Увидишь пламя — действуй

Мне нужна твоя помощь. …Они общаются не очень много. За инициативой «Мстители» наблюдает весь мир — пожалуй, это их пик. Популярность коллекционных фигурок и комиксов, выпущенных по мотивам их битв, удивляет. Питер тащит всё в дом — ну какой же ребёнок. «И хорошо, — думает Тони в приступе сентиментальности. — Пусть остаётся таким подольше». За временем он не следит: есть дела поважнее, правда; он ведь столько потратил впустую на пьянство и попытки забыться, а потом — на попытки всё исправить, и на много чего ещё, так что драгоценные секунды никак нельзя упустить. Пеппер скидывает ему на почту бесконечные контракты и договоры, требующие его подписи — они не кончаются, — но он, разумеется, подписывает всё. Она улыбается ему светло и свободно, словно с её плеч ушёл тяжёлый груз, и он улыбается в ответ. У Пеппер очень красивая улыбка. Вокруг так много всего. Пожалуй, это их пик. …Но известность — это, конечно же, не то, ради чего всё затевалось. Фьюри как-то обмолвился, что первоначально они должны были называться по-другому — «Защитники» или как-то так, — и, боже, тысяча сердец одноглазому, что сейчас им не приходится купаться в лучах славы под этим тупым названием. «Защитники», надо же. Эго Тони точно бы не пережило подобной безвкусицы, потому что придумать настолько пафосное дерьмо нужно постараться. Да и мстить они, пожалуй, способны всё же лучше, чем защищать. Ошибки-ошибки. Хотя в новом витке мерчендайзинга есть свои плюсы, кто спорит: суммы на платиновых карточках всё растут и растут, и не то чтобы он в этом нуждался, но осознавать себя богатым (богаче, чем прежде) всё ещё приятно. Богатство — это стабильность. Золотые слитки — это стабильность. Самая высокая башня в Нью-Йорке — это стабильность. Ему она нужна. Он задумчиво скользит взглядом по тёмному дубовому полу и фокусируется на кровати. Как объяснить человечеству, что случилось, если это может порушить привычную картину мира? Как оставить карму в дураках? Наверное, он сделал это, когда вернулся оттуда, откуда не возвращаются. …Они общаются не очень много. Стрэндж — вообще очень закрытый человек, а Тони определённо не из тех, кто любит лезть другим в душу (И это, кстати, работает в обе стороны. Пеппер как-то залезла по его собственной просьбе. Рукой. И это было больно), но работать нужно вместе. Это они выяснили практическим путём. Ещё на контакт категорически не хватает времени — фигурки и комиксы, и пресс-конференции, и Заковианский договор, и чёртов Фьюри, и Золотой мальчик Америки на хвосте… Многое приходится переосмысливать. Некоторые вещи потеряли свою значимость настолько быстро, что впору бить тревогу («Столько времени ушло впустую. Всё могло сложиться по-другому, если бы ты открыл глаза раньше»), но что было, то прошло, а ностальгия никогда не входила в число его пороков. В комнате удушающе тихо, поэтому он включает лёгкую отвлекающую музыку, чтобы избавиться от тишины. Слегка трещит от электричества, но это нервы. Он смотрит на спокойного мужчину перед собой, с закрытыми глазами лежащего на мягчайших простынях, и не может понять, когда же жизнь успела превратиться в такое… дерьмо. Его тело валяется в коме несколько месяцев, неподвижное и мирное, и кто бы подсказал, что делать дальше. Эти морщины, теперь заметная седина, тени собственных страхов и покалеченных нервов — годы берут своё. «Несовершенство», — хмыкает он, пока на заднем плане играет босса-нова. Не со злобы; он вроде как киборг, не испытывающий чувств, — обычная констатация факта. Новый он моложе и быстрее, и универсален, и более продвинут, и это так здорово — он никогда такого не ощущал. И рано или поздно ему придётся исчезнуть. Ему не дали умереть в первый раз, значит, не дадут умереть во второй, и в третий, и далее, далее, далее… Пока человечество будет в состоянии бороться, он будет бороться тоже. Без разницы, в каком виде, но материальное может встать с колен и ударить со всей силы в ответ, так что материальное предпочтительнее. Сон не бесконечен. Тело восстанавливается постепенно, ткань за тканью, клетка за клеткой. За ним приглядывает Чо. Ему придётся исчезнуть, чтобы дать другому ему проснуться. Впрочем, заложенные протоколы в его мозге не предполагают иного исхода. Он читал заметки. Засранец перед ним всё рассчитал. Доработал, пока было время, возможные бреши в сознании. Наделил волей, но эту же волю забрал. И ушёл. …И кто он такой, чтобы судить? Он сделал бы так же. Когда лучи пронзают комнату и яркие, хаотичные искры появляются посреди нигде, ПЯТНИЦа молчит. Стивен выходит из них быстрым, тяжёлым шагом — как всегда собран и предельно серьёзен. В этот раз в своих эмоциях он не одинок. — Тони. — Стрэндж. …Он действительно долго думал над этим. Ещё до чепухи с машинами времени и космосом. До пещеры и реактора в груди. Всё было по-другому, не хорошо и не плохо, просто по-другому — тогда, более десяти лет назад. Без супергероев и неминуемого конца, но зато и время тогда казалось чем-то долгим, беспредельным, и поэтому было когда подумать. И да — воспринималось всё тоже проще. — Выпьешь что-нибудь? Скотч, мартини, коньяк… — Воды. Спасибо. — …А я, пожалуй, поищу чего покрепче. Тони открывает голографический дисплей с всплывающими аннотациями, и ПЯТНИЦа выделяет красным нужные строки. Комната мгновенно озаряется приглушённым голубым светом, и он молча кивает на экраны. Видишь, до чего нас довела война? — Ничего сверхстрашного, — говорит он сбивчиво, без предисловий. Распинаться в признательности и комплиментах смысла нет. И времени тоже нет. — Простая просьба. Проси что хочешь взамен! — он ненадолго замолкает. — Но возьмись. — Ты не передумал? — Нет. Стивен останавливает себя, прикусывает язык. Нельзя позволить себе слабость. Нельзя. — Ладно, — говорит он. — Кто-нибудь будет нам помогать? Тони, кажется, ненадолго задумывается, хотя Стивен подозревает, что тот давно всё решил. По крайней мере, для себя. — Только ты и я, — отвечают ему. — Мне не нужны лишние уши. А ты… ты надёжный человек, Стивен. И я тебе доверяю. Правительство не погладит нас по головке, если узнает, что мы занимается подпольными экспериментами и не гнушаемся использовать специфические... методы для реорганизации человеческих систем. Стрэндж усаживается на соседнее кресло и пристально смотрит на тело перед собой. На экран. На тело. Потом снова на экран. — Покажи мне. Голубой вспыхивает ещё ярче, слепя глаза, но Стрэндж машет рукой и устало потирает виски. «Не томи. Я жду». «…1999, вирус нехарактерный и непредсказуемый, показал себя потенциально опасным. Формула нуждается в доработке, но благодаря исследованиям погибшей Майи Хансен решение задачи лежит на поверхности, а недостающие фрагменты её работы легко восстановить…» Он кончиками пальцев — едва ощутимо, Тони чувствует — проматывает цифровое изображение ниже. «…предположительно могут находиться в Техасе, Остин. Нужна полная реконструкция тканей, вероятность побочных эффектов [после второй инъекции] стремительно возрастает. Подопытные продемонстрировали крайне нестабильное поведение, но если перенастроить код и добавить…» Стивен кивает сам себе, глубоко над чем-то задумываясь, и переводит взгляд на человека перед собой. «Это безумие». Тони качает головой. «Нет. Это моё спасение». «Во время реконструкции [систем] физическая боль может серьёзно сказаться на мозге (вплоть до потери рассудка), но риски оправданы. Тело умирает; срочные меры по предотвращению краха всех… — написано на экране, и Стивен тяжело сглатывает, когда читает дальше. Он не задерживается и листает быстро-быстро, впитывает новые сведения и предельно внимательно концентрируется на выделенном красным тексте. — Время тикает. Нужно поторопиться. Хансен и Киллиан наверняка сохранили какую-нибудь информацию в секретных протоколах АИМ…» — Мне не нужны сверхсилы. Я должен стать одним целым с костюмом. Я должен стать Железным человеком до мозга костей [1], — голос Тони хрипит, но он не обращает на это внимания и окончательно расслабляется на подлокотнике кресла. — И мозг ты тоже хочешь переделать, — утверждает Стивен. — Я вижу. «…построит новые внутренние органы с нуля. Лучше, чем прежде. После первой дозы [тело] будет напоминать открытую рану; первоначальный анализ прототипа привёл меня к выводу, что улучшения затронут и умственные способности. Пока не ясно, положительным или отрицательным будет это воздействие, но если всё пройдёт так, как я предполагаю, то возможности формулы безграничны. Биомеханика вируса вызывает некоторые вопросы, но, возможно, Брюс Бэннер сможет мне помочь». — А Бэннер знает, на что ты его подписал? — Нет. Он думает, что я балуюсь с теорией. Но мы же оба знаем, что практика — более сильная моя сторона. «Молекулы вируса удивительны по своей структуре. Майя, должно быть, была провидицей в своей области». Стивен видит несколько старых размытых фото темноволосой девушки в лабораторном халате. Фото сменяются видео с искалеченными людьми, которые светятся оранжевым изнутри и мучительно стонут от боли. Это не совсем исследование — больше похоже на стенографическую запись. Он едва заметно вздрагивает от громких криков, но глаза ПЯТНИЦы пристально следят за всем в пределах комнаты. Становится чуть тише. «Благодаря формуле появляется возможность дистанционно подключаться к любым цифровым устройствам и, в перспективе, искусственным спутникам. И не только к ним». — Я пересекался с ней однажды, — бормочет Стивен, кивая на фотографии. — На конференции. Те светящиеся цветочки… Это оно? — Ага. Майя была моей любовницей. А потом у нас с ней случилась семейная ссора — ну, ты знаешь, насколько паршивым иногда бывает фатум, — и она чуть не убила меня в порыве страсти. Разумеется, научной. «Чёрт возьми, это превосходно, — гласят заметки. Нет, не заметки — всё-таки стенограмма. Наверняка слова Тони записывались, пока он проговаривал их в тишине мастерской: записи похожи на любовное письмо, но любовное письмо кому? Чему? Это уже другой вопрос. — Предположительно… предположительно, я смогу вывести своё тело из комы, укрепить его, улучшить... Игра стоит свеч». — Возьмёшься? — Ты можешь умереть. — Не в первый раз. Стивена пугает собственное спокойствие. «Это неэтично», — думает он, хотя история, разворачивающаяся перед ним, утверждает обратное. Он давал клятву Гиппократа не для того, чтобы пытать людей — даже если потенциально это их спасёт. Игра действительно стоит свеч? Он был доктором всю жизнь; брать ответственность за чужую ему не впервые. Но в этот раз всё куда сложнее, и ответственность — не единственная проблема, которая его волнует. Почему Тони доверился именно ему? Осознаёт ли он истинные масштабы той задумки, которую собирается воплотить? Он не знает. Наверное, ему и не надо знать. «Если есть шансы… — рассуждает он в то же время. — Если есть шансы, то действительно стоит сыграть». И будь что будет. — К чёрту, — негромко говорит он и окликает голограмму, когда заканчивает читать. — Эй, Старк. Дай-ка мне чего-нибудь выпить, — и добавляет: — Не воды. Мягкая босса-нова заглушает человеческие крики, пока Тони салютует ему шот глассом с виски. Стивен отвечает тем же.