Всё равно не сдамся тебе

Россия уже минут пять стоял у палатки США. Он не знал, зачем он сюда пришёл, но душа так захотела. Давненько русский не испытывал подобного… Совесть… Парень даже поесть не успел, захотелось пойти, облегчиться, так сказать — снять груз с души. Сначала он ходил по палаткам и искал американца, но у него это плохо выходило. Так бы он и прошлялся до утра, если бы не Франция, которая шла за Германией — она-то и подсказала, где США. Судя по звукам, сын англичанина был один в палатке. Русский слушал какое-то копошение, не решаясь зайти. Была мысль пойти обратно, но тогда Россия отступит от своего решения, что делать не привык. Когда русский очередной раз потоптался на месте, терпение США лопнуло, он же не глухой. — Ну кто там шляется?! — грозно крикнул американец на английском. Россия ничего не понял, но догадался, что ругань, скорее всего, обращена в его адрес. Нахлынула злоба. Русский не привык сдерживать агрессию. В штабе он решал все вопросы силой, да и сейчас он не собирался предпринимать другие методы. Из палатки высунулся США. Судя по лицу, он явно был раздражён. Когда же американец поднял голову и увидел Россию, раздражение ушло. Почему-то. — А, это ты? — США перешёл на русский и настолько ломано он это сделал, что русский невольно нахмурился. Голос фюрера, переполненный отвратительным, режущим слух акцентом, показался ему усладой для ушей, по сравнению с этим. — Ну? Чего пришёл? Американец улыбнулся. И опять он в очках… Да ещё и в новых. Старые Россия разнёс. Русский на них только и смотрел. Когда его собеседник задал тот же вопрос, только громче, сын коммуниста наконец опомнился. — А! Я… — американец склонил голову в любопытстве. Что же ему может сказать этот сумасшедший? — Я хотел извиниться. После этого Россия с чистой совестью хотел отправиться обедать и спать, но… США промолчал, после чего хмыкнул, а потом и вовсе залез обратно в палатку. Россия нахмурился пуще прежнего. Такого он не ожидал. И… что дальше? — Идёшь? — донеслось из палатки. Россия поднял одну бровь в недоумении. Он нагнулся, затем сел на колени, не отваживаясь делать что-то ещё. Вдруг ему послышалось. И как потом решать вопрос с нарушением личного пространства? — Ну иди, не бойся, — вновь позвал США и уже тогда Россия осмелился залезть в чужую палатку. Внутри всё было также, как и у всех, разве что бельё спальное отличалось, ну и температура была более тёплая. В углу палатки вальяжно раскинулся США, перебирая из руки в руку пачку сигарет. Россия почувствовал себя лишним, а ещё ощутил себя каким-то нищим, который пришёл в гости к богачу. Такого никогда не происходило даже у немцев. Это было странно. Парень посмотрел в лицо американца. Тот довольно и даже развязно улыбался. И даже сейчас он был в очках. Россия опять задумался о причине ношения этого аксессуара зимой. США, видимо, понял, что его новоиспечённый «друг» зависает при виде его очков, поэтому поспешил их снять. Сын коммуниста сразу же узрел плод своей работы. Под правым глазом у американца был нифиговый такой фонарь. Когда русский посмотрел в глаза парня, ему стало не по себе: выражение было такое… будто США собирается его убить. Если бы только Россия знал, что такой сучий взгляд у США был обычным явлением. Подождав ещё где-то минуту, американец не выдержал молчания. — Ты вроде извиниться хотел, — для верности США щёлкнул пару раз пальцами перед лицом собеседника. Россия не понял этого… пассажа. — Я уже извинился, — и вот теперь удивился американец — чего это этот русский его обманывает? — Нет. Ты сказал, что хочешь извиниться, но не сделал этого. Россия пару раз моргнул. В его представлении всё было нормально: он извинился, просто поверхностно. Ну не на колени же ему вставать перед каким-то странным парнем. А США всё видел по-другому: сказано же было по-русски «Я хотел извиниться», а сам теперь вымудряется. В общем, возник языковой барьер. Для русского извинение произошло, а с понимания иностранца произошло лишь желание извиниться. — Ну… — Россия резко выдохнул и решил не спорить, всё-таки он действительно виноват. — Извини. Я не знаю, что на меня нашло. Я даже не помню, как сделал это. Россия соврал. Ну, почти. Он помнил, как ударил США, но не помнил, как накинулся на труп. Тем не менее, американец на секунду прикрыл глаза, а потом кивнул, как бы говоря: «Так-то лучше». — Не думал, что ты придёшь извиняться, — пиндос, как любил говорить СССР, вытащил сигарету из пачки, после чего замер. — Ты будешь? Или отец заругает? — Буду, — Россия в который раз стал сердиться. Его собеседник раздражал просто всем, хотя сам Россия не понимал, почему — вроде нормально общаются, но бесит и всё. — На улицу? Русский пусть и приспособлен к холоду, но ему не хотелось уходить из тёплой палатки. — Конечно! Здесь лампа керосиновая — опасно, — США нагнулся и попытался встать, но в первый раз у него не получилось. Растяжка? Какая растяжка? — Gnade selbst, *(1) — вспомнив слова Рейха, произнёс Россия с точной интонацией фюрера. — What? *(2) — честно говоря, немецкий язык заставил американца запаниковать и он так и застыл в положении сидя, раскинув ноги с протянутыми куда-то вперёд руками. — Ничего. Ебать ты медлительный, — Россия взял ошалелого США за руку и потянул в свою сторону. Такая помощь позволила парню перевалиться на колени. Вместе они вылезли на улицу. России дали сигарету и он покорно стал ждать, когда США даст ему закурить. Американец похлопал по карманам и обнаружил, что у него нет спичек. Продемонстрировав указательный палец, США сел и на половину залез в палатку. Покопавшись там немного, он вытащил спички. Сигареты были закурены и начался разговор. — Честно, ты выглядишь, как пьяница, — США совсем не стеснялся в выражениях и, соответственно, не боялся обидеть собеседника. — Тебе серьёзно только семнадцать лет? Ты такой старый. Ну правда, словно с пьянчужкой общаюсь. — Прости, — гнусным голосом сказал Россия, мысленно убивая американца. Он всё так же бесил русского. — У меня не было времени следить за собой в изоляторе. — Ах, да… Как там вообще? — Россия глубоко вздохнул и через силу улыбнулся — этот американец так утомил его. И зачем он только попёрся извиняться? — Да нормально. Курорт, я бы сказал, — русский сплюнул, а потом перешёл на шёпот. — По сравнению с тем, в каких условиях жили евреи, это реально был курорт. — Сложно вспоминать? — приемник СССР кивнул. — Хочешь поговорить об этом? — Нет. Я не привык думать о подобном на ночь глядя — кошмары замучают, — губ США коснулась отвратная, насмешливая улыбка. — Что? — Ничего. Просто… — парень опустил глаза, а вместе с ними и голову, пытаясь так скрыть своё веселье. Стоит ли говорить, что ему было абсолютно не жалко русского? — Не стесняйся, я помогу тебе уснуть. Могу даже колыбельную спеть. Опыт есть. Со стороны всё выглядело так, словно американец поддатый. Это было не так, просто США не видел причин для сострадания. Ну, конечно, ведь его отец Великобритания. Англичанин к людям относится точно так же, но из-за возраста и опыта он научился в нужный момент посочувствовать и пожалеть. А ещё Великобритания был за справедливость, пусть других эта новость и удивляла, но мужчина не мог по другому. Раньше он не был таким толерантным, как сейчас и однажды ему это аукнулось… Знал бы СССР, что творилось на собраниях, когда Великобритании хотелось оттянуться… США был тем ещё мерзавцем, но англичанин не обращал на это внимания, он знал, что когда-нибудь всё это пройдёт, как и у него. Главное, чтобы он не наткнулся на не совсем уравновешенных, обиженных жизнью тихонь, как Великобритания. — Halt die fresse…*(3) — тихо произнёс Россия, которого уже задолбали смешки американца. — Не обижайся. Пойдём лучше есть, а то ты, вижу, готов человека съесть, — и опять каламбур. — Или ещё по сигаретке? — Нет. — Ну хорошо. Кстати… — США потушил сигарету о снег. — Почему ты разговариваешь на немецком? Уже два раза слышал. — Привычка. — А-а… — Научили вот, и… — Россия покачал головой. — Кто научил? Отец? — США ожидал услышать, что научили немцы, но ради поддержания разговора таки спросил. — Можно и так сказать… — американец стал глядеть за действиями русского — их не было. Парень взял сигарету из рук России и также потушил её о снег. — Ты в курсе, что Германия теперь с моим отцом будет жить? — Конечно. Ещё я знаю, что отец его жив, — русский даже не понял, что ляпнул лишнего. — Он… Жив? *(4) — и вот теперь сын коммуниста осознал, что выдал чуть ли не военную тайну. — Рейх жи… Россия заткнул американцу рот, оглянулся по сторонам, после чего потащил собеседника в палатку. Не то чтобы США сопротивлялся… При желании он смог бы вырваться, даже несмотря на то, что русский немного выше его самого. Но какой смысл вырываться, если угрозы как таковой нет? Уже в палатке Россия отпустил «друга» и теперь сидел, потупив голову. Что же случится, если он сообщит американцу о том, что Рейх ещё и сбежал? * Кошмар… — И… Что теперь? — Россия поджал губы, он почувствовал себя виноватым по какой-то причине. — Ничего. Мне всё равно. — Правда? — Нет! Конечно, нет! — США облизнулся, он волновался. Ещё бы! Одна только мысль, что где-то рядом враг приводила американца в панику. — Я… Поверить не могу, что… — Ну и как ты относишься к тому, что Германия будет жить с твоим отцом? — русский решил перевести тему, он не знал, как это сработает, но надеялся, что США его поймёт. Американец поглядел на Россию, как на идиота. Потом он смог разглядеть умоляющий тон в лице русского и тогда уже смягчился. Судя по всему, приемник СССР сам не знал, как себя вести, после подобных новостей, по этой причине США решил подыграть, чем, несомненно, удивил и обрадовал собеседника. — Ну, он разговаривал спокойно, вежливо, искренне, и очень понравился моему отцу, — продолжил американец, как будто ничего и не было, но голос подрагивал. — Но я не хотел бы себе ещё одного брата… Было видно, что парень до сих пор ошарашен, пусть и пытается скрыть это за дружелюбием. — А! Я же хотел тебя накормить, — США залез в рядом стоящий мешок и достал из него консервы. — Бери. Мне не жалко. Россия вновь завис. Его смутила такая быстрая перестройка в поведении американца. Он даже задумался, говорил ли вообще что-то о Рейхе. — Ешь давай и не залипай! — русский дёрнулся от такого крика, он быстро оглядел собеседника. США выглядел злобно, но когда Россия испуганно заметался, он улыбнулся. — Прости. Я тебя напугал? — Н-немного. — Ничего страшного. Ешь, потом не смущайся, ложись на часок поспать. Если твой папочка тебя будет искать, я тебя разбужу. Россия не стал задерживаться. Оказывается США отличается ужасной нетерпеливостью, а сначала таким серьёзным казался. Ну, иногда глаза врут. Сын коммуниста принялся за еду. Тушёнка. Как давно Россия её не ел! Вообще-то, когда войны не было, он терпеть не мог тушёнку. Что ж, привередливость при голоде отходит на второй план. Пока Россия жевал, он исподлобья наблюдал за ужинающим американцем. Жизнь приучила русского питаться быстро, хотя так делать совершенно неправильно. Чтобы наесться, нужно есть долго, но русский, привыкший к тому, что в любую секунду может стать опасно, ел быстро. — Что глядишь? Или ещё хочешь? — США отложил доеденную баночку и уже хотел было забрать у России, но не тут-то было. Русский резким движением отпрянул от американца, словно боясь, что те остатки, которые были по краям банки, у него заберут. Парень заметил, как на него смотрит США, поэтому поспешил объясниться. — Извини, если… — Россия задумался. А что если? — В общем… Не могу я по-другому. Меня учили экономии. — Кто учил? — США всё также сверлил паренька недоумённым взглядом. — Ну… Не важно, — Россия принялся собирать всё по краям и есть это. Американцу показалось это бессмысленным, ведь этими остатками невозможно наесться. Россия знал, о чём сейчас думает США, но в штабе и не такое происходило… Ну не мог же он сказать, что даже пепел от сожженных трупов они использовали как удобрение! И… Не стоит, наверное, говорить кому-либо, что слова главного фюрера «Не пропадать же добру!» Россия полностью поддерживает. Ну, а что? Людей уже не воскресить, а жрать надо. У самого русского при этих мыслях поползли мурашки по коже. — Тебе холодно? — поняв, что его игнорируют, США уже целенаправленно принялся отбирать уже точно пустую банку у русского. Россия сначала попытался легонько отвести руку американца, но потом, когда стало ясно, что тот не отстанет, решил действовать грубо. Русский посмотрел США прямо в глаза, да ещё и с такой ненавистью, будто это сын Великобритании все эти годы издевался над парнем, а не немцы. США смекнул, что довольно бесцеремонно лезет в личное пространство русского, но он был бы не собой, если бы просто так сдался. Улыбнувшись собеседнику, парень, смотря в глаза русскому также пристально, потянулся за банкой ещё раз. Ощущалась опасность, но у Америки явно отсутствовало чувство самосохранения. — Ты же сейчас не съешь меня? — Россия растянул губы в недовольстве, после чего посмотрел на банку. Что он там пытается выскребать? Металл? Там же действительно ничего нет. Благодаря здравому смыслу, Россия позволил американцу взять банку, но всё равно не удержался от того, чтобы пробурить дыру в лице США. Естественно, взглядом. Ещё раз про себя отметив, что у русского чересчур голодный и всененавидящий взгляд, США отвернулся от собеседника, чтобы положить банку туда, где ей и место — в мусор. — Может быть ещё? — Россия нахмурил нос и помотал головой. Не хочет он больше. — Ну хорошо, тогда… Иди спать! С этими словами американец повалил Россию на пол. Приемник СССР особо не разозлился на такой наглый жест со стороны США, ему же на радость. — Всё, ты спишь, — для верности парень похлопал русского по плечу. — Спишь, спи. И на кошмары ничего не сваливай. Кошмары — это сны, они никогда не сбудутся. Понял? Россия забегал глазами. Было так неловко, всё-таки он в чужом месте спит. Он и в штабе не на своём спал, но здесь-то… Он ведь и уйти может, но не уходит и потому неловко. Человек чужой его привечает… — Ну? Понял? — Россия кивнул. — Ну раз понял, спи тогда! И не волнуйся так, я тебя не обижу. Все нацисты уже давно тоже спят в землянке. Нечего их бояться. И тут-то нервы России взорвались. Он и сам не понял, почему. Вроде ничего такого, слова не самые обидные, но эмоции просто так не скроешь. Русский резко встал, из-за чего чуть не въехал лбом в лицо американца. США не понял, к чему такие подрывания, он только смотрел, что произойдёт дальше. — Слушай сюда, мудак хренов, — Россия схватил парня за руку и притянул к себе. — Если ты думаешь, что можешь просто так, без последствий выговариваться, то хочу тебя разочаровать. Посмотрел бы я на тебя, если бы ты сам попал в такое место. Смешно думаешь? Тогда ты явно не знаешь, какого это, падать в обмороки каждый день от голода, терпеть ненавистные прозвища. Прояви хоть немного уважения к тем, кто пережил это! Ты… Россия облизнул губы и забегал глазами. Слов на этого иностранца не хватало. Поняв, что больше в голову ничего не придёт, русский собрался уходить из палатки. Его очень злило такое отношение. Он, значит, прежде чем к нему прийти, думал каким голосом с ним разговаривать, чтобы не обидеть ещё больше, а он… он… — Но ты же знаешь, что это невозможно. Меня там не было и никогда не будет, — Россия замер, после чего медленно повернулся к американцу. Тот сидел и лицо было таким же, как и всегда. Всё. Финиш. А ведь США мог просто промолчать. Но это у них семейное: ни Великобритания, ни США молчать не умеют. Даже Канаду, пусть и скромника с виду, заткнуться не заставишь. Сын коммуниста не выдержал и уже через несколько секунд он вполне ощутимо душил американца. Пожалел ли США о своих словах? Нет. Но ему явно не нравились действия русского. По времени драка была меньше минуты, но эмоций набралось у двоих достаточно, особенно у США. Победу всё же одержал иностранец. Ну, а как иначе? Россия в последнее время не особо отличался силой, да и к тому же решимость поугасла немного. Убийство — бесполезное действие сейчас, ещё не хватало, чтобы англичане на них ополчились. — Ты совсем чокнутый?! — США отполз в сторону, борясь с желанием как следует врезать русскому, это может усугубить ситуацию и спровоцировать его. — Ты чокнутый. И к тому же тварь конченая, — Россия нахмурился, скривил губы, скрестил руки на груди, после чего рухнул боком на матрас так, чтобы быть спиной к американцу. — И что ты теперь улёгся? — сын Великобритании легонько пнул парня в бок ногой. Не дождавшись ответа, США по примеру русского лёг со скрещенными на груди руками. — Mad man, *(5) — проворчал иностранец и отвернулся от сына коммуниста. — Die Hündin, *(6) — также тихо выругался русский. Прошла минута, молчание нагнетало. Каждый думал о своём. Американец думал о том, что его чокнутый собеседник вообще охамел — пришёл к нему, пожрал, чуть ли не убил, а теперь вот, лежит. Русский же думал о том, что у людей вокруг него совершенно нет совести. Его бы в такие условия, Россия бы посмотрел, как тот запоёт. Россия прикрыл глаза и на смену злости пришла вина за содеянное. США же по какой-то причине стало смешно. Пытаясь удержаться, он случайно хрюкнул, от чего загоготал в голос. Посторонние звуки Россия воспринял с удивлением. Он легонько улыбнулся и распахнул глаза, зрачки забегали из стороны в сторону. Не выдержав такого юмористического напора, русский стал смеяться тоже. Ну и ночка! *** — Какого хрена ты вообще здесь ошивался?! — русский обернулся на англичанина. — Нужно было, вот и ошивался. Хуже ведь не стало? Вот, увидел, как твой злейший враг куда-то делся, — спокойно объяснил Великобритания. — Ну и где он теперь? — Союз повертел головой. — Неси быстро пальто мне. Пойду искать его. И не дай святой коммунизм, если ты кому-нибудь вякнешь о его побеге. Великобритания кивнул и тотчас умчал куда-то. Сейчас ему было не до разногласий, ведь ситуация нешуточная. СССР решил время зря не терять. Он заглянул в палатку и вновь увидев ту кровавую картину, поморщился. Ему нужен был нож. Омерзительно было среди всего этого выглядывать оружие. Ножа не оказалось. Ну, видит Бог, СССР хотел как лучше — в итоге взял пистолет. Русский так и не понял, почему его враг не взял огнестрельное оружие, так же надёжнее для него. Видимо, он и сам не ожидал, что всё так хорошо выйдет — из головы всё вылетело и для него стало главной целью бежать. Да, наверное, так. Англичанин прибежал довольно быстро. Союз наспех оделся, после чего направился в сторону леса. Великобритания пошёл за ним. Догнав русского, мужчина тронул его за плечо. — Я с тобой, — СССР быстро развернулся к своему временному союзнику. — Нет! Я сам. И других не зови. Без вас разберусь, — Союз грубо толкнул Великобританию в плечо, отчего сам аристократ еле сдержался от гневного града. — Если не найду, будешь праздновать, твоя мечта сбудется — он подохнет от холода. — Почему ты идёшь один? Не легче прибегнуть к помощи? — Нет. — Почему? — голос у Великобритании сорвался и он, поморщившись, закашлялся. — Потому что я хочу его найти и спокойно без лишних драк привести его сюда. А если за ним целая орава припрётся, то ему лишний стресс, а нам ненужные проблемы. Понятно? — англичанин отвёл взгляд, ему не хотелось быть в стороне, но потом в его памяти явился тот труп с перегрызенной шеей. Как-то сразу передумалось. — Да, я понял тебя, — Великобритания стал отходить. — Я присмотрю за твоими детьми. СССР кивнул. Его очень порадовала такая реакция. Наконец-то этот аристократ понял что-то с первого раза! Хотя, Союз понимал, что повлияло на англичанина. Страх. Как бы он его не скрывал, а страх присутствовал. Это Союза Рейх разве что на танке убьёт, а вот любителя чая немец при желании может прикончить за несколько секунд. Так ещё и нож у него. Коммунист шёл в глубь леса, вспоминая слова Великобритании: «Ты, как ник­то дру­гой, зна­ешь, что этот су­мас­шедший спо­собен не­замет­но убить че­лове­ка, прор­вать­ся сквозь строй во­ору­жён­ных вра­гов и уй­ти нев­ре­димым». Да… И впрямь способен. Иногда СССР бесило то, как все настолько умело могут читать окружающих. Вот, например, англичанин! Он знал, что Рейх скотина неотёсанная, знал, что он нападёт, а потом ещё и предугадал возможный побег. Разве что не предсказал на кого этот дурак нападёт и что он выживет вообще. Экстрасенс хренов… Долго СССР ещё шёл. Никаких признаков подонка. Когда коммунист решил, что просто идти вперёд бесполезное занятие, он решил дать круг. И опять ходьба. Долгая. Муторная. Союз уже было хотел наплевать на всё, смирившись с тем, что его враг попросту замёрзнет насмерть. Но тут обнаружилась странная рыхлость на снеге и капли крови. А потом… следы окровавленных босых ног. Они видны были совсем недолго, вскоре они потерялись среди сугробов. POV СССР Уж не знаю, как он так умудрился. Сначала следы заметал, потом надоело, а после решил снова заметать? Странно. И как он только додумался? Очень трудно, должно быть, брести по глубокому снегу, когда ты мелкий, замёрзший, промокший, уставший, голодный, раненый и к тому же идиот. Как бы снег не сыпанул — занесёт этого партизана. А хотя… Чего это я так о нём заволновался? О себе бы переживал, дорогу-то я совсем не запомнил. Вроде как назад повернуть, потом налево, а потом прямо. Но это не точно. Я прошёл ещё минут пять. Следов так и нет. Уже хотел обратно идти, но тут мой взгляд зацепился за что-то подозрительно красное на фоне белых пейзажей. Ух! Чудо, наверное. Иначе, как я с одним глазом смог высмотреть вдали подобное? Я тихо прошёл то расстояние, которое отделяло меня от дерева. Никого здесь не было. Но вот под деревом была подозрительная красная лужица. Я понял, что он где-то рядом. Нет! Он совсем рядом, ведь я слышал, как сильно стучали его зубы. Только понять я не мог, откуда этот звук — повертелся по сторонам, но всё равно не понял. Внезапно в нос ударил странный запах. Ух… Теперь оставаться здесь было сущим адом и всё из-за отвратительной вони. Вдруг появился какой-то странный и жуткий звук, похожий на скрипящую дверь или писк. Я насторожился. И… откуда… он?.. За спиной раздался звук хруста. Ах ты хитрая падлюка! За спиной прячешься? Я повернулся, а потом… Произошло что-то совсем уму непостижимое — искренне надеюсь, что подобного ужаса я больше в своей жизни никогда не испытаю. Когда мой фонарь осветил дерево, я заметил его стоящего там, за ним. Уверен, спрятаться он не хотел. Он выжидал, пока я увижу его, точнее его высунувшееся руку и голову. Конечность его выглядела до невозможности худой сейчас, она сжимала кровавый нож, а шея была вытянута, словно вот-вот переломится пополам, но при этом её хозяин не умрёт. Я немного отошёл от него, чтобы не произошло случайностей, вроде, соскользнувшей руки. Тогда я и посмотрел в его лицо. Мне даже как-то не по себе стало. Сначала я увидел окровавленные губы. Рот его медленно открывался и закрывался, что помогло мне рассмотреть острый ряд чёрных зубов. Чёрными они стали также от крови. Глаза он таращил так, будто не хотел упустить даже секунду всего происходящего. Казалось, что они сейчас либо выпадут из глазниц, либо завертятся в разные стороны, либо вообще засветятся голубым, кажущимся сейчас таким опасным, цветом. Кожа тоже словно светилась. Да… Фонарь мой выбрал совсем не тот угол… И эта гнилая вонь… Теперь я чувствовал её очень хорошо. Он что, кишки с собой носит? И так жутко мне стало… У меня никогда не было такого страха перед ним. Я с ужасом думал, что не вернусь, наверное. Хах… Эта ситуация, должно быть, показалась бы кому-нибудь смешной или глупой — я, здоровый амбал, испугался этого недоростка. Но я клянусь, эта гримаса будет сниться мне во снах ещё долго, вызывая стадо мурашек по всему телу. Ещё было просто неожиданно, ведь я и предположить не мог, что увижу его именно сейчас, да ещё и с такой яростью на лице. В какой-то момент он стал выходить из-за дерева. С чего вдруг такая смелость? Он шёл медленно, странно шёл, появилось чувство, словно он никогда ранее не пользовался человеческим телом и что ему вообще больно это делать. Наверное… Замёрз. Когда он уже почти добрался до меня, я стал смотреть по сторонам, оценивая, куда можно в случае опасности побежать. Пока я вертелся, моя нога случайно провалилась в какую-то глубокую ямку. Из-за этого я издал сдавленный стон. Подняв голову, я увидел, как он пулей метнулся к рядом стоящему дереву и прильнул к нему спиной. Он тоже вскрикнул, только каким-то жалобным всхлипом. Впереди себя он выставил нож, явно демонстрируя то, что играться он не собирается — только подойди, мол, зарежу. Я какое-то время смотрел на этот кошмар, а он злобно смотрел на меня, не переставая дёргать руками. В какой-то момент я перевёл взгляд на его ноги. И они тоже меня напугали почему-то. Белые, тонкие, голые и… в крови. От трупного смрада меня чуть ли не вывернуло наизнанку. Не думал, что когда-нибудь это скажу, но… Нужно было брать с собой Великобританию! В какой-то момент я ощутил желание показать свой характер. Страшно, что пиздец, но я обязан проявить смелость, иначе мы так и будем тут стоять до того момента, как он рухнет в снег без жизни. — А чего ты вылез? Храбрость в одном месте заиграла? Ты же понимаешь, что теперь я тебя заберу, — тихо произнёс я. В голову стрельнула мысль, что с собой же у меня пистолет. Я потянулся к поясу. — А ты понимаешь, что я тебя сейчас грохну, русская свинья?! — голос совсем не свой — бешеный, хриплый, болезненный и до охреневания громкий. — Только попробуй ко мне подойти, я тебя убью. Клянусь, я тебя убью! После этих слов я наконец-то пришёл в себя. Можно подумать я никогда не лишал его оружия, тем более ножа! Ой, кретин… я… — Да, я верю, — с этими словами я стал более смело доставать пистолет. Конечно же, я не собирался стрелять, но нужно ведь огородить себя от лишних опасностей. — Но тебе лучше отдать мне нож. Я сделал осторожный шаг вперёд. Враг вжался в дерево сильнее. Не движется назад дальше — знает, что убежать далеко не сможет. И по лицу он уже не был таким злым, скорее напуганным. Я совершил ещё один шаг и также медленно, а то напугаю ещё сильнее и тогда реально получу ножевое ранение. Прежде чем подойти к нему, я навёл оружие на него. Я думал, что это убедит его и он спокойно сдастся мне, но я ошибся. Он, видимо, поняв, что нож меня не пугает, отвёл острие в сторону. Я глубоко вздохнул и уже собрался мирно взять его за шкирку и отвести в лагерь, как вдруг этот идиот приложил нож к своему горлу. — Ты знаешь, я не побоюсь, — сказал он совсем уж как-то неуверенно, после чего усилил нажим так, что появилась царапина. Дело дрянь. Не знаю, сделает он это или нет, но думать некогда, нужно действовать и быстро. Я, совершенно не целясь, без всякой подготовки нанёс ему удар в челюсть. Вернее, задумывалось, что я попаду в челюсть, а попал в нос. Нож вылетел из его руки и отлетел куда-то недалеко. Он не смог удержаться на ногах, и издав короткий стон, рухнул на снег. Так и не двинулся. И чего я медлил? Ничего же сложного. Может кровь меня из колеи выбила? Не знаю. Просто было неожиданно, наверное. Неожиданно… Ну, да! Я точно не ожидал увидеть раненного человека, который по сути не должен передвигаться, у себя за спиной в страшенном виде. И как он только забрался сюда? И зачем показался? Если бы он себя не выдал, то я так бы и прошёл. Мозг отморозил уже, наверное. Ну ещё бы — бегать-то по сугробам в одной рубашке. Я чуть постоял на месте, чтобы успокоиться. В это время нацист очнулся и сразу же стал отползать к тому же дереву. Вот же… Не соображает толком ещё, а уже начал спасаться бегством. Он, согнувшись в три погибели, сидел и злобно смотрел на меня снизу вверх. Сначала даже не заметил, но из его носа текла кровь. Ну, не мудрено, у него же всё лицо в крови. Как тут заметить? Сейчас немец сидел на снегу и, как мне кажется, испуганным, плачущим голосом тихо ругался на своём языке. Я пару раз повздыхал, потом решил, что нужно идти. Эх… Получается, мне опять придётся носить этого придурка на руках? Когда я стал протягивать к нему руки, мой враг попятился и попытался отползти дальше, но дерево не дало ему сделать это. Быстро схватив его за торс, я взвалил его себе на плечо. Он сразу же завыл, что дало мне понять, что стоит его взять немного по-другому, больно ведь. Дальше я забрал нож, а потом побрёл к лагерю. Нацист особо не сопротивлялся. Ну хоть на этом спасибо. Смирение его было, как никогда, в тему. Не помню, как шёл назад, понимать всё происходящее начал лишь в лагере. Предатель не рыпался и вообще я сомневался, что он в сознании. Когда я дошёл до своей палатки, я увидел, что труп так и не убрали. Великобритания, блин… Кстати, сам англичанин подошёл почти сразу же, как только я увидел труп. — Ты нашёл его? — в голосе было столько удивления, будто я ходил искать иголку… в мире, где земля состоит из одного сена. — Нашёл. Ты почему не приказал труп убрать? Мне куда сейчас с этим? — я демонстративно тряхнул грузом, что был на моём плече. — Я взял некоторые документы и перенёс их в другую палатку, — аристократ направился куда-то, я пошёл за ним. Другая палатка ничем не отличалась от моей, разве что выглядела не так обжито. Скинув тело на пол, я поспешил удержать Великобританию, чтобы поговорить с ним. Подбежал к нему и чуть не снёс его, так как он резко остановился. Англичанин поспешно прижался к палатке и чуть не грохнулся на неё. Я поймал на себе любопытный, но с тем раздражённый взгляд. Я переступил с ноги на ногу, после чего указал головой на палатку. — Акт о капитуляции ты тоже переложил? — спросил я и на лице Великобритании отразилась не то усмешка, не то брезгливость. — Да. Если ты остановил меня для того, чтобы я ещё что-то принёс, то даже не надейся. Я больше не полезу в те останки, — я увидел, как аристократ подавил рвотный позыв. — Я бы на твоём месте дал понять этому людоеду, что ему это с рук не сойдёт. — Не берись пытать палача, — я хмыкнул. Где же я слышал эти слова? Или от кого? — У тебя один ответ на всё, — Великобритания тихо чихнул, а потом прокашлялся. — Всегда, когда я пытаюсь тебя вразумить, ты находишь новые способы выгородить этого антисемита. — Никого я не выгораживаю. Просто знаю, что у тебя свои планы на него и эти планы никак не совпадают с моими. Ладно… — я вздохнул, чувствуя желание закурить, но рядом не было объекта моего, пусть и временного, но спокойствия. — Кстати, сколько я вообще пробыл там, в лесу? — Ну… Не долго я ждал. Ты очень быстро расправился с ним. Может, полчаса где-то тебя не было, — честно ответил англичанин. — Неужели он смог так быстро удрать? Он ведь раненый. — И не только удрать, — я вспомнил пугающую картину — лицо Рейха за деревом. — Ты… Когда-нибудь видел, как люди перевоплощаются в чудовищ? Ну так, за несколько секунд? Сказать, что Великобритания был удивлён, значит ничего не сказать. Я поспешил объясниться. — Когда я нашёл его… Возможно, я схожу с ума, но мне кажется, что на какое-то время он стал кем-то другим, — меня передёрнуло, а Великобритания посмотрел на меня, как на идиота. — Я надеюсь, что ты намекаешь на раздвоение личности, иначе я вынужден сообщить тебе о том, что ты отправишься вслед за своим «другом», — англичанин повёл плечами. — Что значит «стал кем-то другим»? — Не важно… — я глубоко вздохнул. Так бесит, что этот аристократ считает, что я свихнулся. — Он попытался угрожать мне ножом, ну, а потом стал угрожать самоубийством. — То же мне, угроза. Хотя… Ты же ведь одного его оставил? Опять? Вдруг он снова убежит или самоубьётся? — Нет. Если бы хотел, то он без колебаний застрелил бы себя ещё в штабе, — на самом деле я был не уверен в этом. С этой стороны я своего бывшего друга знал плохо. — А что касается побега, то это исключено. Он ведь недалеко. — Он и до 1941 года был неподалёку, но ты ведь не заметил, — я заскрежетал зубами от злости. Вот ему что, заняться нечем? — Да, всего-то в другой стране. Совсем близко, — я сложил руки в замок. — Если такой умный, то может скажешь мне, зачем он на меня напал? Я подумал, что если скажу это, то Великобритания заткнётся и больше не будет ничего говорить на эту тему. Я ошибся. Очень сильно ошибся. — Его на это натолкнул отец, — вдруг ответил англичанин и я даже впал в ступор. — Почему ты так думаешь? — Ну, ты же знаешь Рейха. Он склонен раздувать из мухи слона. Отец ему надоумил, потом эта мысль превратилась в навящевую идею, а потом и вовсе стала целью. Он так спокойно мне это разъяснял, будто это было чистой правдой. Верилось в это слабо, ведь никаких доказательств у него не было. Ну, видимо, ему тоже интересно строить теории. Хотя, вспоминая всё произошедшее, это могло быть на самом деле. Я махнул на англичанина рукой, после чего направился обратно в палатку. По звукам, аристократ тоже ушёл куда-то по своим делам. Дети мои, наверное, уже разошлись по палаткам. Ну и хорошо. Пусть отдохнут. У них было тяжёлое время. Когда вернулся, беглец что-то мычал во сне, временами принимаясь стонать. Проснётся скоро, если не сейчас. Я шумно прокашлялся, уселся поудобнее, затем стал разбирать бумаги. Вроде Великобритания ничего не забыл. Глаза так и застыли на буквах «Акт о капитуляции». Я пытался не обращать внимания на эти звуки, но раздражение так и кипело где-то глубоко в груди. Не представляю, что будет, когда он впадёт в отчаяние и начнёт рыдать. И это будет продолжаться долго, часа два или больше. И документ он подпишет не по первой просьбе. Стоит запастись терпением. А пока… Подумаю-ка я… Повернувшись к немцу, я не почувствовал ничего, кроме злости, тихой, совсем незаметной, но злости. А что я ожидал? И думать нечего: он совершенно чужой мне человек. Теперь, смотря на него, я едва могу представить себе, о чём он думает, что хочет и что чувствует. В прочем, всё это ни к чему. А вдруг Великобритания прав? И что тогда? Получается, что из-за отца, советы которого Рейх обычно игнорировал, он расстался со своими принципами, забыл обо всём, что между нами было и не вспоминал об этом даже тогда, когда мы были рядом друг с другом? Так, что ли? Не знаю… Я бы так никогда не смог. Никогда. Разве это можно забыть? Эти затянутые ночные разговоры в лесу, тёплые объятия и жаркие клятвы в вечной дружбе. Наверное, поэтому я не понимаю. Потому что, я не могу. А он смог. Стоит ли называть его человеком с железными нервами, сильным духом и с несломимой силой воли? Да, стоит. Но прежде всего он предатель — это позволяет закрыть глаза на все вышеуказанные лестные слова. Да… Мне стоило заметить ещё очень давно. Но я не смог понять даже того, как мы стали называть друг друга официально. Мне всегда казалось, что мы делаем это лишь из-за уважение и для того, чтобы не выделяться среди других. Я думал, что при желании мы можем в любую секунду перейти на дружеский жест. Ох… Сколько я уже говорил себе, что не нужно вспоминать? Мы уже давно чужие люди. Прошло столько лет. Прошла война. Да, было больно и страшно, но постепенно всё уляжется, забудется. Россия не прав, люди попытаются вытеснить все эти ужасные воспоминания из своей головы, они не дадут будущему поколению знать, что такое голод, мучения, даже понаслышке не дадут. Лет через десять, а может меньше, если повезёт, люди справятся с воспоминаниями об этих годах. Разве только иногда неожиданно всплывёт в памяти то солнечное утро, когда никто не ожидал подставы от немцев. В голове вновь пронеслась картинки счастливого детства: он, раскрасневшийся, уставший, но очень довольный собой, везёт меня на санках, потом, уже дома, пьём обжигающий чай; летние пейзажи проносится мимо моих глаз, я на велосипеде, он сидит сзади, потом срывается и падает, его колени ободраны и я несу его до самого дома, прямиком к его отцу, а он держится за меня и я чувствую тепло его рук… Я улыбнулся какой-то лирической улыбкой, словно погружаясь в тот день. Нет! Не нужно вспоминать. Мы уже давно совершенно чужие люди. Между нами пропасть, очень много лет, когда каждый жил своей жизнью. И… Нет. Всё, хватит. Хватит лелеять воспоминания о нём. Если он когда-то просто допустил мысль о том, чтобы предать меня, значит он вообще не достоин дружбы со мной. М-да… С такими друзьями и враги не нужны. Я посмотрел на подонка исподлобья. Спит. Тревожно спит. Когда же он проснётся?! Не могу дождаться, когда я смогу… Что? Просто недовольно посмотреть на него? Ну, а больше ничего сделать я не смогу, если он, конечно, не нападёт на меня. Самозащита мне не чужда. В памяти вдруг всплыло лицо России. Ну… Ну… Действительно похож! Вот! Лицо подставь одно к другому! Ладно… Хватит об этом. Кстати… А ведь сын отреагировал на моё признание весьма спокойно. Не знаю почему. Он будто… Понял. Понял мои чувства и желания. Но… Ладно, не буду об этом. У меня будет ещё масса времени, чтобы мыслить лишь о детях и проводить с ними всё своё свободное время. Вдруг нацист сдавленно замычал. Я повернулся в его сторону. Его рука покоилась на лбу, а лицо было искривлено. Потом он открыл глаза и посмотрел куда-то вверх. Лежал он так очень долго. — So sieht also die Hölle aus…*(7) — тихо произнёс недодиктатор. — Угу… До сих пор удивляюсь, — он явно не ожидал того, что я сижу рядом. — Прежде чем ты начнёшь мне угрожать, я хотел бы задать тебе пару вопросов, — я повернулся к нему всем корпусом. — Скажи, почему после тебя остаются одни трупы? И зачем ты вообще куда-то побежал? Помереть захотелось? Вряд ли ты знал, куда бежишь. Ну? Скажи что-нибудь. — Не хочу… — о! Прикольно. Ну что ж… — Ну раз ты не хочешь со мной разговаривать, то давай ты кое-что сделаешь, — протянув руку в сторону, я достал лист, на котором русскими буквами, чёрным по белому, было написано «Акт о капитуляции». — Вот, если ты по лесу бегать можешь, то и ручку, я думаю, удержать тебе не сложно. Подписывай. Я решил не тянуть и сразу начать с подписания важных бумаг. Документ я положил ему прямо на грудь, рядом примостил и ручку. Он всё это время, кажется, переваривал всё мною сказанное, потом медленно перевёл взгляд с листа на меня. О… Этот взгляд. Я еле удержался от победной ухмылки. Нет, ну, а что? Нужно уметь проигрывать — к этому следует приучать наших врагов. Что-то тихо промычав, он отвернулся от меня, устремив голову в стенку палатки. — Чего? — я действительно не понял, хотя он даже не мямлил, просто речь нечленораздельная и тихая. — Что ты там бормочешь? — Я не буду ничего подписывать, — тихо прохрипел он, после чего подкрепил свои слова тем, что откинул лист в сторону и сложил руки на груди. Я глубоко вздохнул, забрал документ, положил его обратно за спину. — Хорошо. Значит, ты предпочтёшь сдаться кому-нибудь другому? Ну… Просто там за тобой уже очередь выстроилась за местью и больше половины из них вряд ли будут так же добры и терпеливы к тебе, — подложив под подбородок руку, я стал наблюдать за его реакцией. Реакции не было. Он всё также молчал, нахмурив брови и усиленно глядя куда-то в стену. Меня это злило, но я не собирался терять самообладание. Я смогу добиться своего и даже ни разу его не ударю. Просто нужно постепенно повышать градус. Думаю, на сыне он сломится. Хотя… Прикрикнуть, я думаю, лишним не будет. — Рад ведь, что жив, тварина?! — немец сильно дёрнулся и с ошалелым взглядом посмотрел на меня. — Думаешь мне нравится постоянно твою задницу спасать? Хватит уже искать приключения на филейную часть. Если бы не я, то ты бы сейчас был в аду. Я не имею в виду ничего мистического, я говорю о том, что тебя в лёгкую мог забрать Великобритания и вот у него ты бы так сейчас не сидел, не вымудрялся. Так что давай, постарайся обуздать свой гнев и делай всё, что я тебе скажу. Или думаешь, что у тебя есть выбор? Можешь не отвечать, я за тебя скажу. У тебя его нет. Все твои выходные ситуации были в лице ЯИ и КИ. Только вот где они? Где твои союзнички? Что? Нет их? Конечно, нет. КИ от вас сбежал, а ЯИ ты лично грохнул. Так кто тебе нынче греет бок? Ладно… Давай, делай, что велено. Если у тебя осталась совесть, то ты сделаешь всё быстро и без глупостей. Да? Появилось чувство, будто я беседую с несмышлёным ребёнком. Я вновь потянулся за документом, но тут заметил его зашуганный взгляд. Ну, конечно, он ничего не подпишет сейчас. Я замучено вздохнул. Когда же я, блин, смогу спокойно поспать? Стоит подождать немного, пока он сам успокоится, а то будут проблемы — закроется от меня совсем или вообще нападёт. Немец отвёл от меня глаза. Ему явно не понравился такой гонор, но логика, видимо, всё ещё преобладала над чувствами, поэтому он тихонько поджал к себе ноги и сжал кулак на одной руке, а другую руку прижал к окровавленному лбу. Задумался… Там, где он трогал лоб, было слишком много крови. Я не мог на это спокойно смотреть, потому обернулся в желании найти что-нибудь из чистой ткани. Ничего. Только аптечка. Я решил покопаться в ней. Там и впрямь был лоскуток голубоватой ткани. Ладно, сойдёт. Взяв свою флягу, я смочил тряпочку водой, после чего придвинулся к нацисту. Конечно же, его напрягли такие близости, он сразу попытался как-то закрыться, но я откинул его руки в сторону и принялся вытирать ему лицо от крови. Начал со лба. Рейх не сопротивлялся, видимо, поняв, что вырываться не имеет смысла. Закончил чистку на щеке. За весь процесс я множество раз морщился и не только от отвращения, но и от воспоминаний о той встрече, когда он был за деревом, а я стоял… Ну… Не напуганный, а… Да кого я обманываю? Обосрался я знатно! Всё прошло за несколько минут, клочок тряпки я промывал аж три раза. Святой коммунизм… Он что, решил душ из крови принять? — Ну вот, — мягко и даже как-то заботливо произнёс я и отложил клочок в сторону, надо будет его выбросить. Отсел чуть подальше и осмотрел Рейха. Да, так намного лучше. Так он хотя бы на человека смахивает. Выглядел он менее встревоженным. Я счёл это за разрешение начать всё заново. — Сейчас я дам тебе документ. Уже прочитал какой, да? Ну вот, — я вновь положил лист ему на грудь, нашёл ручку, но её оставил у себя в руке. — Ты можешь дуться и молчать сколько угодно, но тебе придётся это сделать. Так вот… Сейчас ты откажешься в грубой форме от всех контактов со мной или ты сейчас переступишь через свою гордость, свои собственные желания, своеволие, подпишешь эту бумагу и потом будешь радоваться тому, что остался жив. Как ты на это, лапушка, смотришь? Судя по взгляду, смотрит он на это крайне плохо. Даже не знаю, что вызвало такую реакцию: то, что я разъясняю ему всё, как грудничку или то, что я назвал его лапушкой. Может, всё сразу. Фиг его поймёт. Его разум — это какой-то хаос, и разбираться с ним я не собираюсь. Он смял простынь в руке, затем отпустил. Переводя взгляд с меня на документ, он, видимо, боролся со своей самооценкой и… совестью? Потом в его глазах неожиданно появился страх. Ну или волнение. Да, наверное, оно, потому что страху взяться вроде не с чего. Его передёрнуло. Да… Я, судя по всему, погорячился, когда подумал, что его совесть мучает. Ага, прям представляю, как он начинает валяться у меня в ногах, вымаливая прощение в знак того, что скорбит о всех потерях вместе со мной и со всем человечеством… Да скорей я в Бога поверю, чем это случится! — Я не собираюсь ничего подписывать, даже не надейся, — всё так же хрипло промямлил он, но с такой дикой гордостью, что мне даже как-то противно стало. Надо будет ему дать что-нибудь горло смочить, а потом ещё и поесть, но это позже. — Рейх, ты, я не знаю намеренно или по глупости, совершил ошибку, при чём непростительную. Вот пришёл момент расплаты. Я и так сделал всё, чтобы тебе в твоей ситуации было максимально комфортно, так будь добр, не выёбывайся, — я пытался не повышать голос и у меня это получилось. И, кажется, я совершил ошибку, когда положился на гуманные способы решения проблемы. Он нахмурился пуще прежнего и скривил губы в злобе. Ой, чую, он сейчас сорвётся. И я не ошибся. Уже через несколько секунд он второй раз отшвырнул документ от себя, но в этот раз он решил ещё и меня отправить в полёт. Только вот есть одно но. Он может запустить летать только то, что намного меньше его самого по весу, а я… ну, явно больше. Так или иначе, я не стал терпеть то, что он пытается в порыве гнева ударить меня. Я грубо схватил его за плечо. Он тут же с глухим стоном завалился обратно на мягкую подушку. Ну, конечно… Как меня бить, так мы готовы горы свернуть, а как нас, так мы сразу помираем от единого прикосновения… пальцем. Только спустя минуту я вспомнил, что на плече у него красуется огромный синяк. — Прости, что я так разозлился. Ты хотел сделать мне больно, мне это не понравилось, — и опять эта приторная интонация, которая даже меня начала бесить, представляю, как она выводит его. — Ты ведь понимаешь, что так делать нельзя? Я говорю не только о том, что нельзя кого-либо бить. Нельзя, например, выбивать людям зубы. Нельзя вырывать людям кадык. Нельзя всё то, что ты делал до этого. Ясно тебе? Я еле удержался от того, чтобы погрозить пальцем и побить этим самым пальцем ему по макушке, как нашкодившему юнцу. Он поджал губу и опустил голову, пристально глядя на меня исподлобья. Так то лучше. А теперь… — Пить хочешь? — немец облизнулся, но губы мокрыми не стали. Явно, хочет. — Хорошо. Вперёд и с песней — на улице много воды. Нацист посмотрел на меня очень настороженно. Что? Непонятно? Я бы тоже не понял… — Снега возьмёшь и его как воду использовать будешь. Всю воду из фляги я потратил на твоё умывание, — соврал… Осталось там воды немножко, но ведь поиздеваться надо. Долго ждать не пришлось. С нытьём и не только, тот выполз из палатки наполовину. Попытался подняться, но я ясно дал понять, что этого делать не стоит — положил руку ему на поясницу, из-за чего он упал на одно колено. Сквозь щёлку я видел, как он зачерпнул горсть белоснежного снега — успело уже намести — и приблизился к нему. Судя по всему, он никогда бы не подумал, что будет так унижаться, но жить-то хочется. Сначала немец его зачем-то понюхал, а потом приник губами к нему. Я наблюдал за этим, слушая то, как он постанывает, тем самым, жалуясь на боль — местная анестезия не рассчитана на столь сильные боли. Болит у него теперь всё неимоверно, уверен. Особенно рана от пули. А ведь ещё бежал куда-то… Ну и как мне ему вообще верить? Как понять, где он врёт, а где нет? Ведь если сбежал, значит, его ничего не беспокоит, а сейчас чуть ли слезами не заливается. Ну такое может разве быть? Хотя… Это же Рейх. У него может быть всё, главное, чтобы это было ему удобно. Прошло примерно две минуты и я дал ему знать, что пора обратно в тепло, но он напропалую продолжал утолять свою жажду. Я стал чуть настойчивее, он же стал злиться, психовать, упорно продолжая делать попытки напиться, хоть руки уже были красными от холода. Когда я уже начал напрямую строить стену между ним и удовлетворением потребностей — взял его чуть ли не на руки и потащил в палатку — он принялся давать отпор так, будто сейчас с секунды на секунду умрёт от жажды. Да не отбирает у тебя никто твой снег! Вон, его целые сугробы намело! Пей — не хочу! — Да осталось у меня во фляге, сейчас дам. Дуй давай назад, — после этих слов тащить сразу стало как-то легче. Ну наконец-то он стал подчиняться хоть каким-то просьбам. Перед тем, как дать ему желанную вещь, я, несмотря на его последние усилия, на жалобный болезненный стон, всё-таки силою уложил его на простынь. Глупо было предполагать, что он сейчас будет вымаливать эту флягу, но я всё же решил подождать хотя бы слово «пожалуйста» — если уж и заниматься воспитанием негодяя, так значит конкретно. — Ну? — я поднял брови и подложил ладонь под щёку. — Что… — Рейх залился сильным кашлем. Ну ещё заболеть не хватало! Когда он откашлялся, я продолжил стоять на своём. — Я жду. Ничего не хочешь мне сказать? — Я не буду ничего просить у тебя, — он вновь отвернулся от меня и я понял, что это тупиковый разговор. Ой… Ладно… Хрен с тобой. Я вытащил из-за ремня флягу и протянул её немцу. Он сразу увидел её боковым зрением. Я не смог отказаться от того, чтобы поиграть с ним и подразнить. Чем ближе его дрожащая рука приближалась, тем дальше я отводил от него флягу. В конце концов пришлось отдать желанную вещицу ему, иначе, клянусь, его рука могла бы оторваться, настолько он сильно её тянул к водяному источнику. Пил он жадно, поэтому вода закончилась крайне быстро. Ну, ничего не поделаешь. Еды ему позже принесу. Теперь нужно окончательно допытать его с актом о капитуляции. Я в который раз положил перед ним важный документ. Да, в нём нет необходимости, но иначе я не смогу добиться официального поражения. Он должен сам это осознать и принять, в ином случае он даже не сделает вид, что сожалеет. А для меня это важно. И всё как сначала: взгляд, злоба, отказ. Ну ладно, подонок. Так уж и быть, перейду к запасному плану. — То есть подписывать ты не будешь? — он промолчал и это дало мне знатный толчок действовать дальше. Ты меня с помощью детей вертел туда-сюда, так дай и мне теперь тобой поуправлять. — Хорошо. А если я скажу, что от этого зависит жизнь твоего ребёнка? Видел бы кто-нибудь, как поменялось его выражение лица. Оно переменилось так быстро, что я даже удивился. Лицо у немца сделалось местами бледным, местами красным, потом судорожно подёргивавшиеся руки неподвижно замерли. Казалось, что даже цвет глаз поменялся, он вообще стал каким-то другим: тёмным, не живым. Да и вся атмосфера в помещении будто поменялась. На этот раз чувствовалась явная победа, при чём моя. Я наконец ощутил, что вёсла у лодки держу я, что хозяин тут отныне не он и правила устанавливаются не им. Аж душа запела. Ещё секунда и его лицо вернулось в прежнее состояние. Не поверил? Да, конечно, нет! Он ведь знает, что Германия со мной в хороших отношениях. Хотя, волнение всё равно было. Видимо, догадывается, что я имею туз в рукаве. — Мне всё равно, — сказано это было таким загробным голосом, что мне пришлось отговаривать себя повернуться к выходу — проверить, не пришёл ли кто-то чужой — не свой у него голос какой-то. — Ты ему ничего не сделаешь. — Да ну? Правда? Ты так в этом уверен? — я грустно улыбнулся ему. — Хотя… Да, ты прав. Я ничего не сделаю ему. Только вот есть один нюанс. — Какой? — его глаза округлились. Кажется, он стал понимать, в чём дело. — Германия будет жить не со мной. Его забирает Великобритания. И уверяю, никто его не осудит, если когда-нибудь он… ну… скажем «случайно» лишит мальчика жизни, — он хмыкнул и отвернулся от меня. — Что тебе не нравится? Я же просто повторяю за тобой. Но на счёт Германии я не вру. Подумай очень хорошо, прежде чем что-то мне отвечать. Честно говоря, не думал, что он так быстро расколется. Я с нескрываемым облегчением перевёл дыхание и позволил себе расслабиться, когда немец медленно повернулся ко мне с убитым видом. Неужели в нём заговорил здравый смысл? Неужто отныне мы по-настоящему поменялись местами? Теперь обороняться пришлось тем, кто раньше непрерывно наступал? — Ну так что, подпишешь на этот раз? — и всё, как в первый раз: я кладу листок напротив него и предоставляю ему ручку. На этот раз я был уверен, что он не откажется. — Прошу, не надо… Пожалуйста… — его голос дрожал, ужель ему сложно выбрать между любимым ребёнком, если это действительно так, и гордостью? — Мы даже волшебные слова знаем? — он затрясся и несколько секунд не мог вымолвить ни слова. — Союз… — я вопросительно промычал, давая понять, что всё слышу. — Я подпишу, только… — Чего ты хочешь? — Я хочу… — он вздохнул так, будто сейчас задохнётся. — Одного хочу — чтобы Германия мой счастливым был, приспособленным. Я тебя умоляю, сделай так, чтобы ему не было сложно в дальнейшем жить. Я знаю, тебе будет трудно это сделать, но мне очень нужно, чтобы Германия дураком наивным не оказался. Ты меня слышишь? Всё это время он смотрел в пол. Вот уж не ждал от него подобных изъяснений. Я пару раз кивнул. Я обману его, если скажу, что смогу как-то контролировать жизнь Германии в доме англичанина. Скажу правду — он ничего не подпишет. Ему нужны гарантии. Ой! Совру и совру. Можно подумать, с Германией что-то плохое и вправду случится. Великобритания же не изверг. К тому же я видел, как он обнимал Германию. Всё будет хорошо. — Я-то слышу. Но ты должен сейчас всё подписать. С ним ничего не будет. — Если так оно и есть, я готов тысячу таких документов подписать, — с этими словами он взял ручку и быстро подписал документ. Так быстро? Даже рука не дрогнула? Да и слова эти… Что-то слишком просто… Да. Слишком просто для него. Я напрягся и стал ждать, когда он что-нибудь вытворит. Я ждал, даже успел лист убрать в безопасное место. Он ничего не делал. Ничего. Никакой ярости в глазах, на лице ни одной эмоции. Обдумывает свои действия, что ли? Не знаю, но что-то мне очень не нравится его спокойное поведение. Ничего не случилось и спустя пять минут. Я уже расслабился. Ну, а дальше… Слёзы, сопли — всё, как всегда. Он всё время что-то говорил, но и ревел не переставая, и я не мог понять ни слова. Всё это мы уже давно проходили. Мне уже даже скучно. Интересно, когда он выкинет что-нибудь новенькое? Ведь у него всегда нытьё по любому безвыходному поводу. Прошло уже минут десять, а ревун продолжал захлёбываться, вспоминая все известные ему ругательства на немецком, действуя на нервы. Но я не смел его прерывать. Если рыдания рвутся наружу, пусть выплеснет эмоции вволю. Да… Плохо я и ГИ воспитали его, оттого он такой и плакса. Признаюсь, страннее сочетания я не видел: садизм и жестокость и вместе с ними плаксивость и мягкотелость. Страх! Вскоре он охрип, горло уже не выдерживало таких напряжений, а по лицу нескончаемым потоком всё текли слёзы. — Почему ты меня сразу не убил? — сквозь рёв я смог разобрать лишь это. Ох… Как же меня это уже достало… Мне, превозмогая самоуважение, пришлось его жалеть. Чувствую себя идиотом, но ведь это для спокойствия, моего и Рейха. Я придвинулся к нему ближе и осторожно притянул его к себе, придерживая за спину. — Знаешь… Я и сам не понимаю. Как оказалось, я не могу убить человека, — рука сама по себе легла ему на голову и принялась поглаживать. — Но я удивлён, я думал, что ты боишься умереть, а ты, оказывается, даже хочешь этого. — Почему ты так решил? — спросил он, голос был более спокойный. — А почему ты спрашиваешь тогда об этом? — я спустился чуть ниже и своей щекой ощутил его щёку, она была мокрая от слёз и мягкая. Рейх задрожал всем телом и слёзы вырвались с новой силой. — Я боялся, — нахмурив брови в недоумении, я взял его за руку. Вообще не понимаю, что он имеет в виду. — Чего боялся? — Боялся, что ты застрелишь меня, — он вдруг крепко обнял меня за шею, несколько раз торопливо поцеловал в щёки. — Спасибо тебе, спасибо, спасибо. — Скажи спасибо своему сыну. Я сделал это ради него. Если он останется сиротой, его это не спасёт, — он со стоном закрыл лицо руками и с трудом вдохнул воздух. — Боялся он… Правильно. Так и должно быть. Вот нормальная реакция на всё происходящее. Я рад, что ты мне признался. Это тебе на пользу пойдёт. Но на твоём месте я не стал бы так трястись над своей жизнью. Над ней трястись теперь буду я. Скажу сразу, я, в отличие от тебя, пленных брать не буду. На кой мне рабы? Мне, конечно, терять нечего. Что сложного в том, чтобы пройтись по твоей судьбе, снося к чёртовой матери всё, что ты любишь, безжалостно вминая твоё лицо в грязь? Да ничего. К тому же, я знаю множество твоих слабостей. Но я не буду ничего делать. Я принципиально мстить не буду. Я думаю, ты и так сам себя уже наказал. — С-Союз… — Не перебивай. Просто помолчи и послушай. Ты объявил войну, это был твой выбор. И вот ты проиграл, теперь выбор за мной. И знаешь… Ты на протяжении всех этих страшных лет давил на моё самое больное — воспоминания о тебе. Моё неравнодушие к тем дням, когда мы с тобой были друзьями остаётся со мной и по сей день, просто подумай, насколько сильно тебя это спасло. И сейчас я вижу твоё лицо, твои скорбные глаза, твои дрожащие губы, опущенные чувством вины плечи — всё это не даст мне силы размазать тебя по стене, потому что я помню. Поэтому я ограничиваюсь лишь родительской нотацией. Я прощаю тебе этот грех. Мои последние слова очень сильно ударили по ушам, как мне, так и ему. Кажется, что это единственные слова, которые он чётко услышал. Я решил продолжить. — Да. Я прощаю тебя. Но только я. И только за личные обиды. За всё остальное простить не могу. Если бы ты лично мне в жизнь насрал, было бы плевать мне с высокой колокольни, но ты точил зубы на другие страны, на мои территории, на мой народ и на моих детей. Поэтому я оставить это просто так не могу. А так… Отпустил бы я тебя, пожалел. И пожалею. Но без наказания ты не останешься. Уж извиняй, подонок — служба. За то, что ты устроил, тебе следовали бы пожизненные катороги или же расстрел, а может вообще вечные муки, подобные тому, что ты вытворял. Мы, голубчик, тоже не плохо издеваться умеем. Но, как и говорил, как обещал, пожалею. А теперь успокойся, подумай об этом хорошенько, потом ляг и поспи. Завтра мы отправляемся в мою страну. Там тебя поведут на обследование в психиатрическую больницу. Осмотр — это, конечно, всё для виду, лечиться тебя положат по-любому. Но не переживай, тебя не будут пичкать таблетками и колоть сильные седативные препараты. Ну… Если не начнёшь буянить. Знаешь же не по наслышке, что смирительный дом не терпит подобных выкидов. Я замолчал и наконец отстранился от него. Он выглядел таким убитым сейчас. Я решил не уточнять, кто подогнал мне идею о психушке — помрёт боюсь. Ну или опять расплачется. Почему у меня возникло чувство сострадания? Просто я вижу, что именно сейчас он не притворяется. Там, в лесу, где я принялся его душить — да, он из последних сил пытался манипулировать. Теперь же он от чистого сердца заливается. Хорошо, что отныне я могу замечать разницу и больше со мной номер с манипулированием не пройдёт, вижу я его насквозь. Ну или просто он не хочет больше скрываться. А если так, то… — Рейх? — он что-то тихо прохрипел. — Всё может быть так, как я сейчас сказал. Но ты в силе изменить всё, если расскажешь, что произошло. Если ты сможешь доказать свою правоту, убедишь меня в том, что это было необходимо, то психбольница тебе не грозит. Но только при условии, что нападение было действительно обоснованно. Сейчас не до тайн. Так… — Нет! — голос прорезался вмиг, правда после этого он закашлялся. Это… Странно. Неужели всё настолько плохо? Что ж, не буду его дальше допрашивать. Хотя… Очень интересно, что же он там учудил. Я человек не глупый, но ничего не понимаю в его поступках и, видимо, никогда не пойму. Дальше всё было спокойно. Он благополучно уснул. И я улёгся. Руки места не находили, потому сейчас они блуждали в районе его груди. Завтра будет сложно: и морально и физически. Не только мне, но и ему, а также Германии. Он, наверное, ещё не знает о том, что его отец жив. Даже не знаю, как он отреагирует. Обрадуется небось. Ну, а чего нет — отец всё же. Нацист даже поесть не успел. Не помрёт он тут? Навряд ли. Ну ладно… Утром поест. И я тоже утром поем. Голод как рукой сняло. Вообще ничего не хочу. Только спать.