Индивидуальные занятия

После всего случившегося Васе было ужасно неловко идти на урок физики. На нем он почти полностью прослушал новую тему, потупив взгляд в парту или рассматривая исподтишка преподавателя. Александр Евгеньевич не обращал на это внимание, напротив, он был в приподнятом настроении: увлеченно объяснял какой-то закон, расхаживая по всему кабинету, и необычно много улыбался. Звездкину хотелось, как раньше, улыбнуться в ответ, протянуть руку, ответить на вопрос, вступить с учителем в спор по теме урока, чувствуя комок счастья в груди. Но он не мог. Вася уже не знал, что теперь можно делать, как много ему дозволено, не разозлит ли он учителя неосторожным словом или просто своим мелькающим в коридоре лицом. Не считает ли Беличенко его отвратительным после той череды позора, начавшейся с признания и окончившейся вчера вечером? Вася не мог точно сказать. Мальчик вообще старался лишний раз не высовываться на уроке, поэтому просто компактно сжался на последней парте первого ряда. Но даже оттуда иногда ловил взгляд чужих веселых глаз и боязливо вздрагивал. С одной стороны, ученику хотелось поскорее убежать от возлюбленного, а с другой, чтобы все его одноклассники разом исчезли, и они с физиком остались наедине. Ему почти до боли хотелось объятий, нежности, приятных слов, но он был согласен хотя бы на спокойный разговор, на случайную встречу взглядами или неловкое столкновение рук. Хотя бы на что-то. Он так давно не чувствовал человеческого тепла. Только подумав об этом, Звездкин ощутил руку, мягко легшую на его спину. Мальчик вздрогнул, оглядываясь назад, и увидел за собой Александра Евгеньевича. Он увлеченно читал детям задачу из какого-то справочника, и, казалось, даже не замечал, как легко водит пальцем по чужой спине. Особо внимательные ученики Беличенко давно заметили, что во время наиболее интересных объяснений он полностью погружался в тему и постоянно махал руками, шагал по классу или что-то перебирал. Или кого-то. Ученик зарделся и оглянулся. Одноклассники, слава богу, не смотрели назад, все либо писали, либо были слишком заняты своими делами. По телу побежали мурашки, когда рука учителя поднялась выше и принялась почесывать заднюю сторону шеи. Его пальцы приятно пробегались вверх-вниз, легко касаясь ногтями чувствительной кожи. Хотелось доверчиво подставить шею, тяжело простонать и попросить учителя не останавливаться. Но вместо этого Звездкин лишь опустил голову ниже, слепо смотря в конспект и стараясь не издавать звуков. Александр Евгеньевич убрал руку и продолжил все так же заворожено объяснять задачу, но уже идя широким шагом в сторону кафедры. Вася уронил голову на парту, жарко краснея и чувствуя, как томно сокращаются мышцы живота. Сердце тянуло так сильно, что мальчик даже испугался. Не хватало ему ещё получить тахикардию с этим Беличенко. Весь оставшийся день прошел для него, как в тумане. Он полностью был в своих мыслях, размышлениях на эту тяжелую тему. Звездкин вроде куда-то ходил, что-то делал, с кем-то говорил, но подробностей не помнил никаких. Уже придя домой, ученик мог спокойно подумать о своей жизни и хоть как-то отдохнуть от стресса. Разблокировав телефон, он глянул на верхнюю панельку. Пятница, значит. В голове всплыл совместный поход в кино. Да, он всё ещё хотел сыграть физику на гитаре, но вот нужно ли это самому учителю? Писать ему в личку Васе было слишком страшно, но он все равно открыл страничку Александра Евгеньевича и принялся бездумно её листать. Он проматывал посты, смеялся с мемов и рассматривал фотки, надеясь хоть так узнать учителя поближе. В голове крутилась навязчивая мысль «А вдруг он тоже смотрел твою стену?». Глупости какие-то. Вася вздохнул, когда вновь наткнулся на фотографию, которую нашел здесь еще неделю назад. На ней Александр Евгеньевич стоял где-то на улице и с широкой улыбкой поднимал на руки небольшую пушистую собаку, которая радостно облизывала ему подбородок. Да, он был до боли красив, но привлекло внимание ученика совсем не это. Дело в том, что на фото учитель был в футболке Никонова. Звездкин хорошо запомнил эту темную адидасовскую футболку, потому что физрук очень уж часто в ней ходил на уроки. Вася бы просто умиленно улыбнулся на такую забавную мелочь, если бы речь шла о ком-то другом. Становилось очень грустно и одиноко, когда мальчик представлял себе предысторию этого снимка. Как Беличенко спросонья случайно натянул чужую одежду, а потом поленился переодеваться, или как специально надел её на выход, чтобы чувствовать на себе знакомый запах, или как с хитрой ухмылкой выхватил её из-под носа физрука, чтобы просто позлить его. Это, должно быть, было очень тепло, мило и уютно. Вот только для Васи среди всего этого нет места. Тяжелый вздох приглушился громким оповещением. Мальчик скривился, открывая переписки. Наверняка опять кто-то просит скинуть дз или сфоткать конспект. Пробежавшись взглядом по непрочитанным, Вася сильно прикусил щеку. Он сам ему написал. Боже, неужели. Ученик зажмурил глаза, щелкая по диалогу.

Александр Беличенко 18:45 Привет Ты хотел мне сыграть, помнишь? Ты завтра не занят? Вася Звездкин 18:47 Здравствуйте, нет, я свободен А где мы можем встретиться?

По лицу мальчика расплывалась влюбленная улыбка просто от приходящих сообщений. Они дарили ощущение того, что учителю на него не совсем наплевать. На душе теплело, а одиночество отходило куда-то на второй план. Он повторял у себя в голове, что это совсем ничего не значит, что учитель просто очень вежлив с ним, что жалеет его, но сердцу как всегда не прикажешь — оно билось сильнее, полное глупой надежды. Александр Евгеньевич пригласил его в субботу к себе домой и Вася чуть ли не написал «Я знаю», когда тот начал объяснять ему дорогу. Было немного неловко, но Звездкин очень хотел увидеть квартиру своих учителей и то, как они ведут себя дома. Почему-то эта информация показалась ему очень уж важной. Так что в уговоренное время Вася уже подходил к нужному дому. Он ужасно волновался, поэтому перед выходом провел целых полчаса в ванной, а потом ещё десять минут перед шкафом. Нужно было надеть что-то красивое, но такое, чтобы учитель не заподозрил, что мальчик так переживал за свой внешний вид или специально прихорашивался. Поэтому Звездкин специально не стал гладить свой свитер. Потом он, конечно, пожалел об этом, хотел вернуться к себе и переодеться, но было уже поздно. Настроение подпортилось. Поднявшись на нужный этаж, Вася долгие пару минут не решался даже постучать в дверь. Внезапно пришло осознание всей неудобности и странности этой ситуации. Но отступать было поздно — он уже на все согласился. Дрожащей рукой мальчик нажал на звонок и крепче сжал пальцы на ремешке гитарного чехла. В квартире послышались громкие шаги, и дверь резко распахнулась. В подъезд выглянул Максим Алексеевич и окинул окончательно смутившегося гостя быстрым взглядом.  — А, Звездкин, — махнул он рукой, отходя от двери, — Заходи, чё стоишь. Вася прошел в коридор, неловко стянул кеды и повесил на крючок куртку. Что делать дальше он не представлял. Никонов в это время пошел куда-то вглубь квартиры, постучал по другой двери, из-за которой слышались звуки льющейся воды, и крикнул «Выходи, час там уже сидишь!». Ученик всё так же стоял, потупив взгляд, и физрук выразительно цокнул языком. Он схватил окончательно смутившегося гостя за рукав и потянул за собой.  — Чай, кофе? Васе было тяжело даже вдохнуть от неловкости, но он крепко зажмурился, через силу проталкивая слова.  — Потанцуем, — неловко хмыкнул ученик, следуя на кухню за мужчиной. Максим Алексеевич усмехнулся и поставил на газ чайник.  — Нет, это попозже.  — Тогда просто чай. Физрук помыл три чашки, стоявшие в большой куче посуды в раковине, и насыпал туда заварки из жестяной чайной банки. Мальчик внимательно следил за ним, облокотив голову на руку. Все же, Максим Алексеевич был очень красив. Вася не сразу приметил в нем эту красоту, но сейчас, когда он в менее официальной обстановке перестал быть для него «противным орущим физруком», пригляделся внимательнее. Слишком внимательно, наверное. Он видел, как от каждого движения рук у Никонова под тонкой серой футболкой напрягались сильные мышцы на лопатках и спине. Это завораживало. Звездкин прикусил губу и неловко отвел взгляд, прикрывая глаза. Мужчина поставил перед гостем чашку, сахарницу и открытую пачку зефира, и сам тоже сел за стол. Он насыпал себе две ложки сахара и стал задумчиво их перемешивать, громко стуча ложечкой о керамику. Вася смущенно отпил глоток напитка, молча оглядывая кухню. Было явно видно, что женщины в этот дом не вхожи, а сами жители не очень-то чистоплотны. Грязь была на границе терпимого, когда находиться в комнате ещё не отвратительно, но уже и не очень приятно. Сразу возникло желание хоть немного прибраться.  — Вы тут хоть иногда убираете? — сорвалось само собой с языка, и мальчик тут же смущенно опустил глаза. Господи, когда же он научится следить за собой и своей речью? Никогда, наверное.  — Ну, извини, не ждали VIP-гостей, — закатил глаза учитель, — Саня вот уже как неделю полы помыть забывает. Вася чуть не подавился чаем. То ли от густого смущения, то ли от такого домашнего «Саня» по отношению к человеку, который всегда был для него «Александром Евгеньевичем». В голове Звездкина всплыла мысль, что он бы тоже хотел называть физика просто Сашей. Казалось бы, такое простое и неинтересное имя, но почему-то его хотелось ласково тянуть, пробовать на языке. «Са-ша». Красиво же звучит. Немного свистяще, но так легко и мягко, как шелест летнего ветра. Вася мысленно повторял это имя с разными интонациями, громко, угрожающе, шепотом, просяще, с придыханием, на грани стона, на выдохе, на вдохе. Оно звучало, словно песня, при любых обстоятельствах. Вырвавшись из мира грез с глупой улыбкой, Звездкин наткнулся взглядом на Максима Алексеевича, удивленно поглядывающего на него. Мальчик вопросительно нахмурился.  — С тобой всё нормально? — уточнил Никонов.  — Да… а что? — не понял Вася.  — Ты не отвечал на мои вопросы, пять минут смотрел в стену и покраснел, — насмешливо улыбнулся мужчина, — Вспомнил, сколько нормативов не сдал и стыдно стало? Мальчик не ответил, уставился в стену и покраснел. Он бы так и сидел, как статуя не очень уверенного в себе человека, если бы в комнату спокойной походкой не вошел Александр Евгеньевич, разряжая собой атмосферу.  — Привет, прости, что так долго, — махнул рукой учитель, садясь напротив гостя за стол.  — Здравствуйте, — протянул Звездкин, поднимая глаза. Он сглотнул. Беличенко был в широкой домашней футболке, чуть растянутой у ворота, и в шортах чуть выше колена, с влажными после душа нерасчесанными волосами. Сердце вновь зашлось в ускоренном ритме от осознания. Он ведь теперь тоже в самом центре того уюта, о котором мальчик много размышлял, глядя на чужие фотографии. Вот только это дарило не чувство покоя, а, наоборот, один стыд. Было ощущение, словно он ворвался в номер молодоженов во время медового месяца, словно подглядывает в замочную скважину за чужой семьей, словно он — тот самый одиночка, что пошел гулять с двумя друзьями, которые встречаются друг с другом. Ощущение того, что он здесь лишний. И зачем только он согласился придти? Знал же, что так все и будет. Вася вздохнул, отпивая чай.  — …если им что-то не нравится — пусть разбираются сами, — Звездкин только сейчас заметил, что физик все это время что-то говорил. Опять неловко…  — Я им так же и сказал, — пожал плечами Максим Алексеевич, невольно переводя взгляд на ученика, — О, ты отвис. Я тебе говорю, Саш, что-то с этим чаем не так — вон, как человека с него уносит.  — Ты так много болтаешь, я бы сам не слушал с радостью, — махнул на него рукой Беличенко.  — Да я задумался просто, — фыркнул мальчик.  — Задумываться — это полезно, — кивнул ему Никонов.  — Рад, что вы оценили, — вздохнул Вася. Стало ещё более неловко, хотя, казалось бы, куда уж. Однако когда дело все же дошло до гитары, вечер стал намного приятнее. Звездкин поначалу смущался играть, не знал, понравятся ли его песни учителю, сможет ли он нормально их исполнить. Но со временем мальчик приноровился, забыл о своем смущении, полностью поглощенный музыкой. Он с удовольствием перебирал струны своей старой акустической гитары, сидя на кровати физика и тихо мурлыкал себе под нос текст песни. Александр Евгеньевич внимательно слушал его, облокотившись головой о стену и чуть прикрыв глаза. Он был таким красивым, домашним, что Вася подумал, что все-таки он правильно сделал, что пришел сюда. Когда Звездкин доиграл свой маленький сет-лист из самых-самых любимых песен, учитель с доброй улыбкой похлопал ему. Вася несколько раз поклонился, держа руку у сердца, а потом тихо рассмеялся. Беличенко подвинулся к нему ближе и покровительственно положил руку на плечо. Мальчик, что удивительно, даже не смутился от этого, а только немного обернулся на учителя.  — Ты очень хорошо играешь, — искренне сказал физик, заглядывая ему в глаза.  — Спасибо, — от похвалы Васина улыбка стала еще шире, и он чуть опустил голову, чтобы спрятать её, но взгляд все равно заворожено вернулся на мужчину, а тихий шепот сам сорвался с губ, — Вы очень красивый. Александр Евгеньевич криво и чуть смущенно усмехнулся, по-отечески приобнимая его за плечи. Звездкину почему-то сейчас не было стыдно за свои слова, ему наоборот показалось, что он впервые в жизни сказал именно то, что надо было и именно тогда, когда надо было. Он сглотнул и, совсем уж осмелев, спрятал лицо в основании чужой шеи, горячо дыша в неё. Учитель нервно усмехнулся и чуть повел плечом.  — Ну, щекотно же! — снова хохотнул Беличенко. Вася набрал побольше воздуха и опять подул, чувствуя, как сотрясаются мужские плечи от беззвучного смеха. Он понимал, что все это лишь секундные нежности, что ему не на что рассчитывать, что в соседней комнате сидит Никонов, но ему уже было все равно. Мальчик чувствовал в груди теплящееся счастье.