэтому её отпускать было так же глупо. В общих чертах, вопрос о еде было дано решать Казахстану. Естественно, было сложно. В первый раз у него получилось достать небольшой кусочек хлеба — какие-то остатки от нормальной еды. Когда же он вернулся, обнаружилось, что Беларусь, оказывается, не доела в прошлый раз и предусмотрительно складировала часть еды под кровать. Как это просмотрели остальные? Да неизвестно, но в этот день все без устали благодарили запасливую сестрёнку. На следующий же день всё полетело к краху… *** Ночью Казахстан ушёл в столовую. В этот раз он точно решил, что возьмёт чуть больше еды — всё-таки такая орава. На кухне всегда присутствовала кухарка. Казах частенько интересовался, спит ли эта женщина вообще. Ну, спит, не спит, а паренёк её опасался. Если она женщина, это не значит, что она добрая и с радостью даст уйти казаху, если заметит его. Так или иначе, у него получилось достать только немного хлеба — выпечка, как правило, лежала ближе к выходу — дальше казах решил, что нужно уходить, ведь если заметят пропажу… Ух! Об этом парень старался не думать. Тем временем нацист находился у себя дома. Ему не спалось. Ну, конечно! Заснёшь тут, когда враг на свободе. Чтобы хоть как-то нагнать на себя сонливость, Рейх стал перебирать свои вещи. Старался делать это тихо, ведь всё-таки ночь, а у сына с засыпанием всё хорошо, в отличие от него. Проснётся ещё… Когда пришло время перебирать ключи — а их у Рейха много — то он понял, что одного ключа не хватает. Перебрал ещё раз. Опять нет. Тогда немец принялся смотреть какой именно ключ отсутствует. Оказалось, что не хватает ключа от камеры детей СССР. Мужчина сразу предположил, куда мог деться ключ. Германия не может долго и ровно на заднице сидеть — обязательно выкинет что-нибудь из ума вон выходящее. Честно говоря, Рейх бы не удивился, если в какой-то момент увидел бы на себе седину, после очередного инцидента с Германией. Самого сына он решил не будить, но всё же, для своего спокойствия, пошарил по его книжным полкам и залез в комод. Под кроватью тоже ничего не было, кроме пыли и старинных книг. Рейх смог разобрать лишь книгу под названием «Ps*cholog*sche Mani*ulati*n». Как Рейх понял, это та самая книга, которую он читал лет пятнадцать назад. «Психологическая манипуляция» — по истине занимательная книга. А ещё, прямо над ней лежала библия. Рейх, поджав губы, взял эту самую библию, после чего вышел из комнаты Германии. Библия была удачно выброшена в мусорное ведро. Раньше Рейх почему-то не позволял себе подобного, но ведь всё равно эта никчёмная книженция пылится под кроватью, ей никто не пользуется. И всё же, если ключ не здесь, то где? Ответ один — там, где не нужно. Рейх по быстрому оделся и вышел из дома. Дошёл до камеры он быстро, но в тоже время тихо. Нажав на ручку двери, немец совершенно не удивился тому, что дверь не заперта. Ну, нацист стесняться не стал — зашёл. И что же он видит? Одного спиногрыза не хватает. Спросил раз, где казах — молчат. Спросил два — молчат. Спросил три — на этот вопрос ответил уже сам Казахстан. Парень вошёл в камеру, закрыл дверь и буквально врезался в немца. Первое, что он ощутил в этот момент — это желание умереть. Казах так и не понял, почему. Казахстан попытался спрятать то, что взял — опять же хлеб. Было глупо предположить, что Рейх не знает, куда пошёл казах и что он прячет за спиной. Еду у него, конечно же, отобрали. Парень очень сильно расстроился тогда, но он не знал, что ждёт его дальше. Сначала Рейх, к удивлению всех, отдал эти несчастные объедки Украине, затем взял Казахстана за шкирку и вывел из камеры. Мальчик соврал, если бы сказал, что его не испугала реакция нациста. Как-то слишком спокойно. Кто знает, почему так? Может немец хотел спать, а не разбираться лишний раз с ребёнком СССР. А может просто сжалился, кто его знает? Как оказалось, Казахстана повели в место настолько нехорошее, что сам он был готов сдохнуть от голода, нежели терпеть все эти издевательства. После этого дня казаха ждали четыре недели ада. Первую неделю были избиения, вторую же конкретные пытки: разбивали в кровь пальцы, якобы, за воровство, резали ладони по той же самой причине. На третьей неделе его подвергли моральному давлению, привязав его за шею к батарее и глумясь над ним. В четвёртую неделю происходило всё вместе. И только в последний день, когда его вывели на улицу в одной майке да шортах в нехилый такой мороз, все его мучения наконец закончились. Это была одна из излюбленных тактик Рейха — замучить человека до невозможности, а потом, спустя какое-то время, внезапно объявиться перед ним и проявить милосердие, надевая на себя маску спасителя. Вот и тогда он пришёл совсем негаданно и, конечно же, Казахстану пришлось сделать вид, что он поверил такому нескрываемому лицемерию. Каждый сделал бы так. Каждый пошёл бы, вопреки всей неприязни, под бок врага, потому что иного выбора нет — можно уступить себе в своих убеждениях, а можно насмерть замёрзнуть, ну или заболеть чем-нибудь тяжёлым. Казах выбрал то, что поможет ему жить — он выбрал приветливо открытую шинель и даже не покривился от не очень ласковых объятий. Это подчинение спасло его жизнь, но уничтожило его в пух и прах изнутри. Совесть… Россия, если бы узнал о подобном, должно быть, убил бы его. Хотя, как сказать… Казахстан-то не знал, что и его старший брат тоже успел побывать под шинелью врага. И никогда не узнает, он так и будет томиться этой удушающей мыслью, что он сделал что-то неправильное, прогнулся под силой неприятеля и даже… стал предателем? *** — Как думаешь, Россия придёт в себя? — вдруг спросил Германия, покосившись на русского. Казахстан немного дёрнулся от неожиданности — его слишком сильно затянули мысли о том, что было год назад. — Не знаю… — Казахстан тяжело вздохнул. — Я надеюсь, что как только он увидит отца, его кукушка сразу вернётся с небес на землю, — казах вдруг задумался о том, что разговор об отце — это не самый лучший выбор в случае Германии. — Ты как? — Уже лучше, но всё равно руки так и трясутся, — в подтверждение своим словам, Германия показал кисти рук, что немного дрожали. Казахстан понимающие закивал, после чего взял за руки немца. Руки у него были настолько холодными, что казах даже испугался, но Германия, кажется, действительно чувствовал себя лучше. Хотя, сам Германия так, конечно, не сказал бы. Чувствовал он себя отвратительно. Из головы не выходили последние слова отца, а перед глазами так и стоял его взгляд. Взгляд, преисполненный страхом и боли. Мальчик прикрыл глаза и тут же его притянули к себе. Теплее стало лишь снаружи, но не внутри. Стоит ли говорить, что ни один человек, ни самое любящее объятье, ни одни руки никогда ему не заменят отца. Германия повёл носом, отгоняя слёзы прочь, после чего грустным взглядом посмотрел на Беларусь. Девочка так перепугалась за всё это время. Но сейчас она не плакала. Франция угостила её пироженным из вишни и шоколада и теперь Беларусь лишь изредка похныкивала, дёргая за платье женщину, когда та отходила больше, чем на метр. Германия перевёл взгляд на Украину. Волей-неволей он улыбнулся. Девочка по какой-то причине засмеялась — наверное, её рассмешил Армения. Немец не понимал почему, но ему становилось спокойнее, когда украинка улыбалась. Может ему всегда хотелось видеть её счастливой, а может быть у неё просто красивая улыбка. — Подойди к ней, — донёсся голос Казахстана и у Германии всё внутри заледенело от этих слов. — Что? К ней? Зачем? — протараторил немец. — Ну ты же хочешь, — аргумент был странным, но правдивым. Германия действительно хотел подойти, но он не мог. Он не хотел портить своей подруге настроение, а оно непременно испортится, если она увидит немца таким подавленным. Нет уж, пусть радуется, а не волнуется. К тому же Германии было стыдно. Он хотел огородить Украину вообще от чего-то, что могло напомнить девочке о плохом. Уж слишком много боли ей принесло его семейство, а так же страна. Так Германия и остался сидеть. Ему было немного холодно, ведь он сидит на бревне уже целых полчаса. На самом деле, не ему одному. Тут все уже порядком замёрзли, но идти никто не хотел, все хотели увидеть отца. А отец… — Ну, Великобритания, где, говоришь, мои дети-то? — громко и басом разнёсся голос откуда-то издалека. Абсолютно все обернулись на голос, ну, кроме России. Вдалеке шёл мужчина. Он был совсем без пальто, но в шапке ушанке. Правый глаз был чем-то закрыт. К удивлению Великобритании, Франции и США, никто не побежал в сторону того мужчины. Знали ли они, что дети просто не могли поверить своим глазам? Да и сам СССР, если честно, был в небольшом удивление — дети его были совсем не такими, какими он их запомнил. Вон сидит на бревне… Казахстан? Парень так вырос, так вытянулся, да и на лицо, видно, повзрослел. Рядом с ним сидел Германия и он, кажется, совсем не изменился, но Союз свалил это на то, что видел его уже год назад, хотя и за год можно измениться так, что мать родная не узнает, но на немца это не распространилось. Чуть поодаль от них сидело ещё двое ребят. Армению он узнал не сразу и вообще подумал, что англичанин притащил не того — долго же ему придётся привыкать к помужавшим чертам сына. А кто это сидит с ним? Союз обомлел. Это его старшая дочка? Улыбаться захотелось ещё сильнее. Да, пусть её черты и заострились от сильной худобы, но коммунист был так счастлив видеть всю её тонкую от недоедания фигурку. Мужчина стал вспоминать о том, как у него на руках лежала маленькая беспомощная девочка. А теперь она сделалась настоящей девушкой. Дальше СССР заметил и тихонько выглядывающую из-за спины Франции младшую дочь. Вот она-то поменялась, словно это и не его ребёнок. Ну на шестилетнюю она явно не похожа. Сколько ей сейчас? Девять может? И к ней Союзу придётся довольно долго привыкать. С каждым шагом, сердца детей и СССР наполнялись неимоверной радостью, но Союз так и не мог понять, где же его старший. Но он не успел даже ничего в голову взять, потому что при очередном шаге, все дети, как по команде, сорвались с мест и побежали к отцу. Все, кроме Германии и России. Дети вцепились в своего отца так, словно боялись, что он куда-то исчезнет. Они так давно мечтали прикоснуться к нему. И вот! Наконец! Наконец-то они увидели своего родного, любимого, живого папу! Они спустя столько лет смогли ощутить родные руки. Союз окутал их своим теплом, начал звать их всех по имени. Когда дети облепили СССР всех сторон, он почувствовал себя самым счастливым человеком на всё белом свете. В нём всё перемешалось. Казалось, что он принял в свои лёгкие столько кислорода, сколько никогда не принимал и теперь наслаждался тем, что может вздохнуть полной грудью. И дети чувствовали то же самое. На их лицах был написан восторг, а глаза излучали такую любовь и нежность. Им было так трудно поверить в реальность происходящего. Франция, глядя на подобную картину, не смогла удержаться. Она достала платок и прижала его к глазам. Как бы она не старалась удержаться, слёзы хлынули сами собой. Потом француженка заставила себя улыбнуться, всё-таки момент не трагичный, здесь можно только порадоваться за семью русских. Великобритания посмотрел на свою бывшую женщину с недовольством. Причины на самом деле не было, просто он до сих пор был раздражён и его злило всё, что связано с СССР. Естественно, Франция заметила нестандартное поведение англичанина, поэтому она надавила на платок сильнее и немного отвернулась от него, чтобы не выводить его ещё больше. Любитель чая мог бы и дальше так стоять, скрывая своё неодобрение к решению Союза, но тут его внимание привлёк рядом сидящий Германия. Он выглядел таким несчастным, а в глазах будто бы отражалась боль. И вдруг ему захотелось утешить этого мальчика, хотя раньше такого желания не было. Но этому немцу так сложно сейчас. Он наблюдает за тем как его друзья счастливы. Их непутёвый отец вернулся живым и теперь им никто не помешает жить радостно. А Германия будет один. И будет полагаться только на самого себя. Великобритания понял, что сейчас самое время объяснить ребёнку, что на самом деле всё будет не так и что он будет не в одиночестве. Англичанин подошёл к немцу со спины. — Ты в порядке? — спросил мужчина на английском и Германия резко обернулся на голос. Увидев знакомое лицо, мальчик облегчённо вздохнул. — Ох… Это вы? Да, всё хорошо, — Великобритания сразу понял, что мальчик ему соврал. — Точно? — немец пару раз кивнул. — Может, я всё-таки могу тебе как-нибудь помочь? И тут маска спокойствия, безразличия внезапно разорвалась на мелкие частицы. Германия поднял голову и как-то беспомощно и затравленно посмотрел на на англичанина. Великобритания более не мог медлить. Он обнял ребёнка за плечи и прижал к себе. Мальчик сейчас так нуждался в человеческом тепле, что был готов принять его от кого угодно. Пока Великобритания держал его за плечи, подошла и Франция. И вот наконец из глаз Германии вырвались слёзы. Непонятно, почему: из-за радости за друзей или из-за того, что сам он не может порадоваться за себя? Он не мог понять, что именно, но Великобритания понял его чувства и совсем его не осудил, это стало огромным толчком для того, чтобы раскрыться. — Спасибо — прошептал он всё так же по-английски. — Не благодари меня, — Великобритания положил руку на голову мальчика, Франция последовала его примеру. — Не волнуйся, милый. Мы с Великобританией позаботимся о тебе, — поддержала бывшего мужа француженка, мягко улыбнувшись. — И ты больше не будешь страдать от этого подлого человека, — у Великобритании это вырвалось совершенно случайно. Он, конечно, думал об этом, но не хотел говорить, так как до сих пор не понял, врал ли СССР, когда он говорил о том, что Германия любит того безумного фанатика. Франция ткнула локтём англичанина и грозно посмотрела на него. Великобритания быстро взглянул на женщину, а потом устремил взгляд на мальчика. Тот будто бы не понял, что сейчас сморозил англичанин. На самом деле понял, но он не хотел обижать или вообще ругаться с Великобританией, поэтому промолчал. Великобритании стало неловко. Он был не уверен, слышал ли его Германия, а так же давил взгляд Франции. Женщина, как бы невзначай вытеснила Великобританию и встала на его месте. — Да… Я, наверное, прогуляюсь, — Великобритания развернулся и побрёл куда-то в сторону палаток. США проводил его взглядом, после чего решил, что ему нужно пойти в свою палатку. Франция тяжело вздохнула и села рядом с Германией. — Прости его. Просто он так устал. Он столько раз ранился, что он не может по другому думать о нём, — о каком таком «нём» идёт речь, Германия понял сразу. — Я не злюсь. Я понимаю его. Мой папа действительно может ранить очень сильно, — Германия позволил француженке прижать его голову к её груди. — Очень грустно, что я тоже понимаю его, — прошептала Франция, а в её глазах блеснула обида и горечь. Германия сначала не понял, в чём дело и каким образом она понимает Великобританию, но потом вспомнил, как читал некоторые письма отца. Письма для Франции. Их было лишь два и то не отправленные, остальные были от самой Франции. Переписка была относительно не долгая, с Великобританией была длиннее. — Ну… Может поужинаем? — Франция улыбнулась и Германия не мог не ответить ей такой же счастливой эмоцией. Женщина встала и взяла за руку мальчика. Вместе они ушли в сторону палатки Франции. POV СССР Я испытывал неимоверное блаженство. Дети! Мои дети! Они стали такими взрослыми, но характер как-будто и не менялся. Если это не было истинным счастьем, то я даже и не знал, каким ещё словом можно было всё это обозвать, потому что для меня это было именно оно. Счастье и счастье — неподдельное, настоящее, как оно есть. Только вот одно меня беспокоило. России не было. Детей как-будто это не смущало. Странно. Спустя какое-то время я наконец заметил неподалёку своего старшего. Он сидел сгорбившись и сначала я даже не понял, что это он. Ну, понятное дело, одним-то глазом сложнее видеть. Да и если не он это, то кто? — Россия? — позвал его я и фигура резко повернулась в мою сторону. Вдруг дети отошли на шаг назад. Не понял прикола. Чего это они? И тогда я присмотрелся. Это… Россия? Сейчас он стоял на ногах. Он подошёл ближе. Теперь я мог рассмотреть немного больше. Откровенно говоря, он выглядел плохо. Тонкий и высокий, он был словно неживое чучело. Скулы выступали, глаза были окружены чёрной тенью, кожа бледная. А взгляд… Просто жуть… И почему он сейчас так какого-то мне напоминает? Может, это он меня напоминает и я теперь такой же, как он? Не знаю, но самое главное, я не в силах эту путаницу выбросить из головы… Смотрел я долго. Так, по крайней мере, казалось мне. Но за это время я понял кое-что. Он напоминает мне… того, кто воспитывал его всё это время. Того, кто всё это время был рядом с ним. Это действительно его копия. Только вот невинная и немая фигура Рейха совсем миниатюрная по сравнению с ним. Мне почему-то кажется, что это его ребёнок. Я говорю всё это, потому что мне грустно, ведь я помню его другим. Он же совсем был похож на меня, правда? Тот мальчик… Красивый, умный и добрый. Теперь он такой же жестокий, как и мой враг. Мой злой враг. Я так и вижу его тёмное холодное лицо, глядящее мне в глаза… В нём нет ничего человеческого… Совсем. Что ж… Но раз так вышло, то я готов принять его любым. Да! Это ведь мой сын! Это он, а я всего лишь придумал эти ужасы. Даже не знаю, что сказать. Да даже если я не ошибся, то мне должно быть плевать. Пусть! Всё равно моя родная кровь! Это мой сын. Не оставлю же я его. Для этого я и старался, боролся. — Сынок, иди сюда, ты меня не узнаёшь? — я поднял брови. Я ещё раз его позвал, а затем он поднял взгляд на меня, и его глаза снова озарились чем-то нехорошим. Нет… Не придумал. Может я с ума схожу? Впервые надеюсь, что это так. Интересно, а Рейх тоже это замечал? Не мог же он оставить это без внимания. Хех… Скотина такая… Я-то думал, что я один такой умный, Германию переволок на нашу сторону, а этот чёрт, оказывается, тоже времени не терял. Ну не могу, точная же его копия! Ну ничего. Я это просто так не оставлю. Как-нибудь прорвёмся. Повыгоняем непрошенных тараканов из головы, да и заживём тогда. Вдруг Россия пошатнулся, а потом и вовсе кинулся бежать. В другую сторону от меня. Я окликнул его, а потом побежал за ним следом, предварительно сказав детям стоять на месте и никуда не уходить. Они вроде меня поняли. Ну и куда он намылился? А главное зачем? Я его немного потерял, когда бегал вокруг да около лагеря. Побоялся даже, что Россия мог куда-то в лес унестись, но нет. Я заметил его за деревьями. Ну нагнал наконец-то. Подойдя к сыну, я сел рядом с ним. — Ну и почему ты убежал? Тебя что-то напугало? Что случилось? — на момент я подумал, что вопросов слишком много для человека, который попытался избежать разговора с тобой. — Нет, — ого… У него голос такой грубый стал, совсем не детский. — Я… Не знаю. Мне захотелось побежать. Я всегда бегу, когда чувствую, что нужно это сделать. — Почему ты так почувствовал? Там была какая-то опасность? — я вообще не понял, что могло заставить его спасаться, бросив остальных. — Я не знаю. Я всегда так делаю. Если мне вдруг захотелось бежать — я бегу и уже только потом думаю, зачем я это сделал. Это очень хорошо работало в штабе. Это чувство спасало мне жизнь и не раз. — Но если так, то почему ты не предупредил нас? Может нам тоже грозило что-то, — я поднялся и подал сыну руку. Он её не принял, предпочтя и дальше сидеть на снегу. — Ну извини. В первую очередь важна своя собственная жизнь, — Россия меня немного разочаровал этими словами. — Каждый сам за себя. Я привык так. — Это кто тебя такому научил? Рейх? Выкинь эту дурь из башки. Я таким опасностям себя подвергал, жертвовал своей честью, здоровьем, жизнью. Я боролся за ваши жизни, за ваш спокойный сон, и всё для того, чтобы ты потом следовал урокам этого… этого… — я не знал, как похуже обозвать ту псину, что сейчас лежит в палатке. Как же меня унижало то, что мой сын прогнулся под этих тварей. Было ощущение, что мир рушится. Молодец, Рейх… Знал ведь, что всё коту под хвост может пойти, потому решил подстраховаться. Война в мире закончилась, а вот в душе… Россия прикрыл глаза и растянул губы в улыбке. — Животного? — Не сравнивай, не оскорбляй животных, они подобного не заслужили, — я тяжело вздохнул, смирившись, что таких слов, наверное, вовсе не существует. — Я знал, что ты не одобришь моё обучение у немцев, — в каком это смысле? — Так ты ещё у них и обучался? — Ты, конечно, можешь сердиться на меня, устраивать молчаливый бойкот. Меня это никак не трогает. Но ведь ты убил эту дрянь, так чего переживать из-за моего поведения? Меня всё устраивает. Тебя нет? Тогда давай и я объясню тебе, что Я пережил, — я с трудом воздержался от того, чтобы заткнуть его. Невозможно слушать — интонация спокойная, размеренная, злостная и властная, совсем как у моего врага. — Ты думаешь мне эти «полезные» навыки нравились и я бежал на уроки сломя голову? Меня обучали тому, что ты никогда бы не дал мне: строевому шагу, уважению вышестоящих дебилов, а также выполнение бессмысленных приказов. Правда, здорово?! Я также старался не есть, а отдавать все лучшие куски этим четырём спиногрызам. Не спал, бывало, ночами, потому что переживал, как ты там и всё ли у тебя хорошо. Германия каждый день мне трепал нервы и выводил просто своим существованием. И всё это добивало каждодневное издевательство над моим достоинством, исходящее от этой шлюхи, которая только и делала, что взрывала мои барабанные перепонки своим поросячьим визгом и уничтожала последние остатки разума. На мне экспериментировали какую-то хуйню, выдавая всё за волшебные таблетки от всех проблем. Меня заставляли ходить по углям. Потом вообще изолировали! Россия отдышался. Его лицо выглядело настолько яростным, что мне захотелось отойти от него подальше. Конечно же, я этого не сделал. Ещё чего! Это же мой сын. Что он мне сделает? К тому же я сильнее. Но… Он прав. Какой же я идиот. Нашёл на что жаловаться! Теперь я даже понимаю, почему он сбежал. Я бы на его месте сделал тоже самое. Он меня ждал, ему хотелось наконец увидеть родного отца, а я обвиняю его в том, что он на кого-то похож. И ведь даже не факт, что всё это мне не кажется. Я тоже потерпел жестокое преображение, особенно моральное. Все проблемы могут быть только у меня в голове. Хотя, почему могут? Так, наверное, и есть. — Я… не помню, когда в последний раз видел солнце. Жил целый год в тёмном подвале и… Пытался хоть какими-нибудь способами снизить население этих поганых фашистов. И после этого ты мне жалуешься? Мы с тобой на ровне. Мы оба пострадали и не только мы. Я понимаю, тебе не просто принять то, что я жил под одной крышей с этой сволочью, но ведь у меня не было выбора. Ты его убил, да. Война закончилась и это прекрасно, не спорю. Но это не значит, что теперь всё хорошо. Сейчас солдаты вернутся домой к своим матерям… А к некоторым нет. Девушки сыграют свадьбы со своим любимым… А другие нет. Всё не так просто, пап. Нам очень сильно повезло. А ведь кого-то из наших могло не стать и как ты тогда бы себя чувствовал? Так же теперь чувствуют себя родные умерших. И вот ОНИ никогда не забудут, для них война и все ужасы не закончатся. Они не позволят забыть другим. И я не забуду. Ничего хорошо не закончилось. Это удар и проходить он будет долгие годы, и дай Бог, чтобы имя Третий Рейх когда-нибудь станет неизвестным хотя бы для кого-то, ну или попросту позабудется. Россия замолк, глядя куда-то вдаль. Воспоминания злы, я знаю. Очень хорошо знаю. Я сел рядом с сыном и достал из кармана сигары со спичками. Пока закуривал, обнял сына за плечи. Россия ответил на объятья и тоже обвил мои плечи руками. — Честно говоря, я не думал, что ты к нам выйдешь. Я услышал откуда-то, что ты ранен сильно, — мой приемник отстранился от меня. — Хех, ну ранен немного… Но я не настолько слаб, чтобы встречать своих чад в постели, — он заулыбался и я вместе с ним, но тут я вспомнил инцидент, который не смог оставить в стороне без обсуждения. — А что за история такая с трупом? — Россия сначала посмотрел на меня недоумённо, но потом, видимо, смекнул, к чему я клоню. — Не знаю. Просто… Забудь об этом. А если я сделаю что-нибудь не так, то врежь мне как следует. Хорошо? — он так занервничал, мне захотелось поскорей успокоить его. — Не переживай. Ничего плохого не произойдёт. Сейчас я докурю и тогда пойдём с тобой есть. А то я вижу, голодный ты. — Ладно. Только… — я поднял брови, не понимая, что он хочет мне донести. — Пап? — Да? — Можно я больше не буду есть мясо? Я вновь тяжело вздохнул, кивнул, соглашаясь с сыном, а потом выкинул сигару в снег. Поднявшись на ноги, мне ужасно захотелось потянуться. Я не стал обделять себя таким желанием. Когда мои потягушки закончились, Россия уже стоял рядом. И всё-таки он изменился. Из прежнего бесёнка превратился в крупного, с сильно поредевшими волосами, не побоюсь этого слова, мужчину. Чахлого, правда, но мужчину. — Ты только не убегай больше. Я уже набегался за… — почему-то именно сейчас мне захотелось поймать свои слова и засунуть их обратно в… даже не знаю куда. Россия хохотнул. — Не волнуйся, не убегу. А что до остального… Наплюй. Он мёртв и более не страшен. Да? И тут меня подкосило. Ну и что мне сказать? Соврать? Так он потом всё равно узнает, тогда будет сложнее с ним общаться. Сказать правду? Самое очевидное, но я совершенно не представляю, как он отреагирует. Хотя, что здесь гадать? Конечно же, плохо. — Сынок, я хочу сообщить тебе весьма ужасную новость… — Ты его не поймал, да? — голос у него стал ещё ниже, это дало мне понять, что он страшно недоволен. — Нет. Поймал, — я видел, как лицо сына стало чуть спокойнее и тогда мне стало сложнее раскрываться. — Только вот не убил. POV СССР закончен *** Как только СССР и Россия убежали неизвестно куда, дети принялись радоваться. Да, с их братом происходит что-то не то, но они просто не могли сдержать своих чувств. У них были просто невероятные, дикие эмоции, в хорошем смысле этого слова. Вот теперь они верили во всё самое лучшее. Армения так сильно улыбался, что Казахстан удивился — раньше он никогда не видел брата настолько улыбчивым. В порыве чувств он его обнял, заодно собирая в охапку Беларусь. Украина, глядя на объятья своей семьи, хихикнула. Вдруг за плечо её кто-то потрогал. Она обернулась и увидела Германию. Он был без очков. Позади него стояла Франция. — А! Ты хотел с Украиной поговорить? Я тогда, наверное, пойду, — Франция заулыбалась мальчику, после чего кивнула в сторону палаток. — Я тогда подожду тебя в палатке. Только не забудь, а то ужин остынет. Хорошо? Германия улыбнулся женщине в ответ, а потом кивнул. Француженка ушла. Немец не смог уйти даже на десять метров. Он очень сильно хотел подойти к Украине, но решился лишь на полпути в палатку. Также Германии не давало покоя разрешение Казахстана. — Что такое, Германия? — украинка улыбнулась пареньку. Немец только-только открыл рот, чтобы что-то произнести, но внезапно понял, что ему нечего сказать. Он совсем не знает, как начать разговор, все мысли будто выветрились из головы. Глаза у мальчика забегали и остановились только на казахе, который стоял в обнимку с Арменией и Беларусью и смотрел на него, словно умоляя о чём-то. Германия чуть нахмурился, взгляд Казахстана он не понял. Старший сын СССР, после России, состроил страшную рожу, затем указал глазами куда-то в сторону. Немец ещё больше нахмурился и одними губами спросил, что Казахстан от него хочет. Казах растянул губы в тонкую ниточку и сощурился, понимая, что никак не сможет объяснить другу, что нужно делать. Украина, конечно же, заметила странные метаморфозы на лице немца, а так же его взгляд, который был обращён явно не на неё. Она обернулась и увидела своего брата, кривящего рот в каких-то словах. Казах, как только увидел взгляд сестры, дёрнулся, а потом замер. Украинка вдруг поняла, что мальчишки, кажется, просто её дразнят, но увидев, как Казахстан виновато улыбнулся, решила воздержаться от обид. — Э… Украина, как на счёт того, чтобы прогуляться со мной? — Германия наконец нашёл в себе силы произнести что-то. — Что? — девочка обернулась обратно к немцу. — Прогуляться? Ну… Я не против, если мне разрешит Казахстан. — Конечно, идите. Только не далеко, ладно? — украинка даже спросить не успела, а уже получила разрешение. Конечно же, она была рада такому предложению, ведь она и сама хотела поговорить с Германией наедине. — Да, Казахстан. Ну, пойдём, тогда? — Германия уже было хотел пойти куда-то за палатки, как вдруг его взяли за руку. — Украина? — М? — украинка посмотрела на немца так невинно, что сам Германия только сильнее сжал руку девочки. — Ничего, — мальчик двинулся за палатки, крепко удерживая девичью ладошку. Украина шла за ним, ощущая, что это не совсем тот разговор, к которому она привыкла. Она не знала, почему так думает, просто чувствовала. Но её это не пугало, а наоборот, завораживало. Ей было интересно. Как только они ушли с поля зрения семьи Украины, Германия остановился. Девочка тоже. — Украина… — начал немец, но что-то помешало ему сказать то, о чём он думает с самой первой встречи с украинкой. Он решил начать разговор издалека. — Твоя мечта сбылась, Украина. — Что? — украинка совсем не поняла, к чему клонит её друг. — Ну… Ты наконец встретила своего отца, — тут девочку озарило. Она же сама признавалась немцу, о чём мечтает. Это было ещё в доме нациста и Украина помнила этот день очень хорошо, поэтому не стала стоять столбом. — Да, ты прав. И ты тоже исполнил свою мечту, Германия, — Украина улыбнулась светло-светло и лицо её само будто осветилось. — Моя мечта? — теперь Германия был в недоумении. — Теперь тебе есть о ком заботиться. Ты же об этом мечтал? — украинку смутило лицо её друга, она даже подумала, что спутала чего и совсем не об этом желал её приятель. — Ах… Это… Да не исполнилось ничего у меня. Ты уедешь скоро, а я… — девочка погрустнела вместе с Германией. Как же тут не упасть духом, когда практически родной тебе человек страдает? — Я уезжаю жить к Великобритании, а может быть к Франции, я так и не понял. — Ну почему же? Ты обо мне позаботился очень хорошо. А теперь ты поедешь жить к Франции, ну или к тому важному дяде. Ты можешь о них заботиться. Мне кажется, что Франция примет твоё желание. Ну, а Великобритания… — Украина пожала плечами. — Что ж… Если ты так считаешь, то, наверное, это правда, — у Германии чуть поднялось настроение. — Знай, если я что-то говорю, то так оно и есть! — Украина победно улыбнулась и положила руки на плечи немцу. Левая рука противно заныла, словно он потянул связки. — Мне бы твою самоуверенность, — Германия не сдержал смешок, после чего накрыл её руки своими. — А знаешь… Ты так похожа на своего отца сейчас. Честно. Немец нахмурился, смотря наверх. Он вдруг понял, что и сам похож на своего отца. Рейху склонны подобные высказывания, он постоянно говорил об этом России. Вот же ирония. — Правда? — украинку эта новость ошарашила, но в тоже время обрадовала. Такого ей ещё никогда не говорили. — Конечно! Когда я тебе врал? — Ну… Никогда, — у девочки не было причин не верить, ведь мнение Германии практически всегда оказывалось верным. — Ну вот! Кстати… А куда ты письмо дела папино? Читала небось… — эти слова немного обидели украинку. — Нет! Ничего не читала, даже не думала. Как тебе могло такое в голову прийти? — Украина убрала руки с плеч Германии. Мальчику стало стыдно за свои слова. — А письмо я в доме заброшенном спрятала. Никто и не догадается его там искать. — Спасибо и… Извини, просто я забоялся, что ты узнаешь что-то не то о моём отце, — в голове немца сразу же возникли строчки, написанные на той проклятой бумаге. — Ничего, я тебя понимаю. Не переживай, я не злюсь, — девочка обняла Германию и ей ответили взаимностью. — Украина? — М? — девочка поглядела вверх, чтобы видеть лицо друга. — Я так и не сказал тебе в тот день, что… — и вновь Германия замялся, но внезапно на него нахлынула волна решительности. — Что? — Ты мне нравишься, — Украина охнула. Конечно же, она ждала этого, но не ожидала, что немец решится на это. — Правда? — взгляд у девчушки стал таким невинным, что Германия не позволил себе медлить. — Ну, конечно! — на лице украинки появилась лёгкая улыбка и тогда парень успокоился окончательно. — Тогда… И ты мне нравишься. Нет! Я люблю тебя! Эти слова привели Германию в шок. Он перестал двигаться и вообще дышать. Мальчик не ждал даже взаимности, не то что откровенных признаний. Но он был рад и сердце его ликовало — не отвергла! Даже после тех ужасов, что учинила его семья, а именно отец, всё равно она не отвергла. Германия был на седьмом небе от счастья. От переизбытка чувств, немец наклонился и легко чмокнул свою подругу в щёчку. Теперь пришло время Украине радоваться всем сердцем — её порыв был более смелым, поэтому девочка встала на цыпочки, после чего также чмокнула немца, но теперь в губы. Так Германия не заливался румянцем ещё никогда, да и Украина впервые ощущала такой жар на своих щеках. Оба были смущены до нельзя, но и с тем радостны. И спустя минуту эта радость не угасла, наоборот, удвоилась. Они просто смотрели друг другу в глаза, чувствуя, как время замерло вокруг них. — Эй, малышня! Довольно обниматься и облизывать друг друга, как мартовские коты! — вдруг донеслось из-за палатки. — Россия! — злобно рыкнула Украина. — Россия? — Германия даже побледнел от страха. Неизвестно, чего он напугался, но возникло ощущение, будто его сейчас казнят за подобные «игрушки». — Чего Россия? Тебя там отец дожидается. Казахстану влетело из-за тебя. А вы тут… Извраты… — Россия, свали в туман! — крик стал настолько громким, что Германии стало не по себе. Россия же не стал доводить молодых людей до ручки, поэтому ушёл обратно. — Ух… Это было… — Что такое «извраты»? — спросила Украина и посмотрела на своего друга с нескрываемым интересом. — Это значит испорченные люди, — волей-неволей в голове немца родилось воспоминание о том, как отец ругался на ЯИ и называл его таким же словом. — Мы с тобой испорченные люди? — девочка отвела взгляд, боясь услышать утвердительный ответ. — Нет, просто Россия преувеличивает, — Германия взял девочку за руку и повёл её обратно к семье. — Пора идти, а то твой отец будет волноваться. Когда они дошли до Казахстана, Армении и Беларуси, произошло нечто странное. — А где Россия? — спросил Германия. — И папа? — Украина огляделась по сторонам. — Россия ушёл куда-то в сторону англичан. Папа же наш… Он… Великобритания пришёл, чем-то очень взволнованный, и что-то шепнул нашему отцу, потом они вместе ушли куда-то. Нам он сказал держаться вместе и не уходить никуда ни в коем случае, — Казахстан попытался ответить на все интересующие вопросы, но не мог, слишком мало знал. Он надеялся, что ему объяснит Россия, но тот ушёл так же быстро, как и пришёл. Казах был уверен, что его брат знал обо всём. Все друг с другом переглянулись. *** — Ты уверен, что это он, Великобритания? Просто если ты меня сейчас вокруг пальца водишь, то тебе мало не покажется, — СССР быстрым шагом двигался к своей палатке, за ним еле-еле поспевал англичанин. — Да даже если не он это, тебя должен был смутить труп в твоей палатке, правда? — мужчина споткнулся, но смог удержаться на ногах. — Труп кого, прости? Рейха или… — Рейха я вообще не увидел, а вот труп в армейской форме да, — и вот они стоят возле палатки СССР. Союз сразу же увидел кровь, вытекающую наружу на снег. Со стороны были видны ноги в русской форме. СССР присел и заглянул в палатку. Он ошеломлённо обвёл глазами весь этот кошмар, учинённый его врагом. Да, солдат убит. Этому свидетельствовало тело, лежащее с перегрызенной глоткой. Рядом валялся пистолет. Союз взял его в руки, после чего проверил его содержимое. Все патроны на месте. Рейх явно постарался, чтобы убить солдата тихо, раз убитый даже выстрелить не успел, ну или не смог. Помимо трупа в палатке больше никого не было. Никого. Сбежал, гад. На ночь глядя, зимой, в одной рубашке, раненный… Сбежал! Союз нахмурился, поняв, что этого подонка, наверное, всё же стоило завалить, как и советовал Великобритания. Ну или хотя бы надо было не отходить от него. Потому что даже полудохлый он может убить голыми руками солдата с оружием, а потом ещё и уйти. Да ещё так быстро! Союза взяла злоба. И он даже не знал, на кого именно…