Увидишь пламя — действуй

— Спокойно. Всё в порядке. Не двигайся, осталось два процента. Как ты себя чувствуешь? Впервые в жизни он до тяжести в груди боялся открыть глаза. Если раньше его проблемы ограничивались тем, что он как можно чаще стремился их не закрывать, чтобы не видеть то, что было спрятано глубоко внутри и не давало ему спать по ночам, то сейчас (если, конечно, полагаться на собственные ощущения, а он им доверял если не всегда, то большую часть своей жизни) становилось очевидно: он блядски влип. Пока Тони лежал, не ощущая во всём теле привычные килограммы собственной плоти, пока левая нога казалась правой, а правая — левой, и пока он прокручивал в голове до дрожи подробную сцену собственной смерти, у него было время подумать. Очевидно, человек, знающий о том, что он проснулся, но дающий ему время переждать и перебороть первый шок (возможно, над ним колдовала Чо — голос был женский), что-то делал с его головой. Он не чувствовал чужих прикосновений, зато улавливал мимолётные электромагнитные волны, возникающие при контакте тонких пальцев и его макушки, — но он с трёх лет знал, что электромагнитные волны человек не воспринимает. Возникающая вибрация больше всего смахивала на мурашки, которые он порой испытывал, когда Пеппер перебирала его волосы после совместного душа и когда они валялись на диване, обсуждая житейские мелочи, но только та его реакция была настоящей, а сейчас же через всё его тело проходили спазмы — и больше ничего. Сознание медленно начинало к нему возвращаться — первым делом он понял, что лежит в больнице. Где-то рядом маячила ПЯТНИЦа (и он это чувствовал), информация с видеокамер поступала в головной мозг и не успевала обрабатываться, а то, что раньше он называл душой, сейчас пестрило и сливалось в стуке с кардиомонитором, отбивало чересчур быстрый для смертного ритм и вычитывало чужеродные коды — под сжатыми до эфемерной боли веками вспыхивали картинки того, как он умирал. Скрутило его отлично. Он думал, что умрёт от руки Таноса, но судьба в очередной раз удивила его и сделала настолько элегантный кульбит, что сразу стало понятно — какие-то моменты собственного угасания навсегда останутся в памяти. Пережитое на долгие годы вперёд сохранилось на новоприобретённом сервере, и теперь воспоминания нельзя было вытравить ни дорогим виски, ни хорошим сексом. Когда его время закончилось, он не успел ни о чём подумать. Тони изначально не верил в «свет в конце туннеля» или стремительно проносящуюся хронику жизни в момент остановки сердца, но смерть его… разочаровала. Он помнил только обжигающую боль, проникающую в самое ядро, страшную, сковавшую по рукам и ногам тьму и невыносимо громкий шум — словно кто-то решил поиграться с диджейским пультом и врубил на полную ультразвук, предварительно посадив его около продвинутых колонок с дорогущей акустикой. И, вообще-то, он очень надеялся на карт-бланш где-нибудь в Аду, чтобы можно было спокойно пожариться на костре до скончания веков, пообщаться с интересными людьми и позависать в компании красивых девочек, но его пробуждение не походило на человеческие представления о катабасисе: вокруг пахло не палёным, а больницей, и заурядные человеческие блага, обещанные Библией, он пока что не нажил, но зато отчётливо слышал голос, упорно зовущий его по имени, и чувствовал искусственными клетками поразительно лёгкий для реального тела абрис, который абсолютно не внушал ему уверенности в собственном диагнозе, и он много думал, думал, думал, пока ненастоящая голова не начала удивительно по-настоящему болеть. Первая мысль, которая заставила его окончательно выскользнуть из кошмарного состояния где-то между жизнью и смертью, звучала чётче остальных: «Где мой опохмел?» — и только тогда он окончательно проснулся. — Сто процентов, — сказала Чо, пробегаясь по нему усталым взглядом. — Здравствуй, Тони, и добро пожаловать в дивный новый мир. — Что со мной? — спросил он хрипло, ощущая, как к глотке волной подкатывает тошнота. — Что происходит? Мир вокруг с непривычки прыгал — лицо Хелен смазывалось в помехи, и кровать барахлила, и стены, и всё, и он, кажется, тоже барахлил. — Я не буду тебя обнадёживать, — ответила Хелен после непродолжительного молчания. — Сработал протокол «Железный человек». Думаю, ты и сам знаешь, что это значит. И самое страшное было в том, что он действительно знал. — Дай мне зеркало, — прошипел Тони. — Сейчас же дай мне зеркало! Когда Хелен, обычно гордая женщина, не терпящая грубости в свой адрес, поднесла к нему карманное зеркальце, до этого лежащее на прикроватной тумбочке, что-то в нём перевернулось. И первое, что он увидел, — голубые глаза, голубая кожа, голубые волосы, и всё прозрачное-прозрачное, неосязаемое и сквозистое — всё это заставило его явственно содрогнуться. Хрустящими под пятками осколками его собственный мир разбился на мелкие кусочки, но вместе с тем в нём воспрянула надежда — в отражении он увидел главный свой соблазн и вместе с тем страх последних лет. Мозаика не хотела складываться воедино, пока всё вокруг рябило препонами, но Тони сцепил зубы, помахал рукой ПЯТНИЦе, кивнул Чо и попытался встать, чтобы сделать первый шаг. С внезапно выступившими на глазах слезами он рассмеялся. — Ты молодец, Хелен. Спасибо, что дошла до конца. Я теперь… я теперь по-настоящему бессмертен. И позови, пожалуйста, Роуди с Пеппер.

***

…Это стоило больших сил — успокоить двух своих близких, — но после того, как он уверил всех в том, что прекрасно знал, на что шёл, создавая в прямом смысле смертельный протокол, и что ни о чём не жалеет («Нет, Роуди, не жалею, несмотря на столь бесславный конец»), от него отстали со всеми расспросами. Хелен недовольно хмурилась, когда он исчезал из больничной палаты, и хмурилась ещё сильнее, когда в ней же появлялся — иногда, шутки ради, на мониторах медицинского оборудования. Роуди долго плакал — оловянный солдатик из него получился неудачный, — и в Тони почти проснулась совесть за совершённый поступок, но всё же потом он вспоминал, что это были в первую очередь слёзы радости. Если бы он не загрузил свой мозг в дата-центр, то в самом худшем раскладе от него бы остался лишь крематорный пепел, ну и немножко личных вещей, конечно, тоже — но вряд ли бы Пеп долго мирилась с его мастерской. А так у «Stark Industries» снова была опора под ногами и немножко техногенной магии в рукаве. Привыкать к новой оболочке было нелегко, но потихоньку — на самом деле семимильными шагами — привыкалось. Когда Пеппер скинула ему на почту фото с обнажённой Барбареллой и подписала её: «Лучше бы ты был таким. Мне не нужны голографические мужики в постели. Горячие космические цыпочки из 60-х лучше», он от души рассмеялся. Его голограмма, зарябившая на записи с камер, засмеялась вместе с ним. Смеяться отчаянно не хотелось, но это был единственный способ смириться с произошедшим. Настоящий Тони Старк валялся в постели, подключённый к аппарату жизнеобеспечения. «Кома», — вот, что сказала ему доктор Чо.