Увидишь пламя — действуй

Руки с инструментами всегда работали быстро и отточено — пинцет, щипцы-кусачки, зажим. Ножницы. Расширитель. Пинцет. Щипцы. Зажим. Ножницы. Расширитель. Белизна операционной и лёгкая музыка, выбранная на тяп-ляп. Трек восемьдесят второго… нет, третьего — он помнит точно. Существуй у хирургов личная Библия (не клятва Гиппократа, а что-то совершенно новое), то место заповедей в ней заняли бы заученные «пинцет-щипцы-зажим-ножницы-расширитель». Ещё смешливые нотки в голосе Кристины — как личное успокоительное, приятное и ненавязчивое. «Спасибо, Стивен». А кровь? Да, кровь (потому что «Нейрохирургия — кровавая работа, парень, и если ты боишься крови, то тебе здесь не место»). Не очень много — на самом деле достаточно, чтобы случайного человека начало тошнить, — но с этим можно справиться. Марать руки — не марать душу. Штопать людей. Резать людей. Штопать. Резать. Врачи с болью на «ты». Его тинейджерство пришлось на восьмидесятые, эпоху субкультурного застоя и реактивных ранцев. Это было время психоделиков, буйства красок и ретрофутуризма — тот самый период, из которого до сих пор густым потоком валил нафталин. «Эм-ти-ви» вещал из каждой коробки, а аркадные автоматы не отпускали до позднего вечера — наверняка, синдромом квадратных глаз в те времена страдал не только он. Дикие причёски и странная мода (Стивену нравилось. Не страннее, чем сейчас), и всё такое яркое, глиттерное, головокружительное — как если бы человечество решило разом выпустить всех своих восьмибитных демонов наружу и свести культуру с ума. Уши рвали поп и нью-вейв, пока соседские девчонки лопали розовые жвачные пузыри и раскуривали косячок на пятерых, и улицы сотрясались под битами и топотом подростковых ног. Поцелуи с соседскими девчонками были удивительно сладкими — это Стивен помнил прекрасно — и жвачными тоже. А ещё турбоэра — о, это отдельная тема — турбоэра, принесшая им аэродинаминку и фантастические спорткары, мощные и агрессивные тачки, мчащие, кажется, в самое будущее… Рёв их моторов всё не давал ему спать по ночам, и сладкие соседки не давали спать тоже. Стивен полюбил езду на запредельных скоростях с восьмидесятых — со времени научной фантастики, боевиков и трешовых фильмов ужасов, — и всё тогда казалось таким восхитительным, таким… необычным и новым, что хотелось успеть цапнуть больше, чем он бы мог удержать. Стивен помнил свою молодость крайне смутно. Ну то есть как — разумеется, общие очертания отложились в памяти навсегда, но более деликатные, личные моменты стёрлись поразительно быстро. То ли он сам хотел забыть, то ли память подвела… Впрочем, без разницы. Стивен никогда не был типичным задротом и довольно легко сходился с людьми. Нет, он, конечно, зависал в библиотеке если не весь день, то часа по три точно, и имел хобби, которые могли оценить по достоинству далеко не все, но вместе с тем он никого не отталкивал от себя специально и всегда соглашался на опасные авантюры — подростковый дух, бунтарство и всё такое. Людей тянуло к нему магнитом, а он был не против (пока они не заходили дальше, чем он позволял). У Стивена никогда не было проблем с самоидентификацией — он терпеть не мог делать что-то в ущерб себе, идя на поводу у других, но был удивительно азартен и всегда готов к тому, чтобы попробовать что-то новое. «Свежая кровь» была нужна, чтобы оставаться на волне и использовать свои возможности на полную, а в нём текла именно такая — он был свеж душой, телом. Побуждениями. Мыслями. Поэтому, наверное, в этом плане до него никогда не докапывались старшеклассники (а если и докапывались, то он всегда мог дать в глаз — с этим у него проблем тоже не было), а задиры обходили стороной. Иногда он сам выступал в роли задиры — новый опыт, который быстро ему надоел, так что он положил на всё болт и продолжил жить так, как жил. Преподнести эту часть своей личности в качестве изюминки было не так сложно, как могло показаться на первый взгляд, потому что, даже работая чисто на интуиции, он умел находить к людям правильный подход. Знать, что в какой ситуации сказать. Давать другим возможность высказаться. Выслушивать чужие проблемы, но свой рот держать на замке. Шально и игриво улыбаться, ведя за руку в сказочный мир, вырубающий похлеще хорошей наркоты, — мир субкультурного застоя и реактивных ранцев, где каждый, у кого было хоть немного бунтарского духа, считался своим. Мир, где он вырос. Ночами напролёт он тусовался с компанией таких же, как он — забавные ребята, смекалистые и юморные, стоящие на пороге великих свершений и готовые растоптать любого, кто посмел бы встать у них на пути, своими новенькими кроссовками от «Nike». Их было шестеро — и они вполне комфортно существовали в новой эре, потому что всегда умели смотреть чуть глубже и видеть то, что не видели взрослые. Рид — кажется, именно он стал их связующим звеном, их «клеем» — ещё успел извернуться тогда и придумать для них название, «фирменный знак». Правда, Стивен забыл, как оно звучало, — помнил лишь, что оно было странным, но классным, и слегка вязало язык. Как раз в их духе — сумасбродное и таинственное. А ещё оно отдавало дань уважения времени, вырастившему их, и повальной в те времена моде строить теории о фундаментальных вещах и эти самые вещи переосмысливать. Словно они вершили чужие судьбы — подростки из 80-х, смелые и яростные, категоричные и фанатичные. Да, точно — что-то фанатичное было в том, как они себя называли, но вот как? Вокруг вились, скалились и жадно хлопали своими челюстями акулы — взрослый мир представлялся им жуткой, кровавой акулой, — но они играли в героев, борющихся с финальным боссом (прямо как в тех играх на аркадных автоматах), и страх смывался в сточные воды. Острые зубы их не пугали. Их вообще ничего не пугало, а боль… боль можно было пережить. Пинцет. Щипцы. Зажим. Ножницы. Расширитель. Врачи с болью на «ты».

***

— Чего позвал? Это был четверг — общепризнанно дерьмовый день, когда выходные ещё слишком далеко, но очень хочется отдохнуть и вроде как работать по-прежнему надо. «Кто ты? Я тебя не узнаю, — сказала ему Пеппер этим утром и постучала по реактору наманикюренным пальчиком (который, впрочем, прошёл сквозь его тело и не произвёл должного эффекта). — Солнце, всё так изменилось в последнее время. Это замкнутый круг, а я никогда не нанималась работать служанкой у уробороса». Она скинула на него тонну документов, злобно зыркнула напоследок и упорхнула по своим делам, но в целом у них наконец-то установился нейтралитет (Ему даже не пришлось расплавлять диван в мастерской, потому что Пеппер не выпихнула его из их спальни. Хотя, ой, он же вообще больше не спал). Всё было стабильно неплохо. Ощутимо запахло кидаловом, когда Стивен прислал ему СМС с пометкой «срочно», и если уж сам Стивен писал СМС, да ещё и с пометкой, то дело было дрянь. …Сейчас же они сидели в гостевой комнате и пили горячий чай. — Поговорить, — ответил мужчина и сделал глоток. — Глупый вопрос. — Странный ты, Стивен, — сказал Тони, недовольно сощурившись. — Сначала заставляешь меня паниковать, а потом усаживаешь на кресло, словно я послушный пёсик, и отменно увиливаешь от темы. У тебя проблемы? — Человек, у которого нет проблем, — мёртвый человек. — О. Плащ, время от времени вызывающий у Тони определённого рода вопросы, на пренебрежительное «о» взвился недовольной птицей. ПЯТНИЦа изломанно затрещала в ушах. Они надолго замолчали. — Я снова заглянул в будущее. Тони сощурился, и импульсы прошлись по всему его телу — едва заметно тряхнуло электричеством. Собственно, в его личном списке под названием «Вещи, которые я ненавижу» не так давно своё законное место заняло любое упоминание времени — и плевать, о каком периоде шла речь. Ещё прямо над ним находилась строчка про спасение мира, но это была старая рана, множество раз воспалившаяся и уже привычная, а потому сейчас причиняющая только неприятный зуд. А вот Стивен и его прямое влияние на нечто непостижимое (Вообще-то постижимое. Тони сам постигал) вызывали уже не зуд. Все эти… штуки вызывали у Тони желание кромсать. — И? Камень грузом повис на шее и полыхнул зелёным. — …и я не буду загадывать наперёд, но вряд ли нас ждёт что-то хорошее, если мы не предпримем мер в ближайшее время. Ты и сам прекрасно знаешь, что Мстители сейчас — один сплошной воспалённый нерв. Танос мёртв, но велика вероятность того, что скоро миру придётся встретиться с новыми угрозами. — И старый состав не сможет противостоять, случись что прямо сейчас, правильно? — В точку. Мне нужно создать что-то, что станет нашей картой в рукаве. Камни разобщены, но за ними придут другие. Я собираю команду. — Команду? Стивен закатил глаза и кивнул. Он долго думал над идеей создания отряда, который при желании мог бы стать их теневым оружием. — И почему здесь только я? Я рад, что ты столь высоко меня ценишь, но какого чёрта? — Капитан Америка не входит в число моих приоритетов, если ты об этом. У него немножко не те… критерии. И идеалы, пожалуй. Мне нужны люди определённого характера. Определённого склада ума. …Это что-то про Капитана Америка и про то, что он спятил. — У меня есть дела, Стивен. И я немного… не в том состоянии, если ты не заметил, — Тони характерно махнул рукой, и лампочка на потолке задребезжала тусклым светом. — Меня всегда удивляла человеческая склонность бежать впереди паровоза. Мне не нужно твоё тело, Старк. — А что тебе нужно? — Твои мозги. Рид — кажется, именно он стал их связующим звеном, их «клеем» — ещё успел извернуться тогда и придумать для них название, «фирменный знак». — Я собираю Иллюминатов.