Herven nin

Локи вернулся к отчему дому не скоро. Лето и охота в диких полях, свобода и уют в придорожных тавернах заставили его сильно задержаться. Он, конечно, тревожился из-за отсутствия письма от отца, но не слишком: сообщение могло затеряться по пути или не добраться до него, перемещающегося непредсказуемо. Тем не менее, когда он в разгаре лета добрался до отчего крова и увидел на горизонте невысокие горы и зелень долины, сердце кольнуло. В глубине души он чувствовал, что отец будет против, но надеялся, что тот пожалеет его. И это было правдой: он принял сына радушно, с ровной улыбкой на лице, и все же, все же... Былой нежности в его обращении с ним не было. Он сразу объявил, что Локи сам себе хозяин, и он больше не станет распоряжаться его жизнью, но это отчего-то вовсе не обрадовало его блудного сына. Целые дни он проводил в своих светлых покоях, но впервые все здесь ему показалось слишком простым, чуть ли не бедным и в то же время намеренно вычурным в сравнении с роскошью дворца его мужа. Все стало чужим, точно он провёл в Минас-Тирите не год, а тысячу. И отец, и даже слуги, и их обращение с ним — все стало иным. Он был для них больше не то живое зеленоокое дитя, что играло на светлых террасах, а чужой муж, отвергнутый или отвергнувший, — неважно. И если первое время Локи наслаждался забытыми удобствами, отсутствием крыс, шелковыми простынями и привычной едой (последней — настолько, что лорд Ривенделла и сам с улыбкой осведомился, не принёс ли он с собой под сердцем наследника Гондора и не приедет ли его рассерженный отец через год под его стены; но Локи ответил уверенным "Ни за что, Ада"). Но постепенно к нему приходило осознание. Он казался себе трусом, не выдержавшим испытаний и покинувшим поле боя, и даже Тор перестал казаться варваром с дикими манерами. И холодными ночами зимой он вспоминал его руки, и его грубые замечания и откровенное обожание стали не отвратительны. Он почти соскучился. Увы, о возвращении не могло идти и речи: эльфы готовились к исходу, а границы их государств, и до этого ревностно охраняющиеся, стали заперты на замок. Всем попыткам покинуть их препятствовала цепь стражей и чары. Сам же Элронд насмешливо поинтересовался у сына, что с ним творится: или он так привык к народу эдайн, что жаждет отдаться кому-то новому? Локи вновь вспыхнул от возмущения и сказал, что ни одному из них не позволит более коснуться себя, а Тора ненавидит и надеется, что тот плохо кончит, если решится отправиться за ним; но все же Локи задумывался о том, кому сказал "Ты больше не мой муж", куда чаще, чем предполагал, хотя и надеялся сперва, что скоро его забудет. Предчувствие пало тяжким камнем на душу Локи, едва он покинул дворец, и нужно было остановиться, но Локи был горд и упрям. Напрасно Тор решил, что записка, переданная Элронду, огорчит его. Эльф не планировал родниться с людьми и был просто рад, что его сын вернулся живой. Жизнь светлых потекла своим чередом и Локи ожидал, что скоро забудет супруга навсегда, — ровно до того момента, как на охоте, подкидывая листья в костёр, чтобы мясо вышло ароматным, не увидел словно сквозь туман убранный трауром тронный зал Минас-Тирита, увидел скорбь всего Гондора, едва успевшего вновь собраться под его короной, волнение советников и страх в глазах воинов, а перед престолом — носилки с телом, убранным в парадный доспех. И траурные вереницы желающих проститься. Локи вздрогнул и видение сменилось. Флаг легионов харадримов с юга, трупы на улицах и порушенные стены… "Отчего ты не отпустишь меня?" — прошептал он, но это была уже не мольба, а скорее беседа с самим собой. Эльф вскочил и коротко приказал: — Конец охоте. Труби «седлай». Прощание с отцом вышло не таким трепетным, владыка не хотел отпускать его: — Локи, пойми, это всего лишь люди. Царства приходят и уходят. Закат одной цивилизации предвещает нарождение новой. Что тебе до них? Или тебе все же люб этот смертный? — Не люб, но и гибели его я не желаю. Я должен вернуться, пока есть время. — Хорошо, но знай, что в любой миг я буду рад тебя увидеть. Советники были немало удивлены, когда герольды возвестили прибытие младшего супруга, а Тор не понимал, как ему быть. Он должен бы был радоваться — а сам чувствовал себя обессиленным и опустошенным. Словно радость была так велика и угрожала захлестнуть его настолько высокой волной, что он неосознанно запретил себе это чувство и сейчас убеждал себя, что Локи вернулся вовсе не из любви к нему, а из тех же самых практических соображений. А может, случилось чудо, Лорд Элронд внял записке и отправил сына прочь в дом его супруга, объявив, что брак для эльфа нерасторжим? Он не знал. И успел хорошо уяснить лишь одно: что любое чувство к супругу грозит ему лишь болью. Потому он стоял с каменным лицом, когда Локи въезжал в ворота. Тот, в свою очередь, внимательно смотрел на мужа. Тор как-то осунулся, черты лица заострились, взгляд оставался такой же уверенный и упрямый, но искры жизни погасли в нём. Казалось, этот человек старше своих лет вдвое. Под глазами залегли чёрные тени, было видно, что он мало спал. — Муж мой, — голос был холодный, такой же надменный как и всегда, — я вернулся от отца. Все здоровы, передают тебе приветы, и сейчас я желаю отдохнуть с дороги и выспаться. Я не буду против помощи. А Тор хотел только спать, он очень устал и просто отгородился ото всего за стеной государственных дел, советов и политики. Прибытие младшего супруга было встречено с опаской, но и с надеждой — с той же надеждой, с которой его провожали прочь. И Локи впервые постигло странное чувство возврата в эти стены — он осознавал, что должен стать в этом мрачном холодном замке хозяином, что здесь его место, а не в том золотом сне, в котором он проводил время у отца. Отныне между супругами установился мир, пусть и не самый тёплый, скорее полный настороженного ожидания. Тор то смотрел на младшего супруга, как заворожённый, то будто пытался стряхнуть с себя это наваждение и не обращать на него вовсе никакого внимания; правда же была лишь в том, что он боялся вновь разрушить все, прикоснувшись к Локи, и чувствовал ту же горечь, что и в первый раз, будучи отвергнут. Муж казался ему чересчур утонченным созданием, дивным цветком, которого нельзя просто так коснуться. А дивный цветок уже даже жалел о том, что не принимал тогда раскаяние мужа, тот теперь опасался любых контактов с ним. Что толку было спать в одной постели, если Тор теперь даже не пытался обнять его. Он вежливо замечал успехи Локи в приведении замка в порядок, отмечал, что люди стали меньше болеть, но не подходил к мужу ближе чем на полметра. Тор верил, что Локи вернулся исключительно по своим, одному ему понятным причинам и отчасти был прав, но скорые события заставили эту веру пошатнуться. На вторую годовщину со дня восшествия Тора на престол Гондора собралось едва ли не больше гостей, чем в прошлый раз: вести о возвращении Государя наконец дошли до самых отдаленных земель, и вереницы разномастных всадников и пеших стекались в Минас-Тирит, и город казался более многолюдным, чем был когда-либо. И на празднестве были послы и советники изо всех государств, известных на юге, севере и западе. Тор никогда не любил долгих споров и военных советов, но любая схватка казалась ему милей долгого утомительного восседания на троне, который ему наскучил уже на третий час. А под вечер ему уже думалось, что нет занятия утомительнее, и все лица слились в сплошную круговерть, а лживые слова приветствий и заверений в верности и лояльности казались однообразным шумом; при виде очередного посланника он коротко кивал, улыбался с намертво застывшей на его лице улыбкой и говорил пару ответных фраз. Может, именно из-за этой усталости он и не заметил мгновенно рассекшей воздух тронного зала маленькой серебристой молнии, что должна была принести ему скорую смерть. Он успел поднять на дротик глаза, но не успел даже отшатнуться. А Локи казался само изящество. Никто не мог заподозрить в задумчивом эльфе гордого и жестокого воина, но это так и было. Никто не успел ничего понять, как дротик, предназначавшийся Тору, вонзился в руку гвардейцу. Тот охнул, но всё так же заслонял короля от беды, а вот подосланный к нему наёмник в дальнем конце зала лежал на полу. Из колена у него торчал эльфийский кинжал. Локи метнулся к поверженному врагу и глядя в полные ужаса глаза спросил: — Кто тебя подослал? Отвечай! Живо! — наёмник затрясся. Он не понял, что от него хотят. От злости Локи говорил на квенья. — Ну! Воин, заслонивший Тора, вдруг побледнел и начал оседать. На дротике, как выяснилось, был яд. Лицо воина начало синеть. В толпе кто-то ахнул. Тор подхватил того, кому был обязан жизнью: — Лекаря сюда! — Не успеет, — холодно бросил Локи. Он осторожно разрезал рукав куртки воина, снял один из наручей, нажал скрытую пружину. В блестящей мифрилом стали обнаружились несколько углублений с различными порошками. Он осмотрел край дротика, пытаясь на взгляд и запах определить яд, а затем быстро всыпал в рот воина порошок. Поднесли воды. — Не могу поверить своим глазам, — проворчал кто-то за их спинами. Что касается Тора, то он не мог вымолвить слова от удивления: и нападение, и резко просвистевшем мимо лезвие, и резкий бросок Локи, — все это произошло слишком молниеносно, и он будто впал в ступор. От обычной медлительной задумчивости его супруга не осталось следа, он разделался с убийцей так скоро, как никто не мог ожидать. Когда общий шум и паника прекратились, а приём гостей был завершен, они оба вернулись в королевские покои. Тор наблюдал за медленно снимавшим верхние одежды эльфом. Когда оба легли в постель, он впервые позволил себе потянуться к нему, осторожно посмотрел на вернувшегося на своё место эльфа и пожал его руку, взяв ее в свою ладонь. — Ты спас меня. — Я уже говорил тебе, что умею постоять за себя и других, если понадобится, — обычным меланхоличным прохладным тоном ответил тот, не отнимая, к счастью Тора, ладони. — Жаль, что не удалось выяснить, кто он и откуда. — Его бросили в темницу и надежно заковали. Не беспокойся, завтра признание вытянут из него, чего бы оно ни стоило, — Тор посмотрел на него, но придвинуться ближе не решился. Но всё-таки добавил: — Чудо, что ты вернулся. — Мне было видение. Наши судьбы связаны. И ты почувствовал это раньше меня, адан. И Локи, о чудо, улыбнулся ему своей давней еле заметной улыбкой того, кто смотрит в вечность. Стена холода пала окончательно. Теперь они выезжали бок о бок на охоту, встречались в зале, где тренировались остальные воины, и могли часами обсуждать новые проекты по обустройству вверенного им государства. Но простые радости вроде охоты влекли Тора более, и он мог часами бродить по лесу, выслеживая одного-единственного зверя. Он смотрел, как Локи выискивает в лесной чаще одному ему ведомые травки, собирает их и вдыхает запах от растертых меж пальцами листков. Глаза его казались прикрыты. Но шум от любого треснувшего сучка или ветки он слышал за несколько метров. — Не притворяйся, будто случайно наткнулся на меня в третий раз за час. Не прячься. Подойди. Локи заметил это с улыбкой, так что Тор безбоязненно вышел со стороны густо поросшего кустами края опушки. — Когда я оставлял тебя, ты был горяч, а сейчас стал холоден как камень. Что терзает тебя, государь? — Старость подходит к нам, людям, куда раньше, чем к вам. Мои годы все сочтены. Тор размышлял, как бы удобнее повернуть разговор к мыслям о необходимом ему наследнике, но слова все путались. А потом он вдруг обнаружил себя лежащим на подстилке из коры и смятой травы, и Локи, подобравшегося к нему совсем близко и заглядывавшего ему в глаза. — Не говори, что за один год прожил двадцать. Ты был похож на напавшего на меня дикого зверя. Тор замер под накрывшим его легким телом. Сердце впервые за эти полгода бешено застучало. Он боялся шелохнуться и спугнуть супруга, и снова не смог вымолвить ничего. На лице была глупая улыбка — и ничего больше, кроме боязни напугать омегу, он не ощущал. За этим последовал долгий судорожный вдох, внезапно донесшийся до него слабый мускусный аромат и последняя попытка справиться с собой. — Прошу тебя... Здесь не место. Но Локи так не считал и вжимался в него со всей активностью омеги, переставшего владеть собой; он даже не думал до этого, что тот способен так откровенно желать его. — Сможешь вытерпеть до покоев? Тор запрыгнул в седло, подхватил его на руки и, не выслушивая гнева, проклятий и протестов, во весь опор двинулся назад. — Ты разрушил всю атмосферу места, — всхлипывал Локи, но обида явно была притворной. — В твоей спальне за стенами бегают крысы, а с потолка свисает паутина! — Не смотри на нее. И он перевернул его лицом вниз, заставляя уткнуться в покрывало, так что вскоре Локи уже лежал под ним, растянувшись на постели. И сопротивления почти не оказывал. — В следующий раз мы непременно отправимся в лес, но сейчас лучше быть там, где поблизости лекарь, масло и твои зелья. — Супруг мой! Я надеюсь, те слухи о том, что при королевском соитии в покоях непременно должны присутствовать слуги, неправда? — Нет, нет, что ты, — Тор коротко успокоил его, но тут же отстранился в новом приступе страха. Что, если муж вновь не будет готов принять его? Что, если эльфы и люди не предназначены друг другу по природе, и смешанные браки — выдумка давних дней? Омега нетерпеливо заерзал под ним, прижимаясь. — Я не противлюсь тебе. Тор всё еще замирал от этого неожиданного откровения — в сравнении с тем, каким холодным знал он мужа до этого, сейчас мог бы счесть его действия почти развратными. Недоверие своему счастью сменилось пьянящим предвкушением обладать. Локи перевернулся на спину, демонстрируя себя уже без одежды. Запах казался острее и окончательно кружил голову, но в этот раз Локи и сам не давал ему одуматься. Длинные ноги с узкими щиколотками были у него на плечах; в спальне было полутемно, но он видел послушно выгибающееся тело и ощущал бархатистую кожу под своими ладонями. Он осторожно коснулся узкого входа, испугавшись его сухости, но под первым же нажатием выступили капли смазки. Локи сжался, но тут же своей ладонью перехватил его пальцы и направил глубже, а потом негромко ахнул, и звук этот и то, как он сжался вокруг его пальцев, чуть ли не заставило Тора кончить в тот же момент.