Herven nin

Только покидая Ривенделл, Тор надеялся, что его дивный муж смирится и переймёт привычки его двора — неспроста же эльфов звали тоже веселым народом? Но уже во время пути к Минас-Тириту с каждым днем становилось все более явно заметным, что Локи чужой среди его людей, что он — создание иного мира. Но Тор оставался полным решимости пересилить его характер, уверенный, что его дивный муж нарочно изводит его капризами и изображает тоску по дому — как выяснилось, напрасно. А теперь, похожий на цветок, вырванный из родной почвы, он быстро увядал: отказывался вставать с постели, не поднимался и почти не ел. Из купальни его отнесли в спальню назад. Тор устроился рядом, укрыв безвольно расслабившееся тело одеялом, и всматривался в лицо мужа с откровенным ужасом. Оно казалось старше, точно все прожитые годы наконец отразились на нем, точно такое же бледное, осунувшееся, искаженное страданием; Тор вслушивался в его дыхание, пробовал проверить биение сердца — но свое собственное и так рвалось из груди, заглушая любой другой шум. Он поминутно будил его, чтобы убедиться, что муж не умер. Локи на секунду приоткрывал светлые прозрачные глаза, но тут же бессильно закрывал их, и почти не двигался — только под конец отвернулся к стене и совершенно потерял всякий интерес к окружающему миру. Это, кажется, совершенно простое движение полностью убедило Тора в неприязни мужа. Словно он даже перед смертью видеть его не мог. Тор клял себя за несдержанность — но что он теперь мог сделать? Поднявшись, быстро покинул спальню, и теперь широкими шагами мерил тронный зал. Кто знал, что эльфийская натура так слаба, что теряет связь с жизнью из-за насилия? Самому Тору их соитие не казалось насильным, но теперь он вспоминал молчаливые слезы — и хотел повернуть время вспять. Слова лекаря были жестоки, но правдивы: едва Элронд и остальные эльфийские лорды узнают о такой скорой смерти Локи, на него обрушится их гнев — и если бы только на него! Многострадальные земли, которые он возглавлял сейчас, снова станут прокляты — и он готов был сделать что угодно, чтобы отвести от них то неминуемое жестокое наказание, которое должен был понести сам. Вновь вызвали лекаря. — Что мне делать? Покинуть его? Ему больно видеть того, кто брал его. — Если ты уйдешь, он быстрей угаснет — только и всего, — пожал плечами лекарь. — Впрочем, это произойдет в любом случае. Но если его кто-то и может вытащить обратно, то это только ты. — Но как?! — Не знаю, — ответил лекарь. — Не знаю. Я не эльф, знаешь ли. Но между вами есть связь, хоть он и противится ей. Если бы только ты мог в нем вызвать какой-то отклик... Но Локи был без сознания, кричи-не кричи. Так что теперь Тор не отлучаясь сидел с ним рядом, гладил безвольную руку мужа и негромко уговаривал очнуться. Локи был в забытье и бродил где-то между мирами. Он пришел в сознание на следующий день, но его равнодушный безразличный взгляд оказался даже страшнее прежнего забытия. Он смотрел на попытки Тора ласкать его безразлично. Он не отнимал рук, не отворачивался, не вырывался, не запрещал касаться себя, но оставался словно слепым и глухим, и душой пребывал далеко отсюда; Тор мог догадаться, что эльф на пути в чертоги Мандоса. Отказывался от еды и питья: делал один-два глотка и тут же качал головой отрицательно, будто умоляя больше не трогать себя. Из объятий Тора сперва снова попытался вырваться, но в этот раз затих очень быстро, когда он поднял его, чтобы вынести на галерею и показать панораму, расстилавшуюся под ними. Солнечный свет резал ему глаз, и на них снова выступили слезы. Он отвернулся от солнца и попросил отнести себя в постель обратно. — Не покидай меня, — просил Тор. Локи не отвечал. Ближе к вечеру он снова пришел в полуобморочное состояние и бредил: звал Элронда, просил его не отдавать себя за короля людей и тихо, беззвучно рыдал, кривя рот, как дитя. — Забери меня к себе, — просил Локи, и Тору оставалось гадать, просит ли он о скорейшем освобождении от бремени жизни или зовет отца. — Я бы вернул тебя отцу, но лекарь говорит, ты не перенесешь дороги. Тор вновь не знал, что делать. Он послал слугу за оставшимся у него палантиром и впервые безо всякой опаски всмотрелся в его темные глубины: сперва поверхность шара казалась гладкой и непроницаемой, но постепенно выгнутая поверхность стенок словно обрела глубину, и походило на то, что в шаре заключили целое грозовое небо с гулявшими по нему облаками. А потом и облака эти расступились, и в глубине Тор увидел то, к чему были устремлены все его мысли, тихую маленькую долину среди гор, Ривенделл. Он хотел видеть его лорда, и думал только о нем, вспоминая недовольное лицо и слова «Ты делаешь ошибку, король Тор»; но все же он хотел поговорить с ним. Нескоро, но Элронд откликнулся на его зов. Тор увидел строгое мрачное его лицо со взглядом, что не предвещал ничего доброго, но все же пересилил себя и обратился к нему без страха. Слова точно исчезли все разом, и он беспомощно открывал рот, не находя нужных выражений. — Зачем ты звал меня? — раздался наконец голос Элронда. — Разве ты не знаешь, что использовать их опасно? — Ваш сын, о владыка… Тор просто не знал, как во всем признаться, хоть и нуждался в его помощи. — Что с ним? «Я принуждал его к соитию и теперь… Теперь он хочет покинуть этот мир», — так и не решился произнести вслух Тор. Но владыке Ривенделла высказанное вслух признание, похоже, и не потребовалось. — Ты брал его силой, — констатировал он. «Меня никто не предупредил!» — хотелось выкрикнуть ему, но он был выше бессильных оправданий. — Я хотел просить о том, чтобы ваш гнев упал на мою голову. Не на мои земли и не на мой народ. — Вот как? — Я готов сам ответить за то, что совершил. Люди… Они не виноваты. Он опустил голову. Нервная дрожь и круговорот мыслей заставляли забыть обо всем. Он даже и не слышал рассерженной эльфийской речи — по крайней мере, первых слов. Когда он наконец решился вслушаться, Элронд все еще расписывал ему все нюансы его вины, точно Тор сам не мог осознать их. — Все вы, эдайн, одинаковы! Несдержанны, не умеете владеть своими страстями, — гневался владыка эльфов, пока Тору оставалось только покорно склонять голову. — Скажите мне, чем его исцелить. Я отвез бы его назад, но он слишком слаб. Элронд покачал головой отрицательно. — Его жизнь зависит отныне от одного тебя. Ты просил отдать его тебе. Никто извне не может расторгнуть брак без воли супругов. И видение в стекле исчезло так быстро, словно и не было его. И Тор вновь остался наедине с угасающим супругом. Ещё через два дня Локи перестал есть и пить окончательно. В себя он больше не приходил. Теперь он лишь тихо таял, как снег под горячими лучами мартовского солнца. Тор забыл покой и сон. От Элронда не было больше никаких вестей, Тор не решался взывать к нему из опасений навлечь ещё больший гнев, и оставалось гадать, примет ли владыка Ривенделла его жертву. Сейчас он смотрел на замершего в кровати Локи. Тот выглядел мраморным изваянием. Тень смерти легла на его чело и уравняла с людьми. Пусть эльфы не знали бесшабашности людей, пусть на всех их манерах лежала печать надменности и вековой скуки, но боль и смерть они чувствовали острее людей и это было страшно. Лицо умирающего теряло краски. Ближе к вечеру он не реагировал ни на свет, ни на звук, начал дышать редко, не имея сил вдохнуть глубже. А когда Тор вышел на полчаса принять донесения со стороны Минас-Моргульской крепости, а потом вернулся — Локи уже агонизировал. Судорога прошила всё его тело, он скривился от боли, но сил не было даже на стон. — Не уходи, твоя жизнь слишком ценна... Я не достоин тебя, я это понял, — шептал в исступлении Тор, кинувшись на постель рядом с ним, держа кончики его давно холодных пальцев и умоляя. Он повторял, что не стоит отказываться от вечности из-за одного него, что он охотно отпустит эльфа к сородичам, что он не виноват, что не смог принять его, что горячо раскаивается, что боится за него и любит до безумия... Всё было напрасно, и страшное предчувствие скорого конца сменилось оглушающим осознанием: теперь — точно все. Еще несколько глубоких и хриплых вдохов, медленных, сделанных как бы нехотя — а за этим конец. Ничего уже не исправить. И эта чистая жизнь — его жертва. Он прижимал его к кровати, а по щекам катились слёзы отчаяния. Сколько он себя помнил, он всегда хотел быть воином. Он и был им, и смело сражался, и лишал жизни своих врагов, но никогда не думал, что станет убийцей невинного. Рыдать всегда казалось Тору позорным, но сейчас он даже не сдерживал собственных судорожных выдохов-всхлипов и позволял слезам литься, не утирал их. Слезы срывались с них на бледное сероватое лицо дивного: сперва одна, потом вторая, третья. Тор смахивал было их с тонкой полупрозрачной кожи Локи, словно они могли запачкать его, но слезы все текли, и срывались вниз, да и смысла особого в этом не было: Локи бы не воскрес. Судороги у него постепенно затихали, пока не прекратились совсем. Тело обмякло и Тор вздрогнул от скрутившей его боли: ему казалось, что это всё. Он все еще невесомо касался пальцев эльфа, хоть и не надеялся вытащить его с того света. Локи был и впрямь далеко: он видел дальний свет и хотел отправиться к нему; но сильнее, пожалуй, он хотел видеть сейчас отца, лорда Элронда, и еще раз напоследок кинуть ему в лицо горькие слова упрёка. Он взывал к нему, как и Тор днем ранее. "Отчего ты принес меня ему в жертву?" — кричал он отцу, а Тор в это время слышал лишь неясный стон. "Я вынужден был держать слово во имя мира и будущих людских жизней", — ответил тот ему достаточно не без грусти. "Я уйду от него, путем смерти или сбегу прочь, но я не буду с ним!" — кричал ему Локи и никак не мог его дозваться. "Ты непокорен. Каждый из нас приносит свою жертву. Твоя — далеко не самая страшная", — холодно произнес сверху некто, и Локи никак не мог понять, голос ли это его отца или самого вала — владетеля чертогов смерти и ожидания. Тор не знал о его метаниях. Он сжимал его руку и ловил малейшее движение, и беседовал сам с собой. "Зачем ты смотришь на него? Боишься отпустить? Всё еще веришь в чудо?" — зло вопрошал короля Гондора какой-то саркастичный внутренний голос, и Тор, следуя ему, замер и уткнулся лицом в покрывало, растянувшись рядом с тем, кому не смог подарить счастье. И отрываться и поднимать лицо не хотелось, поскольку он не сомневался, что когда поднимет голову, дивный будет уже мёртв. И он не знал, сколько лежит так: минуту, час, два, — но его самого трясло от боли и напряжения. "Хватит прятаться! — прикрикнул Тор на себя. — Прими неизбежное!" Дрожащей рукой он коснулся шеи эльфа, ожидая, что ответом ему будет тишина и удивлённо вздрогнул, почувствовав слабый-слабый, но уже не срывающийся пульс. Было видно, что эльф почему-то расслабился, но поза его казалась уже принадлежащей телу просто расслабленному, а не испускающему дух, не безжизненному, но просто спокойному. Неужели он ещё цеплялся за эту жизнь? Пять часов просидел над ним Тор, боясь шелохнуться, но потом не выдержал, разбудил эльфа и чуть не вскрикнул от радости. Глаза, ставшие за время болезни почти белыми, стали возвращать свой цвет. Совсем чуть-чуть, но это уже дало робкую надежду. Теперь его супруг настороженно смотрел на Тора. Страха в глазах не было, но напряжение никуда не делось. — Ты, ты очнулся, — Тор уже не скрывал своей слабости и не утирал навернувшихся вновь слез. — Я думал, ты покинешь меня навеки. — Так и будет: я в любом случае покину тебя. Долго я пробыл в таком состоянии? — в голосе чувствовался лёд. — Шесть дней, я… — Неважно. Король людей несдержан и не умеет держать клятв, — такое говорить было опасно, но Локи чувствовал магию палантира. Блуждая меж двух огней, он слышал слова отца и понимал, что отец его знает всё и опасаться, конечно, стоит, но Тор не рискнёт своим народом. Тор покорно молчал. — Брак расторгнут. Я возвращаюсь под отчий кров, — объявил ему Локи твёрдо. Он попытался сесть, но голова кружилась и волей-неволей он откинулся на подушку, ожидая вспышки ярости от владыки Гондора, но даже не показал удивления, когда Тор заговорил: — Хорошо, хорошо. Будет так, как скажешь. Только сейчас ты не осилишь дороги. Позволь поднять тебя на ноги, а когда перезимуешь, отправишься к отцу. Локи молча кивнул, вознамериваясь уснуть, но Тор не позволил. — Тебе нужно поесть. Слуг в покои Тор не пустил. Забрал поднос, пристроил его на кровати и попытался накормить супруга. Тот съел пару ложек, кривя тонкие изогнутые губы, и вдруг спросил: — Что это за непотребство? — Бульон. Овощной. — А мясо есть? — А разве эльфы его едят? Я слышал, что вы не едите мяса. Локи тихо рассмеялся. Наверное, он хотел, чтобы получилось иронично, а вышло слабо и немного жалко. — Мы же живём в лесу. Так что мясо, ягоды, грибы и коренья.