Увидишь пламя — действуй

В Нью-Йорке поздняя осень, когда Иллюминаты планируют собраться впервые. Тор, пропавший после Войны, прилетает на Землю с плачевной весточкой. «В девяти мирах неспокойно, — говорит он вместо приветствия, крепко обнимая Тони. — Я готовлюсь занять престол». Город начинает готовиться к Рождеству, восстаёт из пепла — в буквальном смысле. Тони оплачивает реконструкцию разрушенных во время битвы зданий, стремится максимально быстро восстановить то, что сейчас представляет из себя сплошную разруху. Стивен всё порывается воспользоваться Камнем, чтобы ускорить процесс, и подначивает на это остальных, приводя множество жизнеспособных аргументов. Когда он в очередной раз снимает Око с цепочек, соблазнительно ими звеня, Тони рычит на него: «Я не хочу полагаться только на магию. Земляне пришли к тому, что имеют сейчас, путём долгих изысканий и экспериментов. Они построили себя сами, а магия — это не их конёк. Слышишь ты, Дамблдор? Магия — не их конёк». Стивен, конечно же, мастерски игнорирует едкие слова и озлобленный тон. Вообще-то ему есть что сказать (ему всегда есть что сказать), но за время работы врачом он научился быть сдержанным и невозмутимым, какой бы сферы жизни это ни касалось. Он считает, что таким образом Тони пытается успокоить расшатанные нервы, а трата денег для него — что-то вроде якоря, способного удержать на месте. Медитация там, ну или очередная попытка познать дзен после всех тех лет, в течение которых Тони с попеременным успехом сдерживал себя и своё безумие. После того, как он выдвигает свою теорию вслух, Тони молчит минуты две, поджимает губы и отворачивается, чтобы сделать звонок прорабу. Небоскрёбы вырастают на пустырях головокружительно быстро — но без помощи Стивена. Это о многом говорит. …Сам Тор всё такой же. Танос подкосил всех, но для богов война — всё же привычное дело. Их, конечно, тоже можно надломить (Тор почти не говорит об Асгарде и Локи, а оставшиеся не настолько жестоки, чтобы бередить ещё не зажившие раны), но их нельзя сломать; он не теряет природного оптимизма, весело хохочет, пьёт своё пиво и восхищается осенним — почти зимним — Нью-Йорком. С его появлением даже в Башне — до этого холодной и одинокой — становится чуть оживлённее. Двадцать девятого ноября в Камар-Тадже сонливо и почти нет людей. Ученики с учителями сидят по личным комнатам, поэтому Стивен поддаётся искушению и освобождает Вонга от его обязанностей — вестимо, выходной нужен всем, ведь даже самые заядлые трудяги должны хоть иногда отдыхать, — а после Вонга освобождает заодно и себя. Он открывает портал и переносится из тёплого для времени года Тибета в родной Нью-Йорк. На нём старые потрёпанные джинсы, тёплый свитер из мериносовой шерсти и стандартное чёрное пальто поверх. Перед выходом он дважды проверяет наличие кошелька c телефоном — больше по привычке, чем по надобности. Секунда, другая — и по щелчку пальцев Стивен оказывается в эпицентре непрекращающегося хоровода. Жители Большого яблока мельтешат и обгоняют друг друга, спешат и опаздывают куда-то, пока он аккуратно, стараясь никого не толкать, пробивается сквозь толпу. Небо окрашивается в холодный малиновый — именно такой цвет нравится ему больше всего, — и солнце откидывает на асфальт последние закатные лучи. Камень в кармане жжёт бедро. На горизонте — довольно далеко по человеческим меркам, но совсем близко по его — мелькает небоскрёб, верхушкой уходящий в сероватые облака, и он пытается обойти неторопливую пожилую леди на переходе, чтобы добраться до него побыстрее. Немного подумав, Стивен возвращается, чтобы помочь. На улице сыро и холодно, и, кажется, собирается снег, поэтому он кутается поплотнее и мысленно прокладывает знакомый, множество раз протоптанный путь. Двери Башни распахиваются перед ним сами, и он, не задерживаясь, проскальзывает в лифт, моментально поднимающий его в пентхаус. ПЯТНИЦа здоровается с ним спокойным, чуть усталым голосом (она звучит всё живее с каждым его приходом), и он здоровается в ответ. Это всё ещё неудобно: каждый раз, когда по долгу службы он оказывается здесь, Стивен чувствует себя незваным гостем. У него есть полный доступ — какой есть у каждого Мстителя, — но Башня по-прежнему кажется чем-то личным для Тони. Или чем-то, что было личным. Башня — это дом. — Здравствуй, друг, — говорит Тор, стоит Стивену войти в общую гостиную. Они здесь одни: бо́льшая часть команды разъехалась по своим делам, а некоторые и вовсе сторонятся Башни, хотя Война, по идее, должна была всё… починить. Как оказалось, не каждая горячая битва означает горячее воссоединение. — Ты тоже это почувствовал? Тор кажется утомлённым. Стивен не удивлён — рано или поздно на каждого из них накатывает подобное состояние. Оно не обходит даже богов. — Галактус, правильно? Камень показал мне. — Я не уверен, что на данном витке истории он опасен, — мужчина держит в руках чашку чая, и Стивен подмечает, как она едва заметно трясётся в натруженных, мозолистых руках. Не от страха — скорее это такой тремор, который возникает от ужасной усталости. Он оглядывается. Всё вокруг выглядит неправильно. Словно кривое зеркало — разбитое отражение их прошлых жизней. Должно быть, он и сам — помятый, осунувшийся, в этих нелепых джинсах — так себе вписывается в витающую в воздухе футуристичность, но он почти не смотрится в зеркала с тех пор, как впервые попал в зеркальное измерение. — Это мера предусмотрительности. Я сомневаюсь, что космические войны по силам Мстителям, но ты, кажется, собирал команду созданий, способных в случае чего защитить Вселенную. Так сказал мне Старк. — Да, — Стивен смаргивает с глаз пелену. Тони? Сказал? Зачем? Он не заходил так далеко в своих планах. Лишь накидал пару жизнеспособных идей на очередной встрече, но решил не торопить события. Он подумал, что всё должно идти своим чередом. Но Тони, видимо, всё это время считал иначе. — Да. Если наше участие будет действительно необходимо. Мир всё ещё не оправился от Войны… Но это не значит, что его не поджидает новая. Тор пожимает плечами и встаёт с дивана, чтобы сделать себе ещё чая. Заодно он достаёт ещё одну кружку — видимо, для Стивена. В воздухе почему-то пахнет хвоей и — совсем немного — акациевым мёдом. — Скорее нет, чем да, — Тор крутит в руках сахарницу. — Хотя лучше бы быть готовыми к любым неожиданностям. Я не верю, что нас поджидает что-то опасное в ближайшее время, — он замолкает и нервно постукивает пальцами по столешнице. — Не сегодня и не завтра. Но Галактус хаотичен, сумбурен. Ненасытен. Ты и сам знаешь, Стивен, что история — это… стохастический процесс. Она колеблется. Вниз и вверх. Вверх и вниз. — Синусоида? — Почти. Более, — он передёргивает плечами, — непредсказуемо. Волнообразно-спиралевидный характер. Древо Иггдрасиль в безопасности, пока я присматриваю за ним, но я слышу, как Урд, Верданди и Скульд зовут меня. Само время… неспокойно. Камень в кармане горит пуще прежнего, светится зелёным сквозь тёмно-синее, обжигает почти невыносимо. Стивен достаёт его и вешает себе на шею, морщась от боли в горячих пальцах, и ему чудится, что Агамотто подмигивает ему глазом из небытия. Магия сама обрисовывает его шрамы, чёрной пеленой проходит сквозь разорванные когда-то сухожилия, оседает в костях. Стивен находит Тора интересным. Боги живут много веков и хранят за душой столько тайн, сколько не снилось ни одному смертному и тем более — человеку. — Удивительно, — говорит Тор задумчиво и кивает на Око. — Удивительно, сколько мощи заключено в столь безобидной на вид вещице, — он подходит к Стивену и аккуратно берёт артефакт в руки. Мелкие искровые разряды проходят сквозь зелёное необъятное, и боль на груди от соприкосновения с Камнем чуть уменьшается. Стивен склоняет голову в благодарственном жесте, пока Тор возвращается на своё место. — …И сколько бездушных созданий гонятся за ней, чтобы этой мощью завладеть. Слова мужчины заставляют замереть его на месте. Старейшина научила его внимательнее прислушиваться к тому, что говорят другие. — Но Танос не был бездушным, — возражает он. — Сумасшедшим — может быть, но бездушным? — Тебе могло показаться, что титан преследовал благую цель, используя негуманные методы. Что все его речи про доброе дело правдивы. Что он всего лишь сбился с истинного пути и пошёл путём неоправданной жестокости, — Тор кривит губы и прикладывает ладонь к правому глазу. — Но, Стивен, ты же не думаешь, что когда Танос жертвовал чем-то по-настоящему важным, чтобы завладеть последним Камнем, эта самая жертва заключалась в убийстве близкого человека? Стивен недоуменно морщится. Он мало знает о том, что случилось на Вормире. Лишь общие штрихи: убийство Гаморы. Жертва. Опасные скалы, высоты которых достаточно для быстрой, но болезненной смерти. Когда дочь титана умерла, мир содрогнулся. — Что ты имеешь в виду? — Камень души — самый отзывчивый, но вместе с тем и строптивый Камень Бесконечности. Мало иметь лишь физическую силу для того, чтобы обладать им. Даже не так — физическая сила имеет для него наименьшее значение. А ещё этот Камень любит жертвы — справедливые жертвы. И если ты захочешь водрузить на свои плечи вес всей Вселенной, то он может сыграть с тобой злую шутку. Стоит ему посчитать, что твои цели не совпадают с его целями… — Тор грустно улыбается. — Никто не знает, чего от него ожидать. Но одно известно точно: порой жертва состоит вовсе не в том, чтобы сбыть ему на растерзание кого-то важного для тебя… Стивен вспоминает слова, которые когда-то прочитал в старинном пухлом фолианте. Это был потёртый, забытый всеми in folio в толстом кожаном переплёте, рассказывающий средневековые легенды про Дьявола и дьявольские проказы. Раньше люди заключали с ним сделки, порой не понимая, какую цену платят за своё желание. К тому моменту Стивену уже открыли третий глаз; он плотно обосновался в Камар-Тадже, но ему было неведомо, что мир стремительно несётся к своей погибели. «Да, — думает он, — это случилось ещё в те времена». Тогда он лишь мазнул по выцветшим строкам глазами и отдал книгу обратно, потому что был более заинтересован в ментальных практиках и истории восточных религий, нежели в скучных байках об инфернальных похождениях. Это было не так давно — но по ощущениям сто лет назад. — Порой жертва состоит вовсе не в том, чтобы сбыть ему на растерзание кого-то важного для тебя… — повторяет он за Тором сбивчиво. — А в том, чтобы отдать Камню собственную душу. — Правильно. А убийство — это лишь ещё одно доказательство того, что самое главное ты давно потерял.

***

Небо совсем тёмное, когда в гостиной появляется Тони — из ниоткуда. Стивен же стоит возле окна и смотрит на панораму города, наслаждаясь привычным одиночеством и безукоризненной в здешних стенах тишиной. Нью-Йорк снаружи переливается яркими, буйными красками, и осадки в тот день всё-таки выпадают: не снег, а дождь стучит по стеклу, оставляя на нём грязные разводы. Далеко всё чаще вспыхивают яростные молнии, освещая ночную черноту белыми зигзагами. Ему вспоминается смерть Старейшины: та ночь была такой же, нагнетающей и страшной, но он смог её пережить. С трудом, но смог — они стояли у больничного окна и смотрели, как замедляется время. Тогда же в его учителе навсегда замедлилась жизнь, превратив бытие в бесконечность. Всё то же самое — яркие молнии и пробирающий до костей холод, — и ощущение собственной беспомощности перед обстоятельствами. И — вместе с тем осознание того, как прекрасен перелом судьбы. Снаружи льёт как из ведра. — Ты уже говорил с нашей золотоволосой Дебби Доунер [1]? — спрашивает Тони, внезапно оказываясь совсем близко. Он, кажется, тоже получает удовольствие от вида и проводит прозрачной ладонью по стеклу, едва касаясь его. И вряд ли что-то чувствует. — Немного. Он рассказал мне о Галактусе. Тони всё вглядывается туда, в хаос из ветра и воды, глубоко задумывается над чем-то и, не смотря на Стивена, отходит от него на пару шагов. Почему-то Стивену хочется вернуть фантомное тепло или почувствовать его самому. — На данный момент это меньшая из наших проблем. Но всё же у меня почти не осталось времени на то, чтобы придумать что-то ещё. В случае угрозы я должен быть полностью боеспособен, а сейчас же я… бесполезен. — Я знаю, — Стивен отвечает на незаданный вслух вопрос. — Экстремис должен быть введён в ближайшее время, так? Не волнуйся, у меня всё готово. Но… готов ли ты? Тони молчит; он лишь одёргивает рубашку — совсем как человек — и нервно трёт смещённую от многочисленных переломов переносицу. Его глаза искрятся блёклым голубым, словно молнии за окном, а лицо покрывается холодными водянистыми тенями под местным скудным освещением. — Мы с тобой урбанисты, — внезапно говорит он. — Готовы променять свежий воздух на безумие городской среды. — Не знаю насчёт тебя, — отзывается Стивен в замешательстве, удивляясь столь резкой смене темы, — но мне вполне комфортно в Камар-Тадже. Тони резко поворачивается, всматривается в лицо напротив, а потом улыбается этим своим самым дурацким образом — по-мальчишески безоружно — и бросает: — То-то ты постоянно торчишь в Нью-Йорке. …И Стивен, конечно, не говорит ему, что есть и другие, гораздо более веские причины для его пребывания в этом городе.