Увидишь пламя — действуй

Первое, что он замечает, — магия вскипает, пузырится лавой, проносится по кровеносным сосудом болидом, топорщится внутри и становится с ним единым целым — астрал выталкивает его в космос, и мимо ярким, бесконечным пятном проносятся миллиарды звёзд. Второе — что мир проще, чем кажется, если в руках находится несколько Камней сразу; тело скрючивает от боли, идущей от мозга и сердца, и она разрывает, раздербанивает материю на микрочастицы, но мир с Камнями в руках всё равно кажется проще, чем мир без них. Его подбрасывает несколько раз, пока бесконечность ведёт его за собой, и поставленный ребром вопрос всё не даёт покоя: как сыграть с мирозданием так, чтобы человечество осталось в выигрыше? В конечном итоге он останавливается на перепутье и сосредотачивается на тупых спазмах, начинающихся у гипофиза и заканчивающихся нигде, так как постоянная боль — ожидаемая цена за благополучие привычного мира. Третье — титан глубоко заблуждается, если действительно считает, что артефакты можно подчинить, потому что они подчиняют сами. Око Агамотто качается перед глазами, влево и вправо, вправо и влево, и Стивену, словно под гипнозом всматривающемуся в глаз Вселенной, приходит смутное видение. Перчатка горит золотым. Время, назад! …Старые волки не дремлют. Образы — серые, смазанные и словно приглушённые чем-то — жужжат с новой силой после Конца. Дорогие машины, роскошные квартиры. Мелочи богачей: личная коллекция импортных часов (время на которых было самым точным временем во всём мире) и вон та икебана на книжной полке, купленная в Японии пару лет назад. Галстуки, идеально сидящая чёрная тройка и начищенные до блеска туфли. Биспоук или что-то более приземлённое, но обычно биспоук — потому что это самое лучшее. Гала-концерты и шумные пьянки-маскарады с политиками и магнатами, на которых он постоянный гость: у него есть статус, у него есть обаяние и талант, и приглашения, бумажные и электронные, аляповато сияют под метафоричными прожекторами, заманивая его в другую жизнь. Впервые он надевает маску после пятой крупной операции, успех которой обсуждает весь мир. Чёрная ткань, скрывающая его лицо, на деле обнажает человеческую суть, и он, наверное, чертовски уязвим, но это не то место, где можно позволить себе дать слабину. Стивен воспалён, как обнажённый нерв, потому что вокруг незнакомцы, незнакомцы, незнакомцы, и фальши много — больше, чем он способен вынести. Пьяные глаза проходящих мимо презентабельных мужчин и роскошных леди сально блестят из-под бокалов с шампанским, и он чувствует себя своим среди чужих. В отчаянные времена эти чужие пользуются фальшивыми именами — негласное правило здесь, в обществе долларовых мешков и сильных мира сего. Стивен открывает ментальные двери: воспоминания, хлынув безумным потоком, вызывают головную боль, потому что грязь — отвратительная, пугающая грязь — заполняет собой всё. Прозвища, рождённые из далёких очертаний прошлого или глупых шуток тогдашнего настоящего, приходят к нему на границе восприятия, когда душа трещит по швам и временные рамки стираются совсем. Стивену нравится вся эта чисто символическая чепуха: забавные названия, секретность и шифры, преобладающие в местном бомонде. Он перебрасывается парой фраз с премьер-министром и встречает в углу одного известного учёного, с которым с удовольствием обсуждает последние открытия в области медицины, но диалоги здесь не начинаются с приветствий. Он общается со скрытыми за маской призраками — не с реальными людьми. …Одно конкретное имя — до чего же глупое и нелепое — перекатывается горячими волнами на самой подкорке. Это Хэллоуин, поздняя лунная ночь, и бывший подполковник в маске зайца (Стивен узнаёт его сразу, но таковы правила игры) подходит к нему, широко улыбаясь на приветственный кивок. Сам Стивен обходится обычной чёрной лентой, крепко перевязанной на вьющихся волосах, и, наверное, в обычном костюме и с этой абсолютно дурацкой лентой он выглядит как чёртов Зорро, но по большому счёту ему плевать. Они болтают о новых реформах правительства и обмениваются недавними слухами касательно тактики Адамсона, молодого преуспевающего политика, пока пальцы подполковника подозрительно дрожат. Стивен удивительно трезв для человека, на голодный желудок закинувшего в себя несколько шотов подряд, а это значит, что к трезвости оптом прилагается и природная наблюдательность, и у него есть все основания полагать, что это плохой знак. Пьяным жить иногда легче. Стивен, порой проклинающий своё умение всё подмечать, видит, что вино в руке мужчины странно разбавлено, кисло пахнет и излишне пузырится, как не должно пузыриться нормальное, без примесей вино. Подполковник улыбается снова, но в этот раз улыбка выходит напряжённой и задабривающей, и в трясущихся руках мелькают красная и синяя таблетки. «Эй, доктор, — спрашивает он, — а какую выберешь ты?» Око Агамотто качается перед глазами, влево-вправо, вправо-влево, и его мутит. Кровавый плащ, глаз на шее (ещё один — во лбу) и странная чёрная магия, рождающаяся на кончиках пальцев, — и всё вокруг то тёмное, то красное, то пахнущее ритуальной кровью и жизнью на тонкой грани разрыва, где до — ещё рано, а после — уже поздно. Он поднимается на трясущихся ногах и заваливается на стул, пока магия обволакивает прыткие пальцы. …Подполковник смотрит ему в глаза, внимательно и по-прежнему напряжённо, а потом резко выдыхает, словно лопнувший, сдувающийся шарик. Он легко ерошит Стивену волосы, в шутку называет того Слимом Шейди и уходит за ещё одним бокалом вина. Стивен немигающим взглядом смотрит на таблетку в своей ладони. Так он получает очередное прозвище, не первое и не последнее в здешних местах, и слова знакомого звучат в ушах до последней минуты прихода: «Парень, я прожил долгую жизнь, и, поверь, я точно знаю: таким, как ты, лучше валить отсюда, пока не стало слишком поздно». Наверное, за давностью лет многое в его памяти окончательно стёрлось, а жизнь и без того много чего у него забрала, так что это всё разумнее всего просто… игнорировать. Ещё вполне может быть, что оставшиеся обрывки он похоронил более чем осознанно, но об этом тоже лучше не думать. Голову вообще лучше полностью освободить, убрать постороннее и сосредоточиться на важном. Давай, Стивен, ну же. Когда он копает чуть глубже, перед глазами всплывают особенно далёкие образы. Смутные, как и всё в его прошлом, но отдающие душевной теплотой и нежностью — наверное, это его детство и его семья. Люди зовут похожие эмоции любовью, но ему не нравится слово «любовь». «Любовь — думает он, сидя в тишине и пытаясь найти в чертогах разума константу, способную удержать его на месте, — это что-то первозданное, настолько глубокое и сильное, что не выразить никакими словами». Любовь сильнее Камней, и её нельзя вытеснить из сердца, нельзя забыть. Образы смутные — и, наверное, дело не в давности лет, а в том, что он никогда никого не любил. Он накручивает ленту Мёбиуса на ладонь и мотает время дальше. …Дорогие часы в паутинке тонких трещин — символ старой, уходящей жизни. Лучше бы пусть часы оставались часами, без всяких тайных значений и подобного дерьма. Чёрт возьми. Сосредоточься. Он отгоняет образ Кристины. Агамотто виснет в районе груди — там, где должно было храниться полное любви сердце. Когда это случилось впервые, он понял, что ничего не будет так, как было прежде. Всё, чему учила история Земли, указывало на то, что если жизнь однажды зародилась, ее невероятно сложно уничтожить. Он знал это на собственном опыте: варианты концов проносились мимо бесконечное количество раз, но он был до последнего уверен, что где-то там есть один победный. Так и случилось; правда, какой ценой… Раньше его настоящее имя редко всплывало наружу. Это Хэллоуин, больше пяти лет назад, поздняя лунная ночь, и на бесконечных вечерах он сталкивается с новым лицом. Мужчина напротив красив, хотя образ складывается мелкими кусочками: у него затуманенные карие глаза, ряды густых чёрных ресниц и чётко очерченные губы. Маска на лице скрывает его личность, и этот факт удивителен сам по себе, потому что впервые на памяти Стивена плотный шёлк действительно выполняет заложенную в него функцию. Они разговаривают недолго, но «новое лицо» улыбается завлекающе и игриво, и Стивен не может пересилить себя, отвечая ему тем же. «Милое местечко, — говорит он, лукавя. — Впервые в жизни вижу столько наркотиков. В моей больнице обезболивающего хранится куда меньше». Новенький по-доброму ухмыляется на едкое замечание и отвечает: «Кажется, у вас здесь есть правило давать друг другу прозвища». А потом отпивает из бокала и приглушённо спрашивает: «Какое у тебя?» Стивен теребит рукав чёрной рубашки и прищуривается. «По-разному. Оно постоянно меняется. Мой фаворит — Слим Шейди». Незнакомец — теперь знакомец — пронзительно смеётся, и на них оборачивается пара человек. «Это как у Эминема?» «Как у Эминема», — отвечает он. «Значит, ты у нас тёмная лошадка?» Стивен хитро улыбается и качает головой. «Итак, мистер Странность, — мужчина лениво оглядывает зал, заостряя своё внимание на девушке в вульгарно открытом платье, и залпом добивает игристое, — я слышал, ты местная звезда. Перспективный доктор, спасший множество жизней и отлично справляющийся с самыми тяжёлыми случаями». Стивен смотрит на циферблат на запястье, чтобы узнать время. Эти руки ещё целые. «Годы труда и прирождённый талант, — улыбается он. — Ничего необычного. Это грязное шоу». Мужчина смотрит пристально, скользит взглядом по бабочке, потом — по губам, и молчит. «Мы не в Вегасе, ты знаешь? В этом городе не бывает по-настоящему грязных шоу». Зал взрывается возбуждёнными криками: часы показывают двенадцать ночи, и это не Новый год, но первое ноября местные монстры встречают не менее радостно. «Я тебя знаю?» — Стивен обводит взглядом чужую фигуру. Всё силится вспомнить, и что-то даже мелькает глубоко-глубоко, но алкоголь действует на него пагубно. «Не лично, — отвечают ему. — Хотя я искренне удивлён, что мы не встретились раньше». Стивен кивает, но ничего не говорит. «Было приятно с тобой познакомиться. Жаль, но я спешу». Ему хочется остаться и поговорить ещё немного. Разумеется, это значит одно: пора уходить. «Давай обменяемся номерами, мало ли что, — продолжает мужчина. — Заодно познакомимся лицом к лицу и вот это вот всё, а прямо сейчас снимания масок… не нужно. И, кстати, — он делает паузу, — раз уж тут так любят игру в прозвища, то позволь мне подобрать тебе одно». Стивен задумчиво мажет взглядом фигуру напротив и молчит, ожидая ответа. «"Мистер S", — новый знакомый звонко смеётся. — Ничего личного, доктор, секретность надо блюсти до конца». Мужчина без имени уходит, и той ночью они больше не видятся. …Зато рано утром ему приходит СМС. «Красная или синяя?» — горит перед глазами, и он не может понять, похмелье ли это или, что более вероятно, предчувствие чего-то нового. Стивен не думает долго и выбирает красную.