Отравленная пешка

      Легкие режет обжигающе-холодным воздухом. Рваное дыхание отдается бешеным пульсом в висках. Сердце, кажется, выпрыгнет. Ни черта не видно, но продираюсь сквозь лес, норовя унести ноги как можно дальше от него.       Цепляюсь за торчащий из земли корень и валюсь на четвереньки, больно напарываясь руками и коленями на шипастые плети пожухлых роз. Вскрикиваю, мученически поднимая взгляд.       Не успел.       Он смотрит на меня сверху вниз, скрестив руки на груди. Поверх черной рубашки на плечи наброшен в тон к ночи пиджак. Весь он кажется траурным, но вместе с тем величественным и надменным. Черные волосы ярко выделяются на фоне всполохов пламени, вьющихся рядом с ним, а в безжалостно-серых глазах то вспыхивают то гаснут огненные искры.       — Как же ты заебал, — давлюсь теплеющим от его огня воздухом. Отдышаться, просто отдышаться. О’Хара-младший в такой позе до ужаса смахивает на Райана, и отчего-то душу пробирает холодком. Из них двоих будто бы слепили одного призрака.       — Во-первых, я тебя еще не ебал, но могу устроить, — он с ухмылкой усаживается на корточки, поддевая меня двумя пальцами под подбородок. Отворачиваюсь. Еще чего не хватало. — А во-вторых, сколько раз тебе повторять? Здесь я просто слишком быстро повзрослел. Это нормально, оттого и на отца похожим стал. Ведь все сыновья должны быть похожи на своих отцов.       От издевательского тона аж внутри все скручивает. Как же я устал каждую ночь видеть эти кошмары, бегать от него по гребаным лесам. Но вот этого точно не потерплю.       — Нечего мне припоминать слова папаши, его иди дергай! Чего ты до меня докопался?       Упрямо отвожу взгляд, но какой-то неведомой силой он заставляет повернуть голову. Чувствую себя безвольной куклой, которую тупо дергают за ниточки, а она не может сопротивляться. Рычу в голос, но Рик только насмешливо кривит губы.       — Кошмары — моя территория, Найт. И я буду делать здесь с тобой все, что пожелаю, — пожимает плечами. — А твой папенька помер с кое-чьей легкой руки, так что уж извиняй, но ты у меня один остался. — О’Хара дьявольски лыбится, а искры в его глазах превращаются в настоящее всепоглощающее пламя. — Но с твоим батей было весело, да. Даром что он упертый индюк и все равно гнул свою линию.       — Обещал тебе, что защищу ее, я это сделал! Она жива и будет свободна. Что еще тебе надо?!       Одним взмахом руки он поднимает меня с земли, и я чувствую, как ладони щекотят мелкие струйки крови из ран.       — Результата, пока это только слова, Найт, но мы оба знаем, что трендеть вы горазды. Вот доведешь дело до конца, защитишь Ольгу, и когда она наконец будет свободна и счастлива — я, так и быть, перестану тебя дергать каждую ночь.       — Ее счастье не моя забота.       Подходит почти вплотную, аж кожу припекает от этой близости.       — Ошибаешься, Найт, — издевательски лыбится. — Теперь твоя. О ней больше некому позаботиться, а значит, это сделаешь ты. А уж я прослежу, будь уверен.       Поджимаю губы, понимая, что нихрена с этим потусторонним ушлепком поделать не смогу. Пробовал его бить здесь — бесплотен, а значит и все моё рукомашество абсолютно бесполезно.       — Накой тебе ее защищать? Из-за нее тебя и убили!       — Да, но это результат вашей лжи, Найт. Хорошо, — вскидывает руки, словно сдается, и огненные языки бегающие послушными мягкими волнами по его рукам, освещают угрожающе-разозленное лицо. — Лжи твоего отца, не велика разница. Она виновата лишь тем, что послушала манипулятора и хотела жить. Я понимаю ее и уже перестал винить. И последнее что могу для нее сделать, в знак своей любви — заставить тебя ей помочь. И ты это сделаешь рано или поздно.       Обреченно киваю. Избавился от одного козла в жизни, на тебе нового — в кошмарах. Так того хоть со свету сжить можно было, а тут без вариантов.       — Умничка, — издевается, пристально глядя глаза в глаза. — А взамен, — щелкает пальцами и я чувствую, как руки и ноги освобождаются из его цепкой хватки. Валюсь на землю, но на ней уже нет шипов — только мягкий газон с вкраплением пестрых соцветий. И запах, такой родной, всплывающий на подкорках памяти. Сирень и апельсины. — Я помогу тебе справиться со Штабом.       Озираюсь по сторонам, но О’Хары уже и след простыл. Слава богу. Вот только все это окружающее спокойствие и безмятежная поляна внушают лишь опасения. Нутром чую, что черта с два мне, а не сладкие сны. Гребаный Рик для этого старается на всю катушку.       Легкая узкая ладонь нежно прогуливается по прикрытому рубашкой плечу.       — Кайл, — и голос, от которого наглухо замирает сердце. Кажется, что забываю как дышать, со смесью нетерпения и страха оглядывась назад. Боюсь и одновременно жажду увидеть ее, суметь коснуться.       — Мама?       Она, одетая в летящее платье в россыпь ярких цветов, стоит за моей спиной и ласково улыбается. Устало валюсь ей в руки, цепляясь за талию мертвой хваткой. Она здесь, и я даже могу ее обнять. Это сон или я умер? Меня таки кто-то отравил коньяком? Не важно, все не важно, когда ее мягкие и такие нежные руки с давно позабытым теплом гладят меня по спине.       В детстве ладони казались куда больше, будто под ними можно было спрятаться от всего мира.       — Я так устал... — утыкаюсь лицом в живот, страшно боясь открыть глаза и не увидеть маму рядом. Волны мягких пшеничных волос струятся по плечам, кончиками щекоча висок.       — Знаю, мой мальчик, — легкий поцелуй в макушку, и по тону чувствую, как она улыбается. — Но все уже почти закончилось.       — Я умер?       Обнимает крепче, закапывая пальцы в волосы. Хочется, чтобы это длилось всегда.       — Нет, но ты наконец свободен, разве это плохо?       Она отстраняет меня, и я тону в темно-синих глазах. Ощущение ностальгии больно режет по сердцу. И почему-то не покидает чувство, что все это вот-вот закончится.       — Не уходи…       — Не могу, — улыбается, поглаживая по щекам, — не могу, сыночек. Каждый должен жить своей жизнью. Отпусти прошлое, — мотаю головой, крепче сжимая ее локти, как малое дитя, будто боюсь потеряться. — У тебя впереди хорошее будущее, я видела. Только перестань жить прошлым, его не вернуть и не исправить.       Мама смотрит куда-то вдаль, и ее губы трогает задумчивая улыбка. Оборачиваюсь туда же, замечая, как среди травы в просторной рубашке и легких брюках стоит отец, засунув руки в карманы. Улыбается, глядя на нас, и в ответ на это вдоль хребта пробегает позорная крупная дрожь.       — Не бойся, он на тебя не злится, — мама вновь гладит меня по волосам. — Я его успокоила, и старые раны больше не болят. В вашем мире живых он только дальше бы падал на дно и сходил с ума. А здесь нам хорошо вместе.       Целует меня в лоб, совсем как в детстве, и я чувствую, как предательская слеза катится по щеке.       — Я тоже не злюсь и за все прощаю. Ты у меня умница, — вновь обнимает крепко, а я как замер, не в силах даже двинуться в ее руках. Не хочу, чтобы это заканчивалось. — Мы тобой гордимся.       — Но теперь тебе пора научиться жить самостоятельно, — голос отца над самым ухом заставляет поёжиться и сжаться в плечах. Стыдно даже взгляд поднять, а потому, как нашкодившая малолетка, не оборачиваю головы. Если бы он дал мне в морду за то что я сделал — было бы легче. По крайней мере привычнее.       Он подаёт руку маме и она, с улыбкой вложив в нее ладонь, поднимается на ноги. Без ее тепла становится холодно.       — Рик вредничает, — прижавшись к отцовской груди, мама улыбается, — но он обещал тебе помочь со Штабом. Мы всегда рядом, просто помни это.       Отец молча кивает, глядя на меня так тепло, как никогда не смотрел. Горькая мысль больно жалит сознание: он мог бы быть совсем другим, добрым и заботливым отцом, если бы не смерть мамы.       — Этого не могло быть, — Джейсон качает головой. — Потому что смерть Эл была неизбежна. Как и наша с тобой жизнь. Нам пора.       Целует маму в висок, закрывая глаза и мягко улыбаясь. Они уходят рука об руку вдаль, за горизонт, и даже трава не мнется под их ногами. Странная опустошенность приносит с собой в кои-то веки не гнетущую растерянность, а теплый покой и умиротворение.       — А тебе пора просыпаться и пахать на благо Штаба, — голос О’Хары над самым ухом заставляет нервно повернуть голову, и мы едва не стукаемся лбами. Нахмуриваюсь.       — Было так хорошо, а ты все изгадил своим появлением.       — Поворчи еще на меня. Вали править, Глава, солнце в зените, а ты дрыхнешь кверху жопой!       Толчок в грудь, и я чувствую, что проваливаюсь сквозь траву, землю и целый гребаный мир. Будто падаю спиной на что-то мягкое и тут же резко распахиваю глаза. Я в постели, а простынь сжата в кулаках. Секундой позже звенит будильник, едва перекрывая гвалт потусторонних голосов в голове. Идиотская улыбка расползается по губам. Может, действительно нужно перестать жить прошлым?       Но вряд ли это будет просто.       Однако после сна чувствую себя намного спокойнее. Как минимум ненужные мысли о том, поступил ли я правильно ушли на второй план, и это уже плюс. Слишком многое нужно провернуть и за каждой потенциальной падлой надо проследить. Не дай боже кто-то решит меня убрать, нельзя это прощелкать.       Завтракаю, на скорую руку нарезая сэндвичи. Запиваю их крепким чаем. Хватит с меня кофе на ближайшие пару суток, а то мотор наружу выскочит. Бросаю взгляд на телефон и хитро прищуриваюсь. Интересно, Джереми все еще храпит?       — Алло, — сонный голос провоцирует на короткий смешок.       — Вот так, Свита спит, а будущий Глава без присмотра.       — Обижаешь. За дверь выгляни.       Тыкаю на наручном компьютере пару кнопок, и камера на входной двери выводит картинку коридора. Двое парней из Свиты дежурят у входа. Не плохо.       — Хвалю.       — А-то... Я Командующий хоть куда.       — Главное, чтобы Заместитель получился сносный.       Он коротко вздыхает в трубку.       — Ну может не надо? Может как-нибудь договоримся?       Ржу в голос. Нет друг, ни одна взятка мира не поможет тебе отмазаться от этой участи.       — Нет, так что ищи себе достойную замену. Чтобы не вышло как c отцовскими оленями.       Теперь уже смеётся он.       — Ну оставить после себя такую замену — все равно что себя не уважать. Будет тебе нормальный Командующий, я туда Клинта приметил.       Киваю трубке. Достойно. Толковый и довольно расторопный парень, несмотря на то что ему всего двадцать лет. Мы в общем-то и сами не многим старше. А там натаскается со временем.       — Ладно, я доволен. А теперь вставай, нам еще весь день под Раскаса копать.       Вешаю трубку и вальяжно потягиваюсь. Нужно поработать, а вечером забежать к Ольге. С утра наверняка завалят всякими бумажками, а отложить их не выйдет, иначе потом разгребать этот бардак буду в муках.       Одеваюсь и иду в Главный Корпус. Все, кто попадается на встречу, смотрят с сочувствием. Интересно, соболезнуют потере отца или же ответственности, что рухнула на плечи? Каждый в Штабе всегда норовит дослужиться до максимально возможных высот, но едва ли кто-то пожелал бы стать Главой добровольно.       Этот титул настоящий геморрой, ведь Штаб становится буквально твоим сыном и даже любовницей — времени едва ли хватает на что-то кроме бумаг. М-да, Найт, и все-таки Ольга была не далека от истины, когда сыпала в твой адрес проклятиями. Таки зацепило!       Утро начинается с громадья бумажек. На каждый чих они их, что ли, пишут? По-хорошему нужно заглянуть в отцовский кабинет и забрать текущие бумаги. Нехорошо, если зависнут. Закусываю губу. Все равно нет сил туда идти... Сны снами, но вот не плод ли это убитой алкоголем, чувством вины и энергетиками фантазии мне уж точно никто не скажет. Вдруг и О’Хара придуманный?       Умалишенно ухмыляюсь, представляя, как ночью в очередном кошмаре он язвительно припомнит эти сомнения. Потираю переносицу. Дрянь такая, я с этими мультиками окончательно забуду что такое нормальный сон.       Ладно, когда-нибудь и это кончится.       Только собираюсь сходить-таки в кабинет Главы, как меня останавливает стук в дверь. Опять бумажки? Хоть дверь нараспашку держи, бегают туда-сюда, задрали!       — Войди, — сердито подпираю подбородок кулаком. И кто там на этот раз собрался компостировать мне мозг? Да, Кайл, только с твоим убитым терпением и «любовью» к людям Главой и работать. Каждый вечер ведь будешь злой как черт.       На пороге объявляется Стюар с толстенной кипой бумаг. Вот уж скользкая мразота, с которой до похорон отца нужно быть крайне осторожным.       — Глава, — с елейной рожей отвешивает поклон, а затем сразу же впивается пристальным взглядом в лицо. Ничем хорошим этот поворот не пахнет. Коленом нашариваю под столом кнопку активации глушилки. Разговор явно обещает быть неприятным.       — Еще нет, — ровный тон не дает осечек, хладнокровие хранить я умею, и это жирный плюс в таких разговорах. Киваю на свободное кресло, приставленное к крохотному переговорному столику. — Так что не следует забегать вперед.       — Разве не этого вы добивались, Наследник? — нагло разваливается в кресле, с шелестом бросая стопку бумаг на стол. Напрягаюсь, он никогда не отличался особой смелостью.       — Не понимаю о чем ты, — держу удар, прибегая к любимой отцовской тактике: тыкают фактами в лицо — уходи в несознанку и ори что все подкинули, все происки врагов проклятых!       — Разумеется, ты похож на отца куда больше, чем он полагал.       Выжидающе смотрю на него. Нет смысла в словах, трусливый Стюар решил сыграть по крупному, и видят праотцы, свою варежку без зубастых причин он бы не открыл. Туго сглатываю, он ведь чистил за тобой дерьмо, болван. Неужели приметился в царское кресло?       — Будет неловко, если все узнают, что Наследник убил отца ради должности.       Ну Стюар, теперь тебе точно конец. Будет неловко, если ты по пути до покоев с лесенки упадешь и все позвонки себе переломаешь в своей мерзкой продажной хребтине.       Но я обещал его Морроу, а тот отбитый тоже затарен доказательствами по самую задницу. Хочется завыть. Кайл, только ты мог продумывать план бог знает сколько времени и все равно оказаться меж двух огней. И как из этого выкрутиться не понятно... Надо как-то заставить эту тварь молчать до похорон отца.       Веду плечом, будто это меня ни разу не беспокоит.       — Действительно неловко. Ты явно пришел сюда с конкретными требованиями, не так ли?       Кивает, а я устраиваю подбородок на сцепленных в замок пальцах.       — Я хочу кресло Заместителя, — сжимает в потных ладонях бумажный носовой платок, глядя до того уверенно, что аж удивительно. Вот же мерзость такая, я тебе что, джин раб лампы?! — Считаю, что заслужил эту должность, сперва помогая твоему отцу, а теперь и покрывая твои темные делишки.       Хочешь кресло Заместителя — шуруй в кабинет и выкатывай, так и быть. Но что-то подсказывает мне, что шутка рискует встать поперек глотки.       — Где гарантии, что на этом твои требования прекратятся? Ничто не мешает сохранить все, что ты там насобирал. Да и не забывай, что ты тоже соучастник.       — Да, но не отцеубийца.       Поджимаю губы, бросая на него злобный взгляд. Эти крысы боялись исключительно отца, а как только старый ловчий кот помер, решили пуститься в пляс по костям. Ухмыляюсь.       — Да, вот только если ты меня подставишь, то тебе даже твоего нынешнего места будет не видать, оба на эшафот пойдем, — умалишенная физиономия действует просто потрясающе. Он заметно пугается, впадая в натуральный ступор. — А я не то что бы очень сильно боюсь смерти, Стюар. А ты?       Он сперва коротко кивает, а потом качает головой, глядя на меня как на натуральное исчадие ада.       «Запугивай и старайся доминировать в любой ситуации, иначе тебя сожрут. Выживает хитрейший, а тупые подыхают быстро и как правило зазря»       — С...сомневаюсь, что в таком м...молодом возрасте тебе хочется умереть.       — После отцовского воспитания я хотел умереть еще в четырнадцать, — прищуриваюсь, отмечая, как рвано дрожат его пальцы. — Не жил свободно — нечего и начинать. Выйдет даже символично, если все кто заварил кашу — умрут, и Штаб вновь объединится.       Стюар туго сглатывает. Надо же как изменился расклад, тот, кто доминировал буквально пятнадцать минут назад, внезапно наложил в штаны и оценил чужую силу.       — Я не хочу умирать.       — А придется, — подаюсь вперед. — Поверь, если меня заметут под Трибунал, я молчать не стану и сдам абсолютно всех. Ты будешь первым. А потому, если решил шантажировать, то нужно было придумать что-то пострашнее смерти. Ваш Глава очень хорошо постарался по жизни для того, чтобы я совсем ее не боялся.       Молчит, но по его мелким и испуганным до усрачки глазам я понимаю все и без лишних слов. Так-то, шкура, знай кого пугаешь. Если я правильно помню Стюара, то он едва ли соберется после этого разговора в первую пару дней, а значит можно быть спокойным. Но результат все же стоит отшлифовать.       Провожу ладонью по столу, словно сметая с него пылинки.       — Впрочем, я и без того думал сделать тебя Заместителем, — разочарованный голос срабатывает на ура, и Стюар замирает, на какое-то количество времени прекращая ходить ходуном как чихуахуа. — Джереми слишком молод и неопытен, а мне нужна опора, — скалюсь в угрожающей улыбке. — Но теперь я хорошенько подумаю, стоит ли ставить на пост того, кто смеет угрожать. Сейчас мне на собственную жизнь плевать, Стюар, но где гарантии, что ты не ощеришься на Наследника, который у меня будет? Не станешь угрожать им? Жаль, что ты подорвал доверие.       Сплетаю пальцы в замок, совсем уж в отцовском духе и с упоением наблюдаю, как он давится оправданиями, утирая выступившие капли пота со лба. Так-то, сукин сын. Скорее бы и вовсе тебя прикопать. Подобных выходок в свой адрес я терпеть не стану, в этом мы с отцом чертовски похожи, ты прав. Поднимаю расправленную ладонь, на манер Райана. Как же бесил этот жест раньше, теперь же он ощущается легко и правильно, особенно когда нежеланный собеседник затыкается буквально за секунду. Надо взять на вооружение.       — У тебя будет шанс исправиться, считай это благодарностью за годы верной службы отцу. А сейчас иди и занимайся своим Корпусом, чтобы у меня не было к нему вопросов.       — Да с...сэр, к...конечно... — подскакивает с места и торопливо кланяется. Суетная крыса, с такими же мелкими наглыми глазами. Страх способен хорошо сдерживать людей, но его никогда не хватает надолго. Нужно наведаться к Морроу и уточнить, готовы ли подложные доказательства на Стюара. С этим нужно покончить как можно скорее.       Глав корпусов после Стюара как прорвало. Один за одним они заходят ко мне в кабинет, просто заваливая разномастными бумажками. Тихонько злюсь, когда начинаются препирательства на пустом месте. Этот состав Совета слишком «отцовский», оттого мне сложно с ними совладать. Нужно набирать своих людей, которые не будут воспринимать меня как ни на что не способного молокососа.       Спасибо папенька за имидж, теперь уже обосранного не исправишь.       Уже под вечер, когда я надеюсь наконец свалить чуть раньше и забежать к Морроу, ко мне наведывается глава Детского Корпуса. Держусь, хоть и хочется тяжело вздохнуть. Вот уж он-то ко мне явно надолго.       — Наследник, — Мэтт отдает поклон и подходит ближе к столу. — Я принес бумаги на подпись и... хотел уточнить про строительство Корпуса... Понимаю, что сейчас не время, но хотелось бы понимать ситуацию.       М-да, Кайл, что с тобой и окружающими делает имидж беспринципного мудака. И если в случае со Стюаром он скорее помог, то здесь ситуация обратная. Мэтт хоть и ставленник отца, но мужик на сто процентов адекватный. Он и останется при своей должности после того, как дам клятву.       — Присядь, — киваю на кресло и бегло просматриваю принесенные им бумаги. Стандартный комплект, ничего нового. Ставлю подпись почти на всем, откладывая лишь парочку спорных документов. — Что именно тебя беспокоит?       — Вопрос расселения детей, сэр, и будет ли вообще стройка. Сейчас такая ситуация, новый переломный момент для Штаба, я понимаю...       Качаю головой и, расписавшись на последней бумаге, отодвигаю стопку к нему. Черт, а ведь как кстати, что отец переписал гражданский бизнес О’Хары на меня еще в самом начале, когда понял, что я хорошо научился управляться с ценными бумагами, и в качестве владельца бизнеса мне будет гораздо проще решать любые вопросы. Ну и да, он заколебался кататься по нотариусам и давать бесконечные одноразовые доверенности. А то еще пришлось бы ждать, пока вступлю в права наследства.       — Планы останутся неизменными, Мэтт, — уверенно смотрю в глаза. А вот полезных для меня людей надо бы ободрить и пригреть, на них потом опираться в случае чего. — Детский Корпус начнет строиться, как только утрясем все вопросы по расселению детей и сметам. Только теперь я не уверен, что смогу взять к себе кого-то…       — Что вы, сэр, я понимаю! У вас ведь траур, вы потеряли отца.       Киваю. Удачного предлога и нарочно не придумаешь. На деле же посторонним детям в покоях, как и до этого отцу, помешает всего один рыженький аргумент. У меня, можно сказать, появится своё великовозрастное дите, которое придется научить жить. Боги, хоть бы она быстро оклемалась, ненавижу присутствие посторонних в моей холостяцкой берлоге.       Спокойно терпеть там я мог только Джев…       Закусываю губу. В первое время после ее смерти я вообще не мог найти себе места. Покои казались пустыми, а мир холодным и утратившим краски. А потом меня прошибло всего одним вопросом, который все расставил по своим местам: а что чувствовала бы она, если бы я погиб? И тогда все мелочи, которые игнорировал до этого, лавиной обрушились на сознание. Истина была болезненной и убивала не хуже затянувшегося траура и одиночества — она и не любила меня никогда. И в каждом жесте, в каждом слове и взгляде была сплошь фальшь, которая обнажилась лишь когда из сознания выветрился морок ее талантливой лжи.       Но отомстить за нее, как за напарницу, я был обязан. Тем более, что по факту отец убил ее из-за близости ко мне. Да, она была рядом исключительно ради перспективы. Сейчас она была бы на седьмом небе от счастья, будучи уже скорее всего женой без пяти минут Главы. Но этого не случилось.       И слава богам...       — Простите, — Мэтт виновато качает головой. — Не хотел бередить и без того свежую рану.       В том-то и дело, что застаревшую.       — Все в порядке, упоминания неизбежны. На Совете как раз обсудим этот вопрос, напомни, пожалуйста.       — Хорошо. Могу идти?       — Да.       И только когда захлопывается дверь, понимаю, что сижу уставившись в одну точку. Не хочу детей и никогда не жаждал власти. Мечтал жить свободным и исключительно для себя, но сейчас суровая жизнь играет реквием по мечте. Придется взять на себя бремя ответственности за Штаб, потому что отец таки отвоевал нам эту головную боль. И придется сострогать сына, потому что кто-то должен будет рулить после меня.       Роняю голову на ладони. Его ж еще и воспитать придется!       Ненавижу. Не-на-ви-жу это все и свою гребаную жизнь в придачу.       И если Джевелс жила со мной хотя бы ради титула, выдерживая абсолютно все выбрыки моего дерьмового характера и с лихвой покрывая все специфические пристрастия, то где найти вторую такую отчаянную просто не представляю. А без бабы, как например Райан, я спиногрыза завести не решусь... Просто сдохну в этих памперсах и дерьме от недосыпа и стрессов. Нужен кто-то, кто воспитает выродка и не будет сильно мотать нервы.       Миссия не то что не выполнима — не вменяема!       Да и помолвку с испанкой надо рвать. Благо еще оженить батя нас не успел и на том спасибо, сейчас бы маялись. Способ, конечно, выгодный. Наследница гарантированно родит и воспитает сына как подобает, но я не имею права насильно обрекать ее на жизнь с собой любимым. Придется нагуливать и нанимать няньку. Авось прокатит как у Райана. Других вариантов все равно нихрена нет.       Займусь этим вопросом, когда Ольга оклемается и съедет от меня подальше. Лучше завести спиногрыза пока еще молод и хоть какое терпение у меня есть. Стану старше — вообще махну рукой. А может, так и сделать? В конце-концов, я свой долг Штабу отдам, буду править до самой смерти, а что будет потом — не плевать ли мне? Мои-то глаза закроются, все равно не увижу.       Звучит как надежный план!       А там посмотрим, как жизнь повернется. Пока идея мне нравится.       Из Главного Корпуса ухожу чуть ли не крадучись, старательно обходя всех по дуге. Еще не хватало напороться на новую пачку бумажек, я так к Морроу не успею. Вызваниваю его и коротко прошу подчистить камеры. Если гребаный Стюар не дурак, то приглядит за мной и заметит, к кому я ходил. А там уж сложить два и два труда не составит.       И тогда мне точно пиздец.       Дохожу до двери Морроу, и она открывается еще до того, как успеваю занести руку над косяком. Следит все-таки. Коротко ухмыляюсь замку. И все же он сделал выводы из своей промашки с О’Харой.       Сразу прохожу в кабинет, не замечая в покоях Марианны. Оно и к лучшему.       — Наследник, — Морроу кивает не поднимая жопы. Засранец. — Данные о приходе сюда я подтер, будешь уходить — удалю и их. Что-то случилось?       — Да, — раздраженно падаю в кресло, прикрывая глаза рукой. Так не хочется расписываться в том, что мне угрожала какая-то мразота, но других вариантов нет. Сам не смогу красиво решить эту проблему. — Стюар угрожал тем, что у него есть доказательства на меня, — раздраженно отмахиваюсь. — Что сдаст меня Совету, придурок. А то что и сам пойдет на эшафот — не думает. Видите ли я Главу завалил.       Морроу на первых парах сдерживается, но затем все же ржет в голос. Хмуро смотрю на него, тоже мне повод для смеха.       — Анекдот, — прячет улыбку за кулаком, но глянув на меня, вновь прыскает, начисто игнорируя рычащий тон:       — Очень смешно.       — Да, — глубокий вдох и он приводит себя в порядок. — Кто бы мог подумать, что этот трус решится на шантаж. Выходит, они все тебя вообще за идиота держат? Надо же подумать о том, что мстительностью ты скорее всего пошел в отца, особенно Стюару, он-то правду знает. И ты ему что?       — Намекнул, что если к стенке поставят меня, то он будет стоять по соседству. Но с ним надо заканчивать и побыстрее. Завтра похороны, и по-хорошему край послезавтра надо убирать эту тварь. У тебя готовы доказательства?       — Обижаешь, — улыбается, поглаживая пузатую папку, лежащую под рукой. — Еще в тот же день за художества принялся. Утром вот закончил. Вечером гляну свежим взглядом и отшлифую детали.       — Отлично, — позволяю себе рассеянно улыбнуться, — значит, можно спокойно ждать Совета и прижимать эту тварь.       — Да. Есть еще кто-то, кого следовало бы убрать?       Мысленно пересчитываю всех по головам, Раскас уже готов, Командущий отцовской Свиты идиот и сидит на жопе ровно, Стюара мы приберем и так. Мартин на нашей стороне.       — Нет, вроде нет.       — Ладно, — Морроу кивает. — Если всплывут, то можно будет убрать по горячим следам. Думаю, за Джейсона целенаправленно мстить никто не будет. Смысла нет. А вот когда с должностями обделишь — могут начать мелко гадить в тапки.       — Их проще будет тихонько передушить по одному.       Морроу ненадолго зависает, а потом кривит губы.       — Радикально.       Делаю глубокий вздох.       — Думаешь, я прямо во всем и всегда был согласен с отцом? Если бы это было так, он был бы жив. Большая часть людей — скользкие уроды, которые были хороши в своем деле именно пока все было на уровне мелких диверсий. Они не способны править Штабом, а команду О’Хары отец перебил практически начисто. Вас сейчас по крохам собирать придется, а тех кого уже нет — заменять совсем новенькими людьми. Штаб не стал лучше при новом Главе. Бюрократичнее и жестче — да, но не лучше. И как бы Джейсон ни имитировал бурную деятельность и коренные изменения, Райан и поколения О’Хара до него справлялись с этим лучше, — язвительно ухмыляюсь. — Не факт что Рик бы все не изосрал своей придурью, но тем не менее. Даже этот легкомысленный болван, я уверен, справился бы мягче. У нас нет опыта, и я хочу компенсировать это командой. Хочу, чтобы Штаб снова стал уютным домом, а не сплошным гребаным офисом. И если для этого придется перебить всех отцовских людей до одного — я готов. Потому что они сдохнут, но не дадут мне и на шаг приблизиться к линии, которую вел Райан. А мне и без них будет трудно, потому что все к чему я привык — жесткое подавление и сплошная доминация. Это не выход, здесь нужна гибкость и мудрость. Райан владел Штабом как своей рукой, а для меня это металлическая рыцарская перчатка, которую я ничерта не чувствую.       Прикусываю язык. На кой черт вылил все свои мысли о происходящем на Морроу — не ведают даже черти, но судя по его довольной роже, это как минимум прошло не зря. И ведь действительно, с самой смерти Райана, как только отец сел в кресло Главы, все с чем столкнулся Штаб — сплошные ужесточения. И я буквально спиной чувствую, как люди смотрят нам во след, считая узурпаторами.       И больше всего хочется вернуть себе ощущение пусть и специфического, но дома. Когда все было понятно и легко, а гайки не закручивались все туже с каждым днем. У всего есть предел, и если не прекратить, то люди сами бы вынесли отца из кабинета Главы на вилах. Это еще одна причина, по которой я все же отважился на убийство Джейсона. Штаб больше не может так существовать, а подыхать из-за его бестолковой политики я не хочу.       Мы и так выжили исключительно чудом, не иначе как папаша с полсотни лепреконов в рабстве держал.       — Звучит как речь настоящего Главы.       Закатываю глаза. Вот уж только приколов сейчас и не хватало, тут других развлечений навалом.       — Ладно, я узнал, что хотел. Главное, что есть доказательства на Стюара, а с остальными будем разбираться по ходу дела. Я пошел, если что — звони. Напишу, как будет известно время Совета, куда тебе нужно будет явиться.       Поднимаюсь, попросту не желая продолжать разговор. Времени уже много, а мне еще к Ольге забежать нужно. Хотел же еще вчера.       — Найт, — не оборачиваюсь, но по тону чувствую, что Морроу улыбается. — Да хранит тебя Феникс.       Ага, спасибо, так хранит, что каждую ночь кошмары смотреть приходится.       Забегаю домой и упаковываю в пакет легкое одеяло и одну подушку. В конце концов даже на мягком полу спать — мало приятного, а палата не то что бы блещет удобствами. В обычную ее пока переводить страшно. Почти ухожу из комнаты, как взгляд вдруг цепляется за бутылку коньяка. Тяжело вздыхаю. И хочется нервы притупить, да уже алкоголизмом пахнет...       Хер с ним, Главой стану — пересяду на пенсюковский вариант, а пока я вечно молодой и вечно пьяный.       Заворачиваю в одеяло пару бутылок коньяка. Будет правильнее, если успокою Ольгу и обозначу, чего именно ей ждать. А то если она тронется кукухой, то Рик с меня уже никогда не слезет. Растолковывать замысел на сухую мне точно не хватит сил.       В Медицинском Корпусе коридоры уже практически пусты: днем здесь слоняется много народу, кто-то сдает анализы, кто-то планово проверяется у врачей или же навещает пациентов. Сейчас же, после окончания рабочего дня, изредко попадаются лишь дежурные врачи и медсестры. В кабинете Мартина все еще горит свет. Стучусь и дверь открывается довольно скоро. Мартин погряз в горе бумаг.       — Наследник, — порывается встать, но я осаживаю его жестом. Врач моментально цепляется взглядом за пакет в моих руках. — Время для передачек уже истекло.       — Ничего страшного, — ухмыляюсь, — занесу сам.       Мартин загадочно улыбается, стягивая очки с носа.       — Сегодня она поспокойнее, чем вчера.       — Это хорошо. Как проходит лечение?       — Синяков и ссадин уже почти не видно, а порезы на руках затянутся через пару дней так, что не останется следа. Хорошо мази подобрали, плюс у нее в принципе неплохая регенерация у организма. Тело молодое, заживает все быстро.       Довольно киваю, хорошо, что это не растянется на долго.       — Значит послезавтра проведем очистку. Завтра похороны и клятва, мне будет не до нее, а вот послезавтра могу выделить вечерок. Потом еще и пара дней выходных, самое оно.       Мартин только поджимает губы, выдерживая томительную паузу. Что-то его смущает, но он упорно молчит.       — Что-то не так? — усаживаюсь в кресло, понимая, что разговор затянется надолго, а коньяк и одеяло с подушкой прилично оттягивают руку.       — Порой задумываюсь, насколько гуманно то, что мы делаем.       — Пожалуй, она единственная, в чьем случае «очистка» действительно гуманна. Лучше смерти уж точно.       — Вот как раз на ее фоне и задумываюсь над остальными. Впрочем, порой я склонен к излишней лирике. Хорошо, послезавтра, так послезавтра. Тянуть не вижу смысла, анализы у нее все взяли, противопоказаний не вижу. Она должна нормально перенести препарат, аллергии к компонентам тоже нет.       — Отлично, — киваю, вновь уставляясь в одну точку. Еще одна проблема решится. Хоть какое-то облегчение.       — Будешь ей объяснять? Или предпочтешь сделать вид, что все-таки убиваешь?       Передергиваю плечами. Даже не знаю, что будет лучше. С одной стороны, гуманнее сказать, с другой, где гарантии, что не начнется очередной концерт в духе: ты меня обманул, а что если препарат даст сбой и прочее... Мартин смотрит до того пристально, что я от чего-то чувствую себя голым посреди площади.       — Мне кажется, — прокашлявшись в кулак, он подается чуть вперед, — что ей будет проще, если она будет знать. Нервный стресс может сказаться на стирании памяти.       Перевожу на него пустой взгляд.       — Как именно?       — Может дать осложнения. А я думаю это не то чего ты хочешь.       — Проклятье.       Потираю переносицу. Действительно, не хотелось бы споткнуться на финишной прямой, куда спокойнее было бы, пройди все нормально. Выходить поскорее, да наконец отправить жить в своё удовольствие. Она обретет свободу ото всех и всего, а я перестану видеть О’Хару в кошмарах.       И почему мне кажется, что этот засранец сейчас язвительно улыбнулся?       Потому что это нихрена не точно, Найт...       Хотел бы и я забыть все к чертовой матери и начать с чистого листа.       — Психология — не самая сильная моя сторона, — Мартин деловито наливает в стакан воду и ставит перед собой, обнимая ладонями. — Но не сомневаюсь, что тебя что-то очень сильно гложет.       — Да нет, — качаю головой, натягивая на лицо очередную фальшивую маску беззаботности и гребаного спокойствия. Еще не хватало у меня в мозгах поковыряться. — Просто в последнее время слишком много дел, тону в мыслях.       Он только загадочно улыбается стакану и размыкает ладони, невольно липну к нему взглядом. Чего он его греть принялся?       — Человек это сосуд. Для памяти, для эмоций. Для всего, — коротко покачивает стакан, заставляя воду прийти в движение. — Порой содержимое смешивается, а иногда, — ставит с гулким стуком на стол. — Замирает в штиле, и тогда нас ничто не заботит. А в тебе вечная буря. Знаешь, почему?       Молча перевожу взгляд на Мартина. Это что еще за ликбез внезапный? Я не нуждаюсь в сеансах психолога!       — Потому что в тебе бушует содержимое.       Коротко аплодирую.       — Браво, маэстро, как же я сразу-то не догадался, что все гениальное просто!       — Прошлое, Кайл.       И его слова словно приколачивают меня к месту раскаленными гвоздями. По телу разом проходится волна опустошающего, сметающего все на своем пути жара. Откуда он?.. Или это так заметно? Растерянность, кажется, предательски отражается лице, вызывая у Мартина сожалеющую улыбку. Беру себя в руки.       — Вот только жалеть меня не надо.       Он отрицательно мотает головой.       — В этом уже нет смысла. Я помню практически каждую рану, с которой ты умудрялся добегать до меня вопреки отцовской воле, — поджимает губы. — Удивительно, что ты не убил его раньше. Остальных ты может и удивил, но меня точно нет. А потому, Кайл, избавиться тебе нужно только от одного — прошлого. Оно висит на твоих плечах гирей, и ты не сможешь нормально жить, пока не сбросишь ее. Все, что тебя угнетало или злило — мертво. Что еще живо ты несомненно добьёшь, а вот воспоминания и боль прошлого нужно просто отпустить.       Раздавленная улыбка сама собой ложится на губы. Всегда и везде сохранял ледяное спокойствие, норовил доминировать в любой удобной ситуации и старательно скрывал все страхи прошлого внутри, попросту зная, что такой вагон демонов никому не нужен и даром. Отец только подкидывал новенькие кошмары в строй, а Джевелс никогда не хотела вникать в происходящее.       Она всегда заминала эту тему, а я не привык жаловаться. Очередные синяки после разборок с отцом всегда вызывали односложный холодный вопрос: «Джейсон?» И краткое «да». Вот и все попытки разобраться. Ей было наплевать, да и поддерживать других она никогда не умела.       Я никому из них никогда не был нужен, о любви и говорить смешно.       — Это невозможно отпустить и забыть, — хриплый от давящих на глотку эмоций голос кажется каким-то угрожающе замогильным, и я невольно ежусь от этой мысли.       Внутри меня вода мертвая и давно остывшая.       — У Ольги получится, — он демонстративно берет второй стакан и наливает воды еще и туда. — Она все прошлое выльет и снова станет пустым сосудом.       — Класс, — нервно хохотнув, гляжу на Мартина в упор. — Мне тоже «очистку» предлагаешь? И Штабом будет править человек без памяти?       Он снисходительно улыбается, кивая на стаканы.       — Нет, в твоём случае это не выход. Любую проблему тяжело переживать без поддержки. Одиночество добивает хуже всего. Видишь ли, наша «вода» в вечном движении, — переливает жидкость из стакана в стакан. — Люди делятся, обсуждают, выговариваются. А ты как водохранилище. Копишь и копишь, заперевшись на все шлюзы. Вода застаивается и тухнет, отравляя и очерняя стакан. Понимаешь? Тебе нужно выговориться, разделить с кем-то это бремя.       Ухмыляюсь, отрешенно глядя на стаканы. Ага. Дать кому-то в руки лучшее оружие — информацию? И что тогда? Чем из этого арсенала меня начнут шантажировать? Как быстро сплетни разбегутся по Штабу? Даже представить себе боюсь. Некому выговариваться и вообще, плакаться и жаловаться на жизнь — удел слабых. А со своими внутренними чертями я в силах справиться и сам. И только намереваюсь выйти из транса и раскланяться, как Мартин выливает воду из стакана «меня» во второй, оставляя лишь немного на самом дне, а второй стакан начисто выливает в графин.       Ольга?!       А ведь интересная мысль… Она никому этого не расскажет, а через пару дней и вовсе наглухо забудет о том, что я там ей рассказывал. И никто ничего не узнает, и я «солью» все закрома. Мартин хитро улыбается, будто понимает, что я подхватил мысль без слов.       Но как это будет выглядеть? Ольга, тебе некуда бежать, поэтому я решил вылить на тебя тонны своего дерьма, а потом подтереть память с барского плеча? А ты теперь сиди и слушай, пока я сопли на кулак наматываю? Звучит как дичь, но я вновь смотрю на стаканы, как дурак. И ведь теория звучит так логично и стройно, но если смотреть на нее по факту, то содержимое у меня уже давно должно было пойти через край…       А оно и пошло, Кайл.       Ведь именно из-за этого гребаного содержимого у меня и появилось пристрастие к БДСМ. Просто не мог иначе, спасибо прошлому. Кожа ощутимо покрывается мурашками, а плечи передергивает мелкой дрожью. Вот это я мечтал бы забыть как страшный сон, но чертова ж штука эта их память. Постоянная агрессия и попытки унизить хоть кого-нибудь — тоже следствие этого перебора. Но теперь, когда я без пяти минут Глава, не имею права на подобное поведение. И как теперь сгонять эмоции? Колотя грушу на тренировках? Это я проходил, не помогает.       А резать глотки врагам уже не могу, из кресла неудобно будет…       От осознания собственных проблем аж дурно становится, и на секунду будто темнеет в глазах. Я не просто несу этот груз, я увяз в нем по самое горло и с трудом делаю каждый новый вдох. Куда тут со Штабом справляться, если своя кукушка не в порядке? Смотрю сквозь стаканы, стол и, кажется, через бетонные перекрытия насквозь. А что будет, если крыша уедет окончательно? Начнут трепать нервы на новом посту, надо будет как-то еще и с бизнесом управляться, а Наследника, на которого можно будет что-то скинуть — нет. И даже обсудить проблемы не с кем, это сочтут слабостью.       Райан. Он никогда не срывался на подчиненных и всегда был спокоен. Не потому что умел натягивать маски и держать все в себе — это само собой, ему по статусу положено. Ему было куда нести свои проблемы и с кем перекачивать эту воду. А у меня такого человека нет. Да и чего греха таить — не будет. Любить такой комок говна и ментальных проблем, как я, вряд ли кто-то сумеет.       Поджимаю губы, натыкаясь на спокойный и практически ничего не выражающий взгляд Мартина. Он словно растворился, слился с пространством и пропал, позволив мне увлечься своими нихрена не утешительными мыслями.       Одиночкой родился — им же и умру. Меня можно только терпеть, но заводить вторую такую фальшивку вроде Джевелс я не хочу.       Главное не придушить своего Наследника, пока буду пытаться воспитать в одиночку. Может, так и лучше. У отца съехала крыша после смерти матери, а я изначально буду этого лишен. Нагуляю где-нибудь, желательно на гражданке, а потом отсужу у матери. И делить нам с ним будет нечего.       — Так, все, — проведя ладонью по лицу, мотаю головой, стараясь выбросить из нее лишние мысли. Будто не знаю, что не поможет. В ближайшей перспективе только текущие дела и Штаб, нечего себе мозги морочить. — Все, спасибо за ликбез, мне пора, пожалуй. Ну тебя с твоими стаканами.       Глубоко вздохнув, Мартин оставляет обе склянки на поднос, в компанию к графину.       — Ничего тебя не учит.       — Горбатого могила исправит.       Все, сыт по горло, и так теперь простора для самокопаний стало в разы больше. Хорош. И раньше чувствовал одиночество, но теперь оно будто бы стало чуточку невыносимее. Выхожу за дверь, умалишенно ухмыляясь. А ведь если так посмотреть, то я и остался один. О’Хара, Девингемы, да даже мы — Найты, считай вымерли. Сдохни я и все, Династии конец. Тем забавнее осознавать, сколько трудов для завоевания титула угрохал отец. Все в нашей жизни так мимолетно и изменчиво, что порой от осознания этого перехватывает дух.       Я последняя костяшка домино в этой гребаной цепочке, и если рухну, то даже черти не ведают, что станет со Штабом. Желающих править больше нет. Вбитый Джейсоном в подкорку постулат о том, что в первую очередь я должен думать именно об этом срабатывает и сейчас. Закусываю губу... Всего лишь робот, которого изначально затачивали именно под Штаб и заботу о нем, чтобы все идеально, хладнокровно и вместе с тем на благо величия страны и Династии.       Злые слезы коротко обжигают глаза, но я моментально беру себя под контроль. Еще чего не хватало, плакать как девке.       Это, кстати, еще одна истина, что с болью и унижениями с самого детства вбивалась в голову.       За ворохом мыслей не замечаю, как дохожу до палаты Ольги и открываю дверь. Одетая в больничную пижаму и совершенно босая, она сидит в углу комнаты, привалившись к мягкой стене боком. Уставилась так зло и настороженно, что взгляд ее будто хлещет колючей проволокой по щекам.       Ненависть, Найт, все чего заслуживаешь ты и твой безумный проклятый род, алчущий до власти. Вот репутация, которую кровью и потом нарабатывал Джейсон. Вот то, что будет мешать тебе править и жить. И все это сейчас будто сконцентрировалось в ее глазах, зеленых до одури, как самая токсичная кислота из фильмов, в поджатых до побеления губах, в стиснутых кулаках, с которыми она готова на тебя броситься прямо сейчас.       Сглатываю ставшую невыносимо вязкой слюну. Гребаный Мартин с его стаканами...       — Привет, — холодный тон не подводит, и Ольга коротко ежится в ответ на это безразличие. Смотрит затравленно, словно пришел убить ее собственными руками. Глубоко вздыхаю, заставляя подчиниться непослушный язык. — Я тебе принес подушку и одеяло. Неудобно спать забившись в угол.       Ольга упрямо отводит взгляд и презрительно цедит сквозь зубы, что от злости хочется убить ее на месте.       — Решил в благодетели записаться?       Молча опускаю пакет на пол и складываю руки на груди. Она намеренно провоцирует, точно так же, как пыталась отца. Ухмыляюсь, глядя на нее сверху вниз.       — Ты не выведешь меня из себя, не старайся. Я тебя не убью. А вот отсрочить твоё лечение в силах, так что будь хорошей девочкой.       Короткая дрожь пробегает по ее плечам, а взгляд вновь тухнет и уставляется в стену. Черт побери, Найт, прекращай разговаривать фразами папаши.       — После такого ни одно лечение не поможет, — бесцветный тон отдает холодком зимних русских вьюг.       — Понимаю, — вытаскиваю из пакета подушку и одеяло, прижимая их рукой к груди. Бутылки звякают друг о друга, лишившись мягкой подкладки. Две бутылки в одно лицо. Чудо, что печень со мной еще не распрощалась, после всего отфильтрованного объёма.       Ольга язвительно прыскает.       — Что бы ты понимал... Как будто тебя насиловали как игрушку. Понимает он блять...       Криво улыбаюсь, вновь поддаваясь волне некстати накативших воспоминаний. По телу будто ползут чужие прикосновения, а на губах ощущается до тошноты горький вкус крепких сигарет и паршивого виски. И вновь начинает кружиться голова, совсем как в тот день. Даром что руки не связаны, а легкие не выжигает огнем из-за удушливо-долгого и противного всему естеству поцелуя.       Лицо этой суки не забуду никогда, как и то, как ее, нависшую надо мной и стонущую от оргазма, отец драл сзади.       Закрываю глаза, стараясь привести себя в порядок, но попытка проваливается с треском, будто пытаюсь выбраться из омута по соломинкам, что трещат под руками. И пусть я убил ее лично и знаю, что она мертва — при каждом женском касании передергивает так, словно она воскресла и пришла взять реванш за ту пулю.       Спасение только в веревках, в полном доминировании и беспрекословном подчинении. Только так я научился усмирять внутренних демонов, полным обезвреживанием женщины в постели.       Связанная не может навредить, не может причинить боль или неудобство. Не может пойти против моей воли. Не может отобрать контроль.       — Он... — голос Ольги испуганной дрожью врывается в сознание, заставляя открыть глаза. Чувствую, как дышу загнанно, сбито, а горлышко бутылки сжато в руке настолько, что кожа на костяшках побелела. — Он и тебя?..       Морщусь, а затем усаживаюсь рядом с ней на пол и откупориваю бутылку. Коньяк оседает горечью на языке, жидким пламенем прокатывается по гортани вниз. Хреновая идея, опять бухать на голодный желудок, но когда у меня было по другому?       — Он, конечно, мудак, но моё счастье, что не по мальчикам, — протягиваю ей бутылку. — Будешь?       Ольга забавно морщит нос и чуть отклоняет голову.       — Зря, от него обычно становится чуточку легче. У меня, если что, и вторая есть.       Она нерешительно смотрит на меня пару долгих мгновений, а затем все же берет бутылку в руки. Вдыхает поглубже и делает несколько мелких глотков к ряду. Протягивает пойло мне и зажимает рот кулаком, крепко зажмуривая глаза.       М-да, девочка, ты совсем не умеешь пить.       В противовес ей опрокидываю в себя алкоголь абсолютно легко. Может, Мартин прав и действительно стоит выговориться? Как пойдет, уже и так выболтал тайну, которую старательно запирал в себе на семь замков.       — Но кто тогда рискнул? — торопливо дышит, норовя облегчить неприятные ощущения от коньяка.       — Одна манда, под которую он меня подложил, — горький, прямо как привкус коньяка, смешок вырывается сам собой. — Ну и он там был... без его «благословения» себе бы этого никто не позволил.       Ольга смотрит искоса, а я упрямо не поворачиваю к ней голову. Не хочу видеть жалость в глазах. Ненавижу это чувство. В детстве я жаждал его, чтобы хоть кто-то обратил внимание на то, как мне плохо, на синяки и издевательства, а потом понял, что это удел слабых. Всем плевать на то, что у тебя на сердце. В первую очередь ты боец и идеальный боевик, а потом уже все остальное. И, к сожалению, людей интересует только выверенный до мелочей фасад.       — Это ужасно, — шепчет, чувствуя себя уже куда более расслабленно, чем до этого. Делиться полезно, и ей, наверное, будет проще, если поймет, что не одна побывала в таком дерьме. А вот станет ли проще мне? — Сколько тебе было?       Делаю еще пару глотков и отворачиваюсь, тяжело переводя дух. Мало, бессовестно мало для тройничка с папашей и его озабоченной блядью.       Ее рука легко касается плеча, и все нутро скручивает.       — Не надо меня жалеть, — цежу, едва ли не по слогам, но Ольга упрямо не убирает руку.       — Еще чего, меня бы кто пожалел, — непреклонность тона бьёт под дых, заставляя оглянуться. Ни грамма сочувствия в злом взгляде, только осознание схожести обстоятельств. Она видит во мне такую же жертву, но не жалеет, нет... Разделяет боль и злость, что столько лет горьким ядом отравляют душу. — Такого папаши врагу не пожелаешь.       Ухмыляюсь.       — А мы уже друзья?       Ольга смотрит на меня оценивающе, словно мы на рынке, а затем прищуривается.       — Посмотрим, как ты будешь себя вести.       Смеюсь и делаю еще глоток коньяка. М-да, Найт, сбавляй обороты, а то так моментально нажрешься и завалишься тут без чувств.       — Вообще я зашел не душу излить, а поставить тебя в курс дела.       Закатывает глаза, все также не убирая ладони с моего плеча, будто так старается ободрить и поддержать. А я от чего-то чувствую странное тепло. Родственно-покалеченные блять души нашлись.       — Как всегда, где Найт там обязательно дела.       — Что-то типа того. Я действительно обещал, что дам тебе умереть, но есть вариант получше...       Протяжный вздох, и она отворачивается, наконец разорвав неловкое касание.       — Я уже говорила, что не могу и не хочу с этим жить.       — Тебе и не придется, — протягиваю ей коньяк. — На, запей, а я объясню. Короче, ты слышала про процедуру «очистки»?       — Да, Рик, — взгляд Ольги заметно тускнеет, а голос предательски дрожит на имени О’Хары, — рассказывал как-то раз.       — Так вот, я хочу провести тебя через нее. Ты все забудешь и сможешь спокойно жить, без прошлого и всего сопутствующего дерьма. Результат от процедуры сто процентный, еще ни разу никто ничего не вспоминал.       Ольга недолго сидит без движения, а затем кивает, вновь переводя на меня взгляд.       — Меня отпустят домой?       Поджимаю губы. А вот на это другие планы.       — После заварушки с Рокоссовским тебе опасно появляться в России. Останешься тут, но после того как придешь в себя, я позабочусь, чтобы ты обзавелась уютным местечком в Штабе. Займешь какую-нибудь небольшую должность и живи в своё удовольствие.       — Спасибо, — смотрит растерянно, явно своим ушам не верит, а в лице внимательно выискивает подвох. Вопросительно выгибаю бровь.       — И неужели ты не поинтересуешься, как проходит процедура?       — Какая разница, — пожимает плечами, мягко задевая мою руку, — если потом все равно забуду. А если и есть риск умереть в процессе, то разве не этого просила изначально?       Приглушенно смеюсь и откидываюсь затылком на мягкую стену.       — Капец ты отбитая.       — У нас был хороший учитель...       Ну вот спасибо, теперь как-то сразу и не до смеха стало. Тяжело вздыхаю, делая всего один размашистый кивок. Что верно то верно, и ей-то везет. Проснётся совсем другим человеком, а мне придется тащить за собой весь свой багаж дерьма до самой смерти.       — Да уж, спасибо, научил такому дерьму, что до сих пор никак не расхлебаюсь.       Ольга пьяно приваливается к стене. Какие мы нежные, выпила всего да ничего, а уже чувствуется, что приятная алкогольная разморенность вот-вот перерастет в состояние «я всех ебала, я королева бала». Уставилась еще так, недобро-внимательно, что жопой чую, вот-вот начнется марафон не самых приятных расспросов. Вот же нарвался... Делаю еще пару глотков коньяка. Он мне понадобится.       — Ты странный.       Неловко смеюсь, уже толком не ощущая алкогольного жжения на кончике языка.       — Это говорит мне девушка, которая собиралась помереть? Не странные люди обычно стараются пережить трудности.       Закрывает глаза, а потом резко распахивает, тяжело дыша. О-о-о, с коньяком ей пора завязывать. Лишь бы меня не обдала, не охота в этом возиться.       — Дело не в этом. Ты пытаешься казаться дерьмом, — осекается, заметив мой недобрый взгляд, но потом примирительно кивает, — и у тебя получается... Но ты не так плох. В отличие от твоего отца у тебя есть человечность.       Задумчиво почесываю подбородок. Слово то какое подобрала, аж мозг его отторгает.       — Ну я и моложе. Поживу с его, может тоже оскотинюсь.       — Не-е-ет, — она потрясывает указательным пальцем, вперившись осоловевшим взглядом глаза в глаза. — Что-то сделало его таким, наверняка ведь. Скорее всего, смерть жены...       Киваю, не находя в себе сил проронить хоть слово. Уход мамы и стал катализатором всей этой задницы. И да, хоть отец и сказал, что по другому не могло быть — я в это не верю. Всегда есть вероятность, всегда есть люфт, и здесь просто совпали обстоятельства. Она могла бы выжить... Заключенный мог выбрать другую дверь. Мог ранить не так глубоко.       — Ее смерть повлияла на всех нас, — хриплый полушепот, такой отчаянный и полный боли, что сам пугаюсь своего голоса. Если бы мама выжила, у меня могла бы быть совсем другая жизнь, счастливая, полная уюта, в любящей семье. И даже отец был бы другим, не свихнулся бы на власти. — ... все были бы живы.       Замолкаю, поджимая губы, изо всех сил сдерживая себя в руках. Эти мысли надоели еще давным-давно, но каждый раз они прокручиваются по кругу, как зажеванная пленка. Если бы мама была жива, то абсолютно все было бы иначе.       Вот так смерть одной женщины поставила на грань вымирания целый Штаб.       Сглатываю тугой комок, засевший в горле, пропихиваю его очередной дозой коньяка. Ольга понимает, что копнула слишком глубоко, смотрит, поджав губы.       Подтягиваю ноги к груди, обнимая колени руками, чудом сдерживаюсь, чтобы не дать выплеск эмоциям. Не позволял себе слез уже давно, предпочитая размазыванию соплей грубую силу. Поорать, сломать или разбить что-то — наш вариант, но здесь мягкие стены и абсолютная пустота. С досадой смотрю на почти пустую бутылку пойла. Даже ее не разбить… Наверное, именно для этого буйно-больных держат в таких палатах?       — Ты не мог ее защитить, — пьяно-вкрадчивый тон Ольги отдается вибрацией глубоко внутри. Стискиваю зубы. Не мог. Был слишком мал, и даже если бы оказался рядом с ней в тот момент, скорее всего стал бы вторым трупом. Чувствую как холодная и жутковатая ухмылка, скорее похожая на оскал, против воли расползается по лицу.       Было бы лучше. Отец не смог бы метить на место Главы. Глядишь или нашел бы себе другую бабу и обрел бы какое-никакое счастье, или же спился и помер, не наделав ошибок.       — Я мог умереть вместе с ней, но она как чувствовала — с самого утра спровадила меня в гости.       Олина рука едва ощутимо ложится на сгорбленную спину, обдавая продрогшую от угрызений совести кожу странным, едва уловимым теплом. Ее руки холодны, но от касаний становится будто спокойнее и легче. Коротко дрожу в ответ, но ладонь с себя не смахиваю. От чего-то так проще, легче держать над собой контроль.       — Материнское сердце способно почувствовать многое, — оборачиваюсь к ней. В глазах дрожат слезы, а рука безотчетно бродит по моей спине. Так мягко и ласково... так знакомо.       — Не реви, и так тошно.       Ольга криво усмехается.       — И вот опять, вместо того чтобы отпустить ситуацию, ты старательно запираешься в панцирь и ранишь тех, кто рядом.       И рад бы возмутиться, да она ведь говорит чистейшую правду. Защищаться в любой ситуации, отсекать малейшее любопытство всегда было проще всего именно хамством. Чем грубее, тем меньше охочих лезть с расспросами.       — Некого ранить, рядом только пустота и тени говенного прошлого.       Ольга кивает, и ее кудри пружинят, соскальзывая с плеч.       — Потому что ты никого к себе не подпускаешь. Ты один ровно до тех пор, пока желаешь этого, Кайл. Невозможно прожить в одиночестве всю жизнь и не съехать с катушек. Иначе к старости ты поселишься вот тут.       Оборачиваю голову к ней, внимательно заглядывая в глаза. Менторский тон и ни капли сожалений, словно оказался на приеме у психолога, который только прикидывается, что твои проблемы ему не безразличны. Полезный разговор, в общем-то, вот только не могу понять отношение к нему. Раздражает, что все вновь свелось к обсуждению моих проблем, но в то же время от этого будто бы легче. Покажет только время.       Качаю головой.       — Никому не нужен такой комок проблем, Оля. Джев даже ради власти и то терпела с трудом.       — По одной шлюхе всех не меряют, — она зло цедит слова сквозь зубы, — уж извини, но ее по другому не назовешь. В том и дело, что она терпела, но не любила. А это большая разница.       Откровенно ржу в голос. Любовь, розовые пони, боже мой. Кажется, наш диалог в очередной раз за день совершил крутой разворот. Скоро укачивать от таких резких перемен начнёт.       — В эту херню я вообще не верю, — отмахиваюсь. — Никогда тут взаимности не дождешься. Любил я Джевелс, и что дальше? Растопил сердце, завоевал? Чушь. Только как дурак слушал и верил, что она любит. Уши развесил, а она и рада стараться — каждый день лапшу наматывала тоннами.       — Ты и есть дурак, — качает головой. — Просто не умеешь выбирать женщин. Джевелс такая же, как твой отец. И ты нашел себе вторую абьюзершу. Поди она тебе и вбила в голову мысль, что кроме нее тебя никто полюбить не способен, потому что ты говно, а она святая.       До боли закусываю губу и вновь отворачиваюсь. Нет сил больше смотреть за тем, как она препарирует меня взглядом, вот так легко и запросто выдергивая самые глубинные обиды на свет божий. Лучше бы она так за отцом следила, когда он ей мозги пудрил, глядишь и живы б все остались. Психолог доморощенный. Но отчего-то закусываю язык, не позволяя себе сказать это вслух. Ей и так наверняка навязана вина, и нет смысла подкреплять давление отца сиюминутным желанием уколоть ее побольнее в ответ.       Это все равно что избить психолога за то, что он нашел конкретную проблему в твоём чердаке.       — Да, — не нахожу в себе сил на оправдания и просто свешиваю голову вниз, вперившись в пол взглядом. Ольга права, и мне действительно достались два абьюзера по жизни, которые старательно дергали за нужные нитки.       Может, я и правда не так уж и плох?       — Когда тебе говорят, что ты нормальный, ты злишься, — она приваливается к моему плечу, и внезапно ловлю себя на мысли, что эта вольность не раздражает. Скорее наоборот делает безжизненную пустую палату будто бы уютнее. — А вот когда отмечают недостатки — ты с ними согласен. Это неправильно. Тебе навешали столько ярлыков, что ты уже и сам не помнишь, кто ты на самом деле. Плевать на них, ты жив и теперь волен вести себя как пожелаешь, не стараясь оправдать чьи-то ожидания. Отец понятно, он мужчина специфический. А вот Джевелс, — Ольга касается пальцем затылка, коротко и легко тыкая в него пальцем, словно старается вбить мысль в голову. — Как думаешь, зачем это было ей?       Нахмуриваюсь. Отец хотел сделать меня злее и жестче, чтобы было проще править, чтобы некому было сболтнуть лишнего и отбить малейшее желание проявлять слабость. Во благо, но через задницу.       Поджимаю губы. Джевелс бы не хватило для такого рассудительности и тактики. Она из тех кто берет нахрапом, а отдает только если вырвешь с кровью. Молча смотрю в пустоту, с трудом цепляясь за обрывки мыслей. Я был нужен лишь для титула, и она знала, как сильно я ее люблю.       Видимо, тупой взгляд в никуда раздражает даже Ольгу. Она набирается смелости и продрогшими пальцами касается подбородка, легко обращая лицом к себе. Взгляд мягкий-мягкий, а на губах играет кривоватая и чуть снисходительная улыбка.       — Она боялась тебя потерять, понимаешь? — тупо смотрю на нее, замерев. В иных обстоятельствах я бы за такой пренебрежительный жест мог и руки пообломать, но с ее стороны это не выглядит покровительственно-унизительным. Скорее расслабляющим и заботливым. — Скажи же теперь, если ты такой комок проблем, от которого любая побежит сломя голову, то зачем она внушала мысли, из-за которых ты еще сильнее за нее цеплялся? Почему ревновала? О, а она наверняка ревновала.       По спине катится мелкая дрожь, легкие будто прихватили мелкими раскаленными щипцами — воздух выжигает их, кружит голову до помутнения в глазах. Ольга склоняет голову набок.       — И кто из вас двоих был никому не нужным дерьмом, которое никто не смог бы любить? Тот, от кого отсекали малейшее женское внимание и старательно вдалбливали мысль, что благодетельствуют своей любовью, или же та, что изо всех сил абьюзила «любимого», боясь упустить последний шанс?       Нахмуриваюсь, в глубине души понимая, что она чертовски права. Но все равно не перестаю искать подвох в словах, взгляде, жестах. Надеясь уловить хоть капельку лжи, хоть тень попытки сказать то, что я хочу слышать, а не истину. Нет. Пусто. Ей и нет смысла заискивать, я пообещал ей все что нужно и так. А в тепло-зеленых глазах только спокойствие и легкий интерес, вкупе с алкогольной поволокой.       — Какого хера ты училась на филолога? По тебе психфак плачет!       Робко улыбается и закатывает глаза.       — Значит, я попала, раз ты снова убегаешь от ответа.       Мешкаю, а потом закрываю глаза, прислушиваясь к собственным ощущениям. Рассказал слишком много, и, по-хорошему, таких свидетелей в живых не оставляют. Но мне действительно стало легче. И впервые за весь наш вечер, я улыбаюсь искренне и расслабленно.       — Да.       «Спасибо» застревает в горле, вязнет на языке и отчего-то так и не могу его выдавить. Еще одна дебильная привычка, если и благодарить кого-то, то только потому что того требует этикет. Искренне сумел сказать это слово, дай бог, пару раз за всю жизнь. Оля улыбается в ответ, сонно зажмуривая усталые глаза...       Твою мать, час ночи, просыпаться через пять часов, а я еще даже не думал уходить. Главное, завтра вместо клятвы не начать картинно храпеть. Плавно веду плечом, давая Ольге понять, что пора заканчивать на мне плющиться. Она отстраняется быстро, но, что интересно, абсолютно спокойно. Поднимаюсь на ноги и потягиваюсь, суставы приятно ноют на смену положения.       — Так, ладно, засиделся. Вставать скоро, а я все еще не спал. Короче, подушка с одеялом — тебе, так будет теплее и уютнее. До «очистки» останешься здесь, хочу быть спокойным, что ты не попытаешься выпилиться. Процедуру проведем послезавтра. Вопросы есть еще?       Ее скептическое выражение лица хоть сейчас за эталон бери и в рамку вешай. Что тебе еще нужно, женщина? И так слишком много откровений на минуту времени, считай всю душу наизнанку вывернул.       — Отлично. Тогда я пошел. Будь умницей, ешь таблетки, настраивайся на процедуру, — шагаю к двери и замечаю бутылку коньяка, поглядев на нее с пару минут, все же забираю с собой. Бухлишко детям не игрушка. — Это с собой прихвачу. И... спасибо.       Она впадает в секундный ступор, а затем, смерив взглядом с головы до ног, шокировано округляет глаза.       — Найт умеет говорить спасибо?..       Нагло улыбаюсь.       — Тебе все равно никто не поверит.       И наконец ухожу, запирая за собой дверь. Кабинет Мартина уже закрыт, а коридоры потонули в полумраке приглушенных потолочных светильников. Ворую с дежурной стойки стикер и, нарисовав на нем первой попавшейся ручкой подмигивающую рожу, наклеиваю на бутылку и оставляю презент под дверью. Способ то дельный подсказал, можно и угостить.       В конце концов, медик должен быть свой, прикормленный. Вдруг покушение какое, а меня штопать некому? Кошмар же!       В покоях буквально на ходу скидываю шмотки и без сил валюсь в постель. Будильник проверен, клятва выучена, стоять с траурной рожей готов. Завтра вагонетка жизни пойдет на новый адский круг, с уже куда более забористыми каруселями.       Прислушиваюсь к себе, и ощущаю на душе странный и непривычный покой. Взгляд сам собой цепляется за портрет мамы, и я автоматически улыбаюсь.       «Сливать» прошлое действительно полезно. Даром что после Олиной «очистки» будет некуда.