Всё равно не сдамся тебе

Россия явно не привык спать рядом с более, чем одним человеком. В его постели всегда находилась максимум одна персона. И эта персона — он сам. А США либо маменькин сынок, либо частенько с кем-то засыпает, потому как сейчас нагло обнимал туловище русского и крайне сильно бесил сына коммуниста своим дыханием. Парень проснулся почти сразу, как только американец обнял его. Стоит ли говорить, что это случилось буквально через два часа, после отбоя? Россия и сам не знал, почему, но он просто лежал на боку, который успешно и отлежал за всю ночь. Впрочем, Россия много думал. В основном мысли лезли об отце и его решении. Приемник лишь притворился спокойным, а внутри себя он рвал и метал. Объяснение отца было убедительным, но… Но он же оставил в живых своего врага, который разрушил ему всё спокойную и хорошую жизнь! В общем, Россия не выспался. США спал, как убитый. Ради интереса, русский пару раз скинул его руку с себя, но проклятущая культяпка возвращалась на место именно в тот момент, когда парень начинал дремать. Русский пробовал даже лягаться, но это не работало и американец упорно и мужественно продолжал пускать слюни. В прямом смысле. Сын СССР буквально спиной ощущал, как его кофта промокла. Противно, но Россия потерял чувство брезгливости уже как год назад. Ему было всё равно и это был минимум того, что его раздражало. И спрашивается, если будущему приемнику так не нравится, то почему он не уйдёт? Ну… Он, конечно, готов был уйти подальше от бесячего иностранца, но в потёмках блуждать в поисках своей палатки, да ещё по территории, которую он не запомнил, он не горел желанием. Одно из двух: либо он будет в тепле, но без сна, либо он будет на холоде и… без сна — вряд ли он найдёт палатку так быстро. Утром пришло спасение в виде Великобритании, который решил заранее разбудить своего сына и собраться в свою страну. Англичанину всё больше казалось, что он заболевает. Ну, конечно, столько времени на холоде провести, да ещё и без чая. Удивлению не было предела. Вместо сына он увидел Россию. Сначала… А потом, за ним он обнаружил и США. Думать о том, что здесь происходит ему не хотелось, но как же можно отделаться от надоедливых неприличных мыслей? К тому же он прекрасно знал, что на такое его сын вполне способен. В подобных ситуациях аристократ немногословен. — Я загляну позже, — англичанин осуждающе взглянул в глаза России. Русский не понял, к чему этот взгляд. Но у него тоже была к Великобритании претензия. Хоть бы помог! Ну, раз ему придётся действовать самому — как всегда, помощи от других не дождёшься — и раз США уже хотели разбудить, то сдерживаться теперь не имеет смысла. Великобритания сильно дёрнулся, когда за спиной услышал дикий ор. Он недовольно сжал губы и продолжил свой путь к СССР. Он более, чем уверен, что всё в порядке, не стоит проверять к чему весь этот шум. Россия псих всё-таки, что с него взять? А США… Проснулся, что неудивительно. Было бы странно, если бы американец продолжил спать. В таком случае Россия был бы вынужден пользоваться уже известным способом привлечения внимания. Однажды этот способ оставил у него шрам в виде зубов на руке. Неприятно. Но работает же! *** POV СССР Утро началось с самых депрессивных нот. Я только проснулся, при чём очень легко, и первое, что решил сделать — это посмотреть время. Семь утра! Кошмар. Но раз я чувствую себя отдохнувшим, то зачем выделываться? Я взглянул на своего врага. К моему удивлению, тот лежал на спине с открытыми глазами и смотрел куда-то наверх. Интересно, когда он проснулся? Неужто раньше меня? И выглядит он вообще ужасно, будто бы и не спал. Ну, после того, как он рыдал в голос, я не удивляюсь его состоянию. Пустота на душе, наверное. Не могу утверждать. Вдруг снаружи меня позвали и потребовали, чтобы я проснулся. Великобритания всегда просыпается чуть свет не срамши. Увидев, как начала раздвигаться створка, я сразу же, как можно громче потребовал отойти. Ладно, на самом деле я просто поднял крик. Рейха он никак не тронул, а шелест сразу же прекратился и послышались шаги, отдаляющиеся от палатки. Я пожал плечами, после чего выглянул из палатки. Пощурившись от света, устремил глаза на англичанина. Он был очень недовольным. Стоит ли мне извиниться за мои оры? Нет. Пожалуй, нет. — Чего? Собираемся уже? — я потёр глаз пальцами. Захотелось зевнуть и я не стал себя сдерживать. — Сначала поесть нужно, а потом да, собираемся, — к моему удивлению, аристократ ответил без единого раздражения в голосе. — Можешь принести поесть тогда? — Великобритания уже развернулся, но тут я понял, что нужно уточнить. — Две порции! Аристократ тяжело вздохнул. Было видно, что его до сих пор коробит от моего решения. Он посмотрел на меня долгим ненавидящим взглядом, а потом нахмурился и закрыл глаза. — Хорошо. Тогда и ты, будь добр, соберись, как это нужно, — сквозь зубы процедил он и я даже удивился. — Возьми что-нибудь для безопасности — намордник к примеру. Не хочу умереть от того, что какой-то карлик перегрыз мне горло. С этими словами он удалился. А мне стало так неприятно. Не знаю, почему. Может быть это всё из-за вчерашнего разговора с Рейхом, из-за моего вчерашнего добродушия к нему, а может меня просто расстроил сам Великобритания. Может быть всё сразу. И где я ему намордник найду?! Когда я засунул голову обратно, немец уже лежал на боку, но не на том, что был у него ранен, то есть, лицом ко мне. Смотрел он всё туда же — в никуда. Мне кажется или он стал хуже выглядеть? Это из-за Великобритании? Хотя… С чего бы? Судя по отрешённому взгляду, ему всё равно о чём мы там балакали с англичанином, всё равно и на осуждения. — Рейх, — не ждал, что он откликнется, но после зова он тут же посмотрел на меня. Большие голубые глаза, окружённые по-ненормальному чёрными тенями, смотрели сонно, и только в последнюю минуту в них зажглось острое и ненавидящее весь свет выражение. М-да… Всё-таки даром прошли мои вчерашние откровения и доброта. Хоть бывший фюрер и разрыдался при враге, как баба, унизился, принял своё поражение, но так и остался оголтелым садистом. Вряд ли он по-настоящему признал свои ошибки. Просто хочет выжить и докучать своим существованием мне и остальным. В принципе, я могу пустить слушок, что прикончил его, ну, чтобы мне потом спокойнее жилось, чтобы потом не терпеть злющие взгляды остальных на собрании. Не знаю, стоит ли это делать. — Тебе нужно поесть. Надеюсь, что с этим у тебя не возникнет проблем, — я опустил взгляд чуть ниже. С лёгким отвращением посмотрел на забрызганную кровью одежду. Забыл даже про рубашку его. — И тебе стоит переодеться. Немец вскинул одну бровь. Я не понял, почему. В общем, думать об этом долго мне не пришлось. Снаружи донёсся кашель. Я бросил быстрый взгляд на врага, затем вылез из палатки наполовину. Великобритания смотрел на меня снизу вверх и, судя по всему, боролся с желанием чокнуть тарелки, что были в его руках, об мою голову. Я молча взял их и также молча вернулся. Тарелки были поставлены на пол. Одна из них содержала в себе очень мало еды. Кажется, мой англоговорящий друг решил, что враг народа на диете. Ну ладно. Эта тогда достанется мне. Не подохну от голода. Вдруг я вспомнил про то, что мне неоткуда брать одежду. Англичанин уже уходил. Я снова вылез и чуть ли не оглушил своего временного союзника. Не так уж он и далеко ушёл… — Ты чего орёшь? — Великобритания схватился за сердце и попытался рассмотреть «внутренности» палатки. — Что-то случилось? — Нет. Нет, прости, — я вылез и подошёл к нему вплотную. — Великобритания? — Ну что? — раздражению уже не было предела, голос у него так дрожал, будто его на морозе держали два часа без одежды. — У тебя одежды лишней не найдётся? — что ж, пожалуй, теперь я видел всё: истерика по английски. Сначала, конечно, он задумался, стал обдумывать мною сказанное и вот уже было хотел что-то ответить, как вдруг его, кажется, осенило для чего я задал такой вопрос. Потом он прищурился, улыбнулся и от души засмеялся. Я от безысходности тоже стал посмеиваться. А в глазах у моего союзника была чистая ненависть. — Чего ржёшь? Так есть? — я чуть успокоился и стал наблюдать за тем, как аристократ потихоньку теряет свой статус вечно спокойного чаелюба и превращается в яростного желателя мяса и крови. — Он уже ест? — вопроса я не понял. Мигом затихнув, я осторожно заглянул в палатку и увидел, как мой бывший друг уплетает за обе щёки пищу. И, конечно, мою порцию. Я вообще-то собирался отдать ему свою тарелку, но можно было бы и подождать, пока я сам предложу, а не в наглую жрать то, что возможно не твоё. — Да, — я посмотрел на англичанина, который продолжал посмеиваться. — Тогда ему это не надо, — он язвительно улыбнулся и стал ждать реакции. Я одарил его той же улыбкой. — Но ты всё равно принеси, — чуть подумав, я решил добавить ещё кое-что. — Хоронить его в чём-то нужно ведь. — Так просто? — Да, так просто, — я поставил руки на бёдра, а после сделал самое серьёзное и угрожающее лицо. — Но я всё же дам тебе совет. В следующий раз, когда будешь приправлять еду отравой, задумайся о том, что можешь убить кого-то другого. Ты только что мог навести на себя огромную беду. — Да кто за тебя заступится? Твои дети? Очень сомневаюсь, — иностранец повернулся ко мне спиной и побрёл куда-то. — Рубашку дам, но не свою. Чёрт с вами, психами. Душа ликовала. За такое короткое время я выиграл, как минимум, три раза: Рейха в войне, ещё раз Рейха, когда заставил его подписать акт о капитуляции, а теперь ещё и Великобританию в борьбе за владение побеждённым. Я вернулся. Порция, в которой была отрава, стояла нетронутой. В позе врага виднелся явный протест: он сидел со скрещёнными на груди руками и глядел в стену. Против чего не знаю, конечно, но пусть выделывается себе, я не против. С одной стороны хорошо, что он не проявил ко мне какого-либо уважения и сразу стал есть то, что по сути не его. — Я не собираюсь есть эту дрянь, — озвучил причину своего недовольства Рейх. — Да, хорошо… Он лишь повернулся ко мне, видимо, не веря такому спокойствию, но после этого сразу повёл носом, нахмурил брови и вновь отвернулся. Я стал ждать англичанина. Наверное, этот аристократ думает, что я совсем съехал с катушек. Ну разве ему будет приятно смотреть на кровавые разводы? Мне вот нет. Достаточно крови. Видеть её больше не желаю. Надеюсь, Великобритания быстро вернётся. *** Несчастный преступник держался как нельзя лучше для человека, который обречён выдержать напор многочисленных безжалостных глаз, устремлённых на него. Некоторые дамочки-медсёстры замирали в полнейшем ступоре и страхе, а те, что посмелее, парни, просто таращились и едва сдерживались от того, чтобы нарушить мой приказ и пристрелить мелкорослого убийцу. На самом деле, здесь не должно быть столько людей, половина из них должны были быть уже в поезде, но, кажется, всем хотелось поглазеть на того самого инициатора всей этой мясорубки. А ведь немало тех, кто вообще не осведомлён о том, как выглядит главный фюрер. Держу пари, не так они представляли себе величайшего маньяка. Ну, книжку по обложке не судят. Особенно сильно его рассматривал Великобритания. В крепких объятиях он держал Германию, судя по виду мальчика, насильно. А взгляд у парнишки… Что же ты его держишь так, аристократишка недоделанный? И этот глаза поставил, собственного сына не видит. Ну что же я, изверг, что ли? Я резко остановился, руки до сих пор мёртвой хваткой лежали на его плечах, поэтому он тоже остановился. В этот момент Германия посмотрел на меня с такой благодарностью, что я с трудом удержался от улыбки. Нацист склонил голову вправо и я отчётливо увидел, как он скользнул взглядом по мальчугану. И долго смотрел. Я не видел, чтобы в его глазах пробегала хоть какая-то любовь, нежность. Он лишь поднял брови, видимо, ожидая, пустят его к нему или нет. Времени было мало. Всё-таки на Берлине войска не заканчиваются, лучше поторопиться и вывезти всех, кому это нужно. Я не выдержал и произнёс: — Можешь попрощаться с ним. Слова были адресованы не Рейху, а Германии. Не знаю как, но это поняли и первый и второй немец. Тут же мальчик вырвался из рук Великобритании и мигом оказался рядом с нами. Я чуть отошёл от них, но взглядом дал понять солдатам, чтобы те, если что, были готовы. А то чуть промедлишь, того и гляди… как накинется на кого-нибудь. Встал так, чтобы видеть всё. В глазах Германии блестели слёзы, а на лице было множество эмоций, никак не сочетающихся между собой: радость, ужас, горечь, надежда. Так, по крайней мере, думаю я. Ребёнку от избытка чувств не хватало слов, поэтому он просто откровенно ревел, кричал, захлёбываясь слезами. Никого не стеснялся. Ну, он и не должен. Хотя, по сути, мы все стесняемся показать свои чувства, открыть души, показать сентиментальную свою сторону. Но… И… Наверное, это у них семейное — как же не естественно выглядят их чувства и слёзы. Или это уже я перестал верить в искренность эмоций? Не знаю… Мой враг сильно наморщился и, сухо обняв сына, открыл рот, чтобы что-то сказать, но так и не сделал этого. Честно говоря, мне тоже захотелось сказать пару ласковых тому, кому разрешили попрощаться с родным человеком, но я также промолчал, просто молча глядя, как малец рыдает на груди у отца. И только он. А у нациста, судя по всему, поток слёз иссяк ещё утром. Скотина. Германия всё ластился. В какой-то момент он взял отца за руку, прижал у губам и опустился перед ним на колени. А этот всё смотрит и… Ух… Тебе бы на коленях ползать, вымаливать прощение у него! А то поглядите на него, ребёнка перед собой чуть ли не молиться заставляет! Хотелось убить. И, видимо, это было написано у меня на лице, так как Рейх тут же бросил быстрый взгляд на меня. Не знаю, что это было, но сразу после этого действия он схватил сына за плечи, поднял на ноги и стал быстро-быстро его целовать в щёки. Радости пацана не было предела. Интересно, а он знает, что его любимый папа опять играет, чтобы лишний раз по роже не получить? Жаль мне парня! Так унизительно вымаливать любовь, к тому же у родного отца. Как вообще можно испытывать нежность к этому чудищу? В голове моментально пронёсся шквал воспоминаний, когда я его так же держал в своих руках и успокаивал, при чём во время войны. Ну и что?! Меня просто раздражают его слёзы. А вчера… Да тоже! Да ещё и спать хотелось. Оправдание дурацкое, но я никогда не посмею признать, что я не могу смириться с нынешним Третьим Рейхом — воспоминания всё лезут. Пока Германия мял белую ткань в ладонях, его отец гладил его по волосам и шептал что-то на ухо. Утешения… кажется. Но малец тотчас продемонстрировал самый, что ни на есть, настоящий испуг. Он забегал глазами, губы задёргались. Он что-то ответил, после чего стал крайне заметно кого-то искать в толпе. Я очень старательно пытался понять, кого же выглядывает Германия. Великобритания — пролёт, на нём взгляд мальчишки не задержался. Спустя несколько секунд я смог лишь предположить, что маленький немец смотрит на США. Я сразу же поместил свои догадки в мусор, так как… Ну зачем ему США? Тем не менее, Германия снова что-то прошептал и Рейх злобно сузил глаза и нахмурился, попутно скривив губы в отвращении. Я глубоко и шумно вздохнул. Не нравится мне всё это. Сначала мне показалось это хорошей идеей, но теперь я сомневаюсь в нормальности происходящего. Да и Германия уже не так сильно плакал. Облизнув губы, я перевёл взгляд на окно поезда и немного удивился. Окно было открыто, из него выглядывал Россия и тоже смотрел куда-то в сторону США. Нет, не ошибся я. Идея появилась такая — я сейчас подойду к ним ближе и просто послушаю, о чём они там говорят. Неужто Германия что-то личное о нас докладывает? Ну, а если так… Не поздовато ли? Война-то уже всё, кончилась. Там осталось разгромить только тех, кто мириться со своим поражением не хочет. В общем, сделал так, как задумывал. Тощие фигуры сначала не двигались. Как только я подошёл ещё ближе, Германия, увидев меня рядом, ухватился за отца крепче, точно боялся, что сейчас их разлучат. Рейх вскинул брови и посмотрел на меня сверху вниз, из-за чего мне захотелось вмазать ему. Он положил руку на голову Германии, после чего произнёс что-то вроде «Ну-ну, мальчик мой», но на немецком. Вообще-то, пора уже в путь. Так… Как сказать мальчику, что пришло время разлуки? При чём, долгой разлуки. Не знаю, как он отреагирует, опять разревётся, скорее всего. Но час расставания настал и ничего не поделаешь. — Германия, нам уже нужно уезжать… — начал я. И это ещё не всё, что я должен сказать, но я уже чуть ли не с кровью выдрал из себя эти слова. — Я понимаю, дружок, расставаться грустно, горько. Я знаю, что твой отец тебе очень дорог. И для него дороже тебя никого нет. Но всему приходит конец. Всё это время Германия смотрел на меня. Ему было тяжело это слушать. А Рейх по виду не испытывал тяжесть разрыва. Мучения, слёзы, крики, мольбы — всё, что часто родители чувствуют и делают, когда их отрывают от детей на долгое время. А также, всё то, что не испытывает этот нацист. И ведь он сам допустил весь этот ужас для ребёнка. — Всё хорошо, сынок, — вдруг произнёс Рейх и ободряюще похлопал парня по спине. У меня сердце чуть не разорвалось, когда мой враг с такой жестокостью, небрежностью оторвал руки сына от себя, и легонько оттолкнул его от себя. Пацан тяжко вздохнул. Каков же мудак! У него есть единственный близкий человек, а он его тиранит так. Как же я надеюсь, что через несколько лет, когда он также будет со слезами стоять перед Германией, парень повторит подобное и оттолкнёт его. И правильно сделает! И дальше у меня всё было, как в тумане. Рейха повязали, поместили в грузовой отсек, а Германию увели на другой поезд. Нам в разные стороны ехать. И им опаснее ехать. Надо будет написать. Очнулся я лишь тогда, когда поезд отправился в путь, а я сидел на кровати прямо перед старшим сыном. Со мной все хотели ехать, но я решил, что лучше побыть с Россией, ему нужно сейчас моё внимание. Очень много внимания. К моему удивлению, Россия быстро разделся и, совсем не глядя на меня, прыгнул в постель. Уже спустя минуту уснул, как убитый. Везёт! Я долго ещё не смогу уснуть. Я лёг грудью на стол и меня настигла печаль. Так… Странно. Постоянное ощущение, что вот-вот случится опасность. С чего вдруг? Надеюсь, что это не навсегда и что когда-то я смогу без подозрений, без оглядок закрыть глаза. Успокойся, Союз. Всё хорошо. Сейчас ты едешь домой, на родину. На долгие годы, если не навсегда, можно забыть о всех проблемах. Да, теперь всё остальное в моей жизни покажется мне сказкой. Да и какие сложности могут возникнуть? Если только в стране… Население, утрата земель, порченное имущество и здания… Ох… Ну ничего! Справимся! Отныне мы будем умнее и сильнее. Даже не знаю, что ещё думать. Наверное, мне остаётся только пожелать будущим поколениям взрослеть без ужасов войны. Несмотря на то, что я уверил себя в том, что со сном возникнут проблемы, моё сознание стало погружаться в сладкую и тягучую тьму. Кажется, я так и усну на этом столе…