***
В какой-то момент Тони пришёл к мысли, что спокойно жить — это скучно. Наверное, было бы неплохо годам к пятидесяти осесть в пригороде, жениться, завести сына или дочь; лучше, конечно, чтобы это была дочь — он почти панически боялся повторить историю своего отца. В этом был свой шарм, своя обыденная прелесть. Но, если так подумать, подобный образ жизни никогда не был для него, никогда толком его не прельщал. Тони не представлял себя настолько скучное будущее — или, во всяком случае, старался его не представлять, иначе его бы посетило тотальное разочарование в собственном предназначении. Он ожидал чего-то другого: более сумасшедшего, привлекательного… Где-то даже опасного — без опасности он уже вряд ли бы смог полноценно существовать. Ещё в детстве, как и любого мальчишку, его посещали мечты о том, что он станет героем со своим пророчеством, что жизнь забросит его на путь мечей и войн, и что по этой проторенной дорожке предсказаний и судьбоносности он не пойдёт, а побежит — навстречу захватывающему дух будущему. И вот сюрприз: если тебя с младенчества бросают в круговорот событий, если тебя каждый день окружает атипичное и необычное, то со временем ты превращаешься в наркомана, требующего всё больше такого пугающего, но возбуждающего адреналина. Без зависимости Тони уже не мог дышать — и с этим было сравнительно легко смириться. То ли дело заключалось в том, что он уже был привыкший к — хех — привыканию, то ли в какой-то момент на место постоянного напряжения пришло равнодушие, но факт оставался фактом: он сросся с зависимостью и стал с нею одним целым. И, чего греха таить, ему это даже нравилось. Да, наверное, это был плохой знак; общество в принципе недолюбливало таких, как он: адреналиновых маньяков, живущих одним днём и частенько по своей прихоти портящих оседлую жизнь другим. Таблоиды прозвали его возбудителем спокойствия — что ж, хоть где-то он склонен был с ними согласиться. Существовало, правда, одно но: это самое общество редко учитывало то, что подобные ему, как правило, тоже испытывали страх, тоже боялись за свою жизнь — просто этот страх у них каким-то чудесным образом превращался в стимул к действию. Наверное, где-то глубоко внутри он тоже мог чувствовать жалящую панику, и сердце его заходилось, и руки его тоже тряслись, но когда Тони становился Железным человеком, эти же руки вдруг переставали дрожать и уверенно держали оружие супротив воли тех, кто так и не смог смириться с его характером и встал по ту сторону его детской мечты. Его жизнь представляла собою непрекращающуюся борьбу. С другой стороны, у кого она не? Наверное, это была какая-то генетическая проблема. Он просто взял и родился таким: со своими тараканами в голове, неспособный воспринимать — чувствовать — как-то иначе. Вечно чего-то ожидающий, вечно боящийся… Вечно возбуждённый. Лиши его этой иглы — и он сразу же перескочит на другую. Но, в конце концов, он мог гордиться хотя бы тем, что ему никогда не бывало скучно.***
Стивен мурлычет себе под нос какую-то наверняка старую песню, когда Тони входит в комнату — что по-прежнему непривычно, физически входит. Честно говоря, он едва ли не впервые встречает человека, который умеет мурлыкать. Этот горловой звук определённо несёт в себе что-то французское: с такой же «р», с изящной картавостью. Звучит красиво, и что-то щекочущее вспыхивает внизу живота. — Что за песня? — спрашивает Тони. — Не знаешь? — отвечает Стивен, обрабатывая рабочие инструменты. — «At last… my love has come along [1]», — пропевает он. Тони сразу чудятся пронзительные скрипки, хриплый женский голос и что-то такое мурашечное, что может найтись только в музыке тех времён. Он пока не может понять, отзывается ли в нём таким образом Экстремис или он просто когда-то давно слышал эту мелодию. Он ещё не привык к тому, что теперь радикально изменился. Наверное, похожее ощущала Пеппер, когда её руки горели праведным мстительным огнём. Правда, у Тони это выражено сильнее; он уже никогда не забудет застывшее выражение ужаса на её лице, страх в любимых глазах, как бы ни хотелось обратного — и не потому, что это настолько сильное воспоминание, а из-за обновлённой памяти, обновлённого мозга, которые не дают ему в принципе теперь что-либо забыть. Он почему-то чувствует себя гораздо… стабильнее, чем чувствовалось, когда он ещё был человеком — в полном смысле этого слова. Стабильнее — словно всё теперь идёт, как надо, и словно у него наконец-то появилась уверенность в завтрашнем дне. Словно так и должно было быть изначально; но, возможно, это говорит за него его уникальная способность мимикрировать и любить всё новое — с умением учиться на ошибках старого, разумеется. Наверное, ему бы стоило оглянуться назад и вернуть себе немного здравого смысла, но в прошлое возвращаться так не хочется, зато хочется использовать своё тело по максимуму, и лететь исключительно вперёд свободной и непокорной птицей… — «My lonely days are over, and life is like a song», — продолжает Тони и всё же утверждается во мнении, что всё дело в вакцине. Откуда бы ему иначе знать слова?.. Стивен замирает на долю секунды, и Тони чудится, что в его серых глазах проплывает туманом печальное марево. — Да, — вторят ему. — Моя жизнь похожа на песню. Тони не хочется, чтобы было так — непонятно и в чём-то даже зловеще, словно будущее таит в себе тщательно скрытую опасность; ничего хорошего в подобном предчувствии, разумеется, нет. Он уже всё это проходил: и предчувствия, и скрытое таинственное будущее. Только потом он понимает, что это иррациональные для машины грёзы, что с ним говорит интуиция, а он теперь воспринимает себя не иначе как симбиоз биологического и механического — с уклоном во второе. Интуиция должна быть ему полностью чужда; и вот он снова здесь, ходит по нескончаемому кругу человечности, выдаёт всё новые и новые ошибки. Сложно объяснить, что происходит с его мозгом, и вряд ли бы кто-то понял. Он и сам не может до конца постигнуть и, наконец, собраться: в том смысле, что его разобрали, как разбирают детскую игрушку, а обратно собрать себя в здравомыслящую рабочую кучу у него так и не получилось. Если бы его превратили в Лего, то он бы однозначно плохо продавался. Голограмма никогда не являлась отдельным цельным механизмом: скорее, это был насильно отделённый от его сознания отпечаток, след — если будет угодно, — помещённый на неопределённое время в железо. Чёртов крестраж — разве что не из души, а из наиболее драгоценного его ресурса. Пеппер бы усмехнулась на этом моменте, потому что под главной своей драгоценностью он имел в виду собственные мозги. — Стивен, я ведь тебя так и не поблагодарил. Материально. Перед тем, как начать, я сказал тебе: проси, что хочешь. Стрэндж на этих словах заметно вздрагивает. — Мне ничего не нужно. Материального, во всяком случае. — Но как же?.. Я бы мог купить тебе хорошую квартиру в Нью-Йорке, или помочь деньгами твоей сектантской шайке, — на этих словах Стивен задорно усмехается, и Тони усмехается тоже, — или предложить ещё что-нибудь, что тебе бы точно понравилось. Например, ремонт в Камар-Тадже… как тебе такая идея? — К сожалению, Тони, Камар-Тадж отвергает влияние извне. Это… крайне щедрое предложение, но я повторюсь: ничего материального мне от тебя не нужно. Считай, что это был презент в честь нашей зарождающейся «дружбы» — я делал это ради идеи, а никак не ради подачек с твоей стороны, — Стивен отворачивается, и кровавый плащ пафосно отворачивается вслед за ним. — …Я тебя понял, — отвечает Тони. — Но ты всё же здорово мне помог. Я мало что помню — если быть точнее, ничего не помню вообще. Есть, конечно, какие-то совсем смутные воспоминания на грани сна сразу после… операции, но они настолько нереальные, что я предпочту всё же в них не верить, — Стивен морщится в ответ, и Тони решается продолжить. — И всё же я по-прежнему хочу тебе отплатить любым возможным способом. Моё предложение по-прежнему в силе и не имеет срока годности. Ты сделал невозможное, Стивен. Я тобой искренне восхищаюсь. Без тебя, без твоей помощи я бы давно был мёртв — а вместе со мной, вероятнее всего, была бы мертва и половина нашей Вселенной. Тони не хотел бы хвастаться (хотя кого он обманывает этим заявлением?), но протокол, который он закончил перед отправкой на другую планету, являл собой тончайшую работу в сфере биологии, технологий и магии. Разумеется, заготовками он занялся гораздо — гораздо — раньше, но хвалёный профессионализм Чо и совсем чуть-чуть волшебные ручки Стрэнджа (задача которых, между прочим, состояла в том, чтобы окончательно стабилизировать состояние физического мозга Тони и улучшить проводимость между ним и голограммой) воплотили его мокрую мечту в жизнь. Протокол был создан на крайний случай; серьёзно, как он мог не иметь плана Б? По прошествии времени он в очередной раз уверился, что всё оказалось не зря. Именно его дальновидность в очередной раз спасла ему жизнь. Впрочем, основную работу сделала всё же Чо. О магии Тони узнал лишь перед прибытием Таноса. У него не было времени вписывать в свой план настолько нестабильную составляющую, но он прекрасно понимал, что в случае чего именно магия сможет его выручить. Если они с Хелен испекли идеальный торт с мягчайшей начинкой, то Стрэндж украсил его крайне жирной и вкусной ягодкой. План был надёжный, как швейцарские часы, то есть близок к провалу чуть меньше, чем полностью. Тони не мог гарантировать, что протокол «Железный человек» (неофициально — «Крестаж», но это название как-то раз в шутку предложила Хелен, а ему понравилось) сработает, как надо (он вообще ничего не мог гарантировать), хотя на его создание ушло много бессонных ночей. В общем говоря, Тони в очередной раз просто повезло. Когда пришло время запустить «Железного человека», настоящее его тело погрузилось в контролируемую кому. Оно должно было медленно восстанавливаться от полученного ущерба под строгим контролем врачей, но мозг бы его — в случае его целости и сохранности, конечно, но он специально сделал шлем покрепче — продолжал работать на полную свою мощность. Тони превратился вдруг в чёртову Алису в Стране чудес, провалившуюся в кроличью нору, но Страна чудес в каком-то извращённом смысле представляла собой Матрицу, сверху донизу напичканную нейронами головного мозга. И да, он не стыдился этого: зародилась идея после очередного просмотра трилогии с Питером под боком. Вот только если Нео не осознавал, что живёт в иллюзии, то Тони это прекрасно понимал и даже имел возможность взаимодействовать с реальным миром — на уровне управляемыми мозгом голограммой и своими костюмами (если нужно было в очередной раз спасти мир или просто побесить Наташу). Вот и получалось, что до того, как ему вкололи оранжевую хрень, он жил между явью и видением — ни здесь, ни там — и существовал в двух местах одновременно. Экстремис же был волшебной пилюлей и своеобразным будильником, «толчком» для его ослабленной нервной системы одновременно: вещество модифицировало его тело, регенерировало его, практически выстраивало с нуля — и столь резким влиянием извне пробуждало после долгой, долгой спячки. Действительно, и что бы здесь могло пойти не так?.. Всё же наркоманы бывшими не бывают — это он знает точно. — У меня уже голова трещит от скорости сменяемости событий, — решает сменить тему Тони, чтобы больше не видеть грусти в глазах напротив. — Я не успеваю решить одну проблему, как за ней сразу же возникает три. — Например? — Стрэндж забавно заламывает левую бровь и снимает медицинские перчатки. — Что-то опять в масштабах всего мира, или же у тебя есть дела попроще? Если второе, то я тебе не поверю, так и знай. — Например… Не знаю. Сам посуди. Экстремис, Тор. Галактус — пока что где-то далеко, но кто его знает. Тьфу-тьфу. Иллюминаты — а это, между прочим, ты задумал собрать команду мечты. Я молчу о том, что нам надо продолжать восстанавливать город. О том, что на мне висит компания. А ещё есть Питер Паркер, за которым нужен глаз да глаз, потому что никогда не знаешь, куда его занесёт нелёгкая в следующий раз. О, и кстати. Фьюри познакомил меня с каким-то аквариумоголовым типом по имени Мистерио. Что-то не внушает он мне доверия. Я пока не углублялся в документы — глянул краем глаза да забил, было откровенно не до того. Там вроде какая-то чепуха про межпространственные перемещения. Может, ты разберёшься, если будет время? И не смотри на меня так. Вообще-то путешествия между вселенными — это твоя прерогатива, милый, ты сам не устаёшь об этом всем напоминать. В общем, я не успеваю — только не смейся! — всё это обрабатывать. Не как человек. Как машина. Стивен некоторое время молчит в ответ на столь обличительную речь, но вдруг начинает ехидно скалиться и отвечает: — Ты меня не разочаровал. Такова судьба супергероев, Тони. Либо ты, либо тебя. Он неторопливо проходит мимо (снова пытается, чёрт возьми, убежать!) и останавливается возле двери, чтобы забрать книжку, которая лежит рядом. Проходит некоторое время, прежде чем он завершает их разговор на задумчивой ноте: — Как хорошо, что ты не загорелся вдруг идеей создать машину времени, чтобы разом решить все свои проблемы. Можешь мне не верить, но в своём окружении я встречал людей, которые искренне пытались создать нечто подобное, — и всё же мне хочется надеяться, что ты не из их числа. Ты умнее этого, Тони. Ты предпочитаешь решать проблемы по старинке, идёшь с мечом напролом и не ищешь лёгких путей. Я в тебя верю — ты со всем справишься. А создай ты второе Око Агамотто… это была бы такая морока, правда? …Когда до Тони доходит смысл сказанного, Стивена в комнате уже нет. Всё, что от него остаётся, — едва заметный запах моря (и откуда бы ему здесь взяться?) и эхо знакомого голоса, пропевающего: «I found a dream, that I could speak to…»