It's the tearing sound of love-notes

На холсте оранжевая акварель кажется гораздо бледнее, нежели в палетке, поэтому Джерард поспешно добавляет красный. Он отстраняется от картины на несколько шагов, чтобы посмотреть воспалёнными глазами на неё в целом. Несколько часов назад он хотел лечь спать, но, как только его голова коснулась подушки, его собственные мысли чуть не свели его с ума. Это нельзя назвать иначе, как пыткой, потому что за последние дни он засыпал на полу мастерской лишь тогда, когда оставался совсем без сил, и просыпался спустя три-четыре часа. Творчество — единственное, что помогало ему в этом тихом одиночестве. Ведь, по сути, Джерард — это просто одинокий художник, который предпочёл искусство всему остальному: семье, престижной работе, друзьям. Он уже связал своё будущее с акварелью и холстами, а его личная жизнь состояла из случайных интрижек, которые изначально не могли стать чем-то большим и были похожи на скверные короткометражки с одинаковым сюжетом: встреча, выпивка, секс, лишённый чувств, пара свиданий без эмоций, снова секс и, в конце концов, «мы такие разные, нам не по пути». И он даже не планировал, что всё так внезапно перевернётся с ног на голову, что он встретит Фрэнка под дождём в очередной из своих одиноких дней. Он никогда бы не подумал, что может полюбить что-то или кого-то больше искусства, если бы не встретил Фрэнка. И сейчас он рисует ему уходящий август. Его пальцы перемазаны в краске, а руки непослушно дрожат, но всем своим существом он чувствует только то, что обязан закончить. Если что-то и имеет власть над его сердцем, так это искусство и любовь. Картина медленно оживает. Джерард подходит к окну и срывает штору из плотной ткани, бросая её на пол. Он смотрит вдаль и вновь возвращается к холсту, чтобы убедиться, что и на нём, и за окном один и тот же август. Он вздыхает и выпивает стакан прохладной воды, а позже наспех умывает лицо и погружает холст в рамку, покидая дом. Место в машине, которое обычно занимал Фрэнк, теперь занимает картина, предназначенная ему, и Джерард только в этот момент осознаёт, какой же пустой и одинокой была его жизнь. Жизнь не бессмысленна, но на кой-чёрт она сдалась ему без любви? Всё в этом мире Джерард любил, потому что рядом был Фрэнк, и всё казалось ему таким чудесным и приятным. А теперь его диван — это просто диван, где он спит, его мастерская — просто комната, где он творит, этот город — просто место, где он живёт. Всё это раньше имело чувства, а теперь вмиг лишилось их. Джерард не замечает ничего вокруг, когда едет к дому Фрэнка. Он стоит у подъезда и нервно курит, ожидая, пока кто-нибудь выйдет или зайдёт, чтобы ему не пришлось звонить в домофон. Наконец дверь, по-обычному пропищав, открывается, и из подъезда выбегает малышня с щенком на поводке. Джерард бросает недокуренную сигарету прямо на асфальт и, подняв рамку, поднимается на третий этаж. Ему хочется достать из переднего кармана джинс ключи с брелком-сувениром из Лос-Анджелеса, повернуть ключ два раза влево и осторожно пройти внутрь. Обнять соскучившуюся Ариэль и потрепать её золотистые уши, а потом обнаружить спящего и умиротворённого Фрэнка на кровати. Поправить на нём одеяло и разбудить влажным ласковым поцелуем в лоб, а позже, пытаясь отправить его в душ, валяться с ним ещё полчаса, разделяя аккуратные поцелуи. Джерард жмурится и качает головой. Он опускает картину перед дверью и звонит в звонок и, как только слышит лай и приближающиеся шаги, убегает прочь. Укутанный в одеяло Фрэнк непонимающе смотрит в глазок, а Ариэль нетерпеливо вьётся у его ног. — Странно, — хмыкает он и, открыв дверь, теряет дар речи. Ариэль почти что взвизгивает от радости и кидается облизывать стекло рамки, под которой прячется уходящий август. — Боже, — выдыхает Фрэнк задыхающимся голосом, словно его ударили в солнечное сплетение. Он падает на колени и обнимает картину, пока с его губ срываются тысячи: «Прости». Ариэль протяжно и жалобно тявкает, мажа языком по влажным от слёз щекам Фрэнка. Она виляет хвостом, отбегает к лестнице, возвращается к Фрэнку, чтобы требовательно пихнуть его чёрным носом под бок, а потом вновь бежит к лестнице. Если бы она могла говорить, она бы потратила эту способность всего на три слова: «Нам туда, придурок». Но ей остаётся только скулить, пока Фрэнк сам резко не поднимается, хватает картину и, просто захлопнув дверь, бросается на улицу в одной пижаме и тапочках. Они бегут к автобусной остановке, словно от пожара, пачкаясь в несвежих лужах, и запрыгивают в уходящий автобус. — У меня нет денег, — сбито произносит Фрэнк водителю, и тот, осмотрев его и Ариэль мрачным взглядом, кивает в сторону салона. Без сил упав на сидение и прижав к себе слегка напуганную транспортом собаку, Фрэнк ёжится под взглядами остальных пассажиров. Они смотрят на него, как на сумасшедшего, и не то чтобы это не похоже на правду. — Вы художник? — неожиданно спрашивает его какая-то, на первый взгляд, дружелюбная бабушка в больших квадратных очках. Фрэнк шмыгает носом и качает головой. — Я идиот, — произносит он слишком грубо. — Это я поняла при первом же взгляде на вас, — смеётся бабушка и протягивает ему бутылку с водой. — Я почти что угробил свою жизнь, — непонятно зачем говорит Фрэнк, а после жадно выпивает почти всю бутылку. — За всё время, что я живу на белом свете, я сделала это несколько раз, так что не переживай. Это не конец света, — загадочно отвечает женщина и, оглядевшись, выходит из автобуса. Когда Фрэнк подходит к знакомому крыльцу, почему-то так много значащему для него, ему кажется, что внутри него взрывается снаряд, начинённый иголками. Ариэль бросается к двери первая и начинает царапать бежевую дверь. — Подождёшь меня тут, красавица, ладно? — просит Фрэнк и нажимает на звонок. Он слышит шаги, в ритм с которыми бьётся его сердце, и собака спрыгивает к газону. — Фрэнки? Голос Джерард раздаётся в голове Фрэнка как пушечный выстрел, и, когда он поднимает на него взгляд, встречаясь с его сломленными, воспалёнными глазами, он думает, что зря не убил себя в тот самый день. Почему таблеток оказалось недостаточно, чтобы он умер? Почему его сил оказалось недостаточно, чтобы он смог довести всё до конца? Почему он ушёл? Почему его сердце одновременно так сильно жаждет любви и так же сильно боится её? Почему он такой слабый? — Джи… — пытается начать Фрэнк, но дрожь в его теле никак не унимается, и он замолкает, не в силах оторвать взгляд от похудевшего и измученного Джерарда. — Проходи, — произносит он шатко. Фрэнк идёт за ним, окунаясь в прежний запах, и замечает в прихожей чемодан, в котором валяется несколько смятых футболок Джерарда. Должно быть, он только начал собирать вещи. — Ты уезжаешь? — спрашивает Фрэнк тихо. Джерард достаёт с нижней полки шкафа джинсы и бросает их к футболкам, не оборачиваясь на голос. Поверьте, он хочет обернуться. Он хочет посмотреть на Фрэнка и прижать его тонкое тело к себе и больше никогда не выпускать его из своих рук. Но он не может, потому что, если он посмотрит на него, он не выдержит. — Мне не нужен этот город без тебя, — слабо отвечает он, хмурясь. Фрэнк замечает, как он осунулся и сгорбился: он как будто постарел за всё это время лет на пять. — Прости меня, — лепечет Фрэнк то, что первое приходит ему в голову, и этих слов Джерарду достаточно, чтобы сорваться. — Простить? — со злостью бросает он, наконец оборачиваясь. — Фрэнк, ты ушёл! Нет, ты сбежал! Ты понимаешь? Его голос наполняется гневом, и он вдруг понимает, что, если Фрэнк не скажет ему сейчас, что любит его, он прогонит его и уедет навсегда. Куда-нибудь подальше, к морю, где искусство вылечит все его раны, где ничего не будет напоминать ему о Фрэнке и где он сможет дышать. — Мне так жаль, — сорвавшимся голосом шепчет Фрэнк, уронивший рамку с картиной на пушистый ковёр, и осторожно подходит к Джерарду, готовый к тому, что тот его ударит. — Всё это время я думал только о том, как мне больно… о том, что я никогда не справлюсь, что из-за меня мы не будем счастливы. Я думал лишь о том, что у меня так много неизлечимых травм… но, Джи, милый, я люблю тебя, — уже громче произносит он и прижимает к себе растерянного Джерарда. — Прости меня, прости, прости… Я всё испортил. Я не понимал, что можно доверять друг другу, не испытывать постоянный стыд, не бояться оказаться одному… Но сейчас я знаю, что это возможно. Я люблю тебя. Я люблю тебя больше, чем что-либо ещё… Фрэнк продолжает бормотать ещё что-то про любовь, бабочек, домик, рассветы и космос, про Ариэль и живопись, про «боже, как я скучал» и «какой же ты красивый и тёплый», но Джерард уже не слушает. Он запускает свои пальцы в его волосы и медленно гладит их, а потом ощущает сухие губы Фрэнка на своих, и мысленно клянётся богом, что ни за что не отпустит его.