Индивидуальные занятия

Вася медленно открывает глаза, чувствуя что-то теплое и приятное у себя на шее. Оно греет и щекочет кожу, заставляя глупо улыбаться. Моргнув, он видит прямо над собой Александра Евгеньевича, его глубокие темные глаза, светло-пшеничные волосы, собранные в хвост, худое лицо. Звездкин не знает, как он тут оказался, но сейчас это его почему-то не волнует, будто бы все так и должно быть. Теплом у шеи оказалась мужская ладонь, лежащая где-то в изгибе выше плеча.  — Александр Евгеньевич? — тихо выдыхает мальчик, но его губы тут же накрывает чужой указательный палец, призывая молчать, и ему приходится повиноваться. Вася лишь моргает удивленно, когда учитель наклоняется ниже над его лицом, уверенно прикасаясь губами к губам. Только сейчас мальчик понимает, что полностью обнажен, в то время как мужчина, наоборот, одет. Это не смущает его, собственное тело впервые не отталкивает и не вызывает отвращение. Звездкин притягивает физика к себе, ощущая, как другая ладонь гладит его грудь, щекоча ребра и ключицы. Проведя линию вдоль грудины и живота, рука опускается ниже, тут же мягко обхватывая член мальчика, заставляя того шумно выдохнуть. Беличенко надрачивает медленно, не прекращая при этом целовать. Целовать в губы, в щеки, в шею, в плечи. Что-то приятно сдавливает в груди, и Вася чувствует себя таким зацелованным, заласканным и затраханным. Он вцепляется руками в чужие плечи, заваливая учителя на себя, жмуря глаза, и… Вася проснулся под будильник, резко открывая глаза от шумной музыки у уха. Выключив будильники, он раздосадовано и с омерзением глянул на собственные мокрые шорты. Чертовы гормоны, чертовы сны, чертовы поллюции. За пару лет, что они периодически происходят, Вася успел их возненавидеть. Это так отвратительно — просыпаться в своей же сперме. Его раздражал собственный организм, работающий по замечательному плану «истерики — эротические сны — истерики». Звездкин обреченно вздохнул, поднимаясь с постели и быстро идя в сторону ванной комнаты. Но все же сон оставил после себя странные ощущения. Это был далеко не первое его сновидение с Александром Евгеньевичем в главной роли. Стабильно где-то раз в две недели он снился ему, и Вася не знал, как к этому относиться. Еще вчера он мог бы потерять свою девственность и, возможно, хоть как-то удовлетворить потребности своего тела, но так и не решился. Так что теперь он вынужден был стоять ранним утром под горячими струями воды, с остервенением проводя по своей влажной коже мочалкой. Мальчик не понимал, почему ему не снится, например, Никонов, с которым возможность близости намного реальнее, чем с физиком. Его мотыляло от одного к другому, не давая сделать выбор. Как тут вообще можно выбирать? Отказаться от самой большой любви в своей жизни или отказаться от такого желанного мужчины — вот и весь выбор. Вася не хотел выбирать, не хотел портить чужие отношения собой, не хотел отказываться от чего-то. Он чувствовал себя таким уродом. Звездкин выключил воду и обмотался полотенцем, подозревая, что уже опаздывает. Он быстро оделся, закинул учебники и тетради в рюкзак, с ужасом вспоминая, что не сделал домашку ни по одному из предметов. Первым уроком, как назло, стояла алгебра, на которой написать что-то было нереально. А третьим была химия, на которой тоже особо не поделаешь домашку. Вася тяжело простонал, выбегая из дома. Желание идти в школу еще поубавилось, потому что учителя, как обычно, не поймут его проблем. На каждую отговорку по типу «Мне вчера было плохо» большинство преподавателей всегда реагировали агрессивно, и все равно ставили плохую оценку. А ведь ему действительно было вчера плохо: его выворачивало наизнанку, но не давало выплакаться, в результате чего он просто лежал мешком, чувствуя ужасную боль буквально во всем теле. Но, конечно же, никто в его положение входить не будет. Как будто школьники не имеют права плохо себя чувствовать. Еще и физика стояла вторым уроком, из-за чего было стыдно перед учителем. Конечно, стыдно в первую очередь вовсе не из-за домашнего задания, а по более личным причинам. На первом уроке Вася так и не смог сделать домашку, а попросить списать было не у кого, да и не успел бы уже, так что на физику мальчик шел максимально уныло. Александр Евгеньевич же, наоборот, был как всегда спокоен и доброжелателен, свеж, будто в этой жизни его ничего не волновало. Он сегодня был в потертых черных джинсах и свободно свисающей великоватой рубашке в клетку, так что всю перемену Звездкин просто лежал головой на парте и грустно разглядывал мужчину. Наверное, было бы так классно легко просунуть руки под эту рубашку, провести ладонью по животу, по талии, по груди. А еще померить её, выйти утром на балкон, накинув поверх боксеров лишь чужую большую рубашку. Картинки фантазий смешивались с кадрами сегодняшнего сна, создавая что-то еще более странное и порочное. Вася вздохнул, поднимаясь со стула вместе со звонком.  — Садитесь, — велел Беличенко, раскладывая по кафедре какие-то еще советского вида приборы, — Передавайте вперед тетради с домашней работой, а потом я объясню новую тему. По классу пронесся гул и послышался шелест тетрадей. Звездкин разочаровано оглянулся, понимая, что, судя по всему, он здесь один не сдает тетрадь. Почему-то именно сегодня все решили вдруг сделать задание по физике. Беличенко пересчитал тетради и осмотрел класс.  — Кто-то не сдал? — спросил он, и Вася высоко поднял руку, зная, что лучше сразу сознаться, — Ага, ладно. Александр Евгеньевич продолжил развешивать на маятник стальные грузы, лишь что-то черкнув по этому поводу в своей большой тетради ручкой. Мальчик испытал облегчение, думая, что легко отделался, и физик всего лишь записал его в свой журнал. Но он ошибся, потому что, когда он уже шел на выход из кабинета после урока, его окликнули.  — Вась, останься, — послышалось из-за спины. Обернувшись, Звездкин увидел прямо перед собой физика, который подошел, чтобы отдать его однокласснице журнал. Когда девочка засунула его в рюкзак и вышла, мужчина спокойно пошел обратно к своему столу и достал из ящика стола школьный ноутбук. Вася сглотнул и встал возле ступеньки, ведущей к кафедре.  — Вы просили остаться, — напомнил о себе мальчик, неуверенно крутя в руке телефон, — По поводу домашки что ли?  — Нет-нет, — помотал головой учитель, раскрывая ноутбук, — Просто поговорить надо. Вася неловко сглотнул, придерживая рукой портфель. Он поджал губы, пробегаясь взглядом по кабинету. Честно, к какому-либо серьезному разговору он был вообще не готов.  — Прямо щас? — недовольно протянул мальчик, хмурясь. Александр Евгеньевич подключил компьютер к зарядке, а потом подпер подбородок кулаком, смотря с интересом.  — Боишься, — даже не спросил, а уверенно заключил мужчина, откидываясь в кресле, и тут же продолжил, не давая возразить, — В любом случае, уже после школы. Беличенко провел пальцем по тачпаду, что-то открывая, а потом задумчиво глянул на какой-то листок на своем столе.  — У тебя же семь уроков? — спросил он, — Давай тогда в холле встретимся? Звездкин вздохнул, молча топчась перед кафедрой. Так не хотелось куда-то идти после школы. А особенно не хотелось каких-то разговоров по душам, к тому же, ему было до сих пор до ужаса стыдно. И за вчерашнее, и за утренний сон, вообще за все. Интересно, учитель знает о том, что произошло между ним и Никоновым? Если нет, надо ли об этом рассказывать? Если да, как он к этому относится? Волнение заставляло немного подрагивать пальцы и задумчиво смотреть в никуда. Мужчина смотрел на него все также испытывающе, чуть наклонив голову вбок, а потом со вздохом поднялся, опираясь руками на стол, стоящий между ними.  — Ва-ась? — протянул учитель, протягивая к нему одну ладонь. Мальчик прикрыл глаза, когда чужие пальцы мягко погладили его голову. Вася хотел бы узнать, что такого хорошего есть в его волосах и макушке, раз уж физик постоянно трогает именно их, но спросить вряд ли когда-нибудь решится. Но все же мужские руки, осторожно прочесывающие густые пряди заставляли сердце сладко трепетать.  — Хорошо, я приду, — тихо сказал школьник, когда его голову легко отпустили. Беличенко улыбнулся ему, садясь обратно в свое кресло, и в тот же момент в коридоре громко прозвучал звонок.  — Все, иди, — махнул рукой физик, открывая какой-то журнал, — Учителю скажи, что на физике задержали. Звездкин кивнул, вышел за дверь и медленным шагом пошел в противоположную от нужного ему кабинета сторону, чтобы немного прогуляться по школе, пока есть отмазка. Ведь все перемены Вася избегал спускаться на первый этаж, так как не хотел встретиться там с Максимом Алексеевичем. Он ходил между кабинетами быстро, никуда не сворачивая, и даже пропустил столовую, чтобы случайно не наткнуться там на физрука. Но как назло, четвертым уроком стояла физра, и мальчик решил, что хуже уже не будет, поэтому вместо спортзала пошел в туалет, где закрылся в кабинке, сел на крышку унитаза и слушал музыку, что-то рисуя в блокнотике. Он редко прогуливал так нагло — просто не шел на урок. Обычно школьник старался либо отпроситься у медсестры, либо пойти что-нибудь переписывать, ну либо позвонить маме и попроситься уйти. Но придумывать какие-то отмазки конкретно сейчас не хотелось. Никонов, наверное, и сам поймет, почему его избегают. Вот только как интерпретирует — уже другой вопрос. Прятаться — это так глупо, конечно, но мальчик ничего не мог с собой поделать. Он был просто не готов встретиться глазами с учителем. Звездкин даже не понимал, за что именно ему стыдно больше всего, но знал, что никак не сможет сегодня увидиться с мужчиной. Ему нужно было чуть больше одной бессонной ночи, чтобы прийти в себя. Что еще больше напрягало — Максим Алексеевич и сам не шел на контакт. Он не писал в ВК по поводу его прогула, не пытался найти в школе, и это ставило в тупик. Вася понимал, что, возможно, физрук не хочет его тревожить, но все равно в голове билась навязчивая мысль «Он зол на тебя. Ты ему не нужен». С каждым часом это становилось все больше похоже на правду. Ведь действительно. Для мальчика на двух его учителях свет клином сошелся, а вот насчет себя он так не думал. Мало ли, сколько еще у Никонова есть в знакомых симпатичных десятиклассников, которые будут получше Васи? Почему-то Звездкин никогда об этом не думал, но, наверное, предостаточно. Звездкин просто грустно лежал головой на парте, ожидая конца последнего урока. Его одноклассница тихо что-то отвечала у доски, но мальчика это уже не волновало. Александр Евгеньевич же позвал его поговорить после занятий. Они встретятся менее, чем через пятнадцать минут. В голове бились мысли. Он подозревал, о чем будет разговор, поэтому мог лишь нервно жевать губы в ожидании. Вася понимал, что им нужно обсудить все произошедшее в последнее время, их взаимоотношения, и даже хотел этого, но все равно боялся. У него не было опыта в хоть каких-то отношениях, так что всякие разборы полетов казались чем-то страшным и непонятным. Типа… люди просто собираются вдвоем и обсуждают то, что происходит с ними, что они чувствуют? Серьезно? Школьник даже боялся представить это. Лишь бы физик не начал разбирать его по косточкам, выпытывать какие-то личные ощущения, заставлять откровенничать. Это было бы слишком стыдно. А может, он зря волнуется, и все будет в порядке? Вася старался надеяться именно на это. В странном предчувствии он досидел до конца урока и медленно побрел вниз. Сегодня, к сожалению или к счастью, не было никаких дополнительных, так что можно было сразу уходить. У Звездкина было двоякое чувство — он вроде бы и хотел встретиться и поговорить с физиком, а вроде бы хотел тихо сбежать домой, спрятаться от всех этих сложностей в комнате и завернуться в одеяло. Переждать, перетерпеть, скрыться. Так не хотелось ничего решать, делать, думать. Хотелось еще немного побыть капризным безответственным ребенком: просто спрятаться и подождать, пока за него кто-нибудь все решит. Вася просто не представлял, как он будет дальше жить с таким отношением. Переобувшись и надев куртку, мальчик вышел из гардеробной и увидел Александра Евгеньевича, скучающе сидящего на скамейке напротив решетчатой кованой двери. Мальчик неловко улыбнулся ему и подошел ближе.  — Привет, Вась — физик поднялся с лавки и закинул на спину свой рюкзак.  — Здравствуйте.  — Ага, — мужчина убрал в карман телефон, — Пошли уже. Беличенко спокойно пошел в сторону выхода, и Вася поплелся сбоку от него. Несмотря на тяжелое предчувствие, ему было как всегда тепло на душе от одного только вида мужчины. Это всегда работало как успокоительное, заставляя напряжение спадать, что было даже удивительно. Учитель открыл дверь, вежливо пропуская мальчика вперед на улицу, а затем вышел и сам. Звездкин зябко поежился от мелкого мокрого снега, падающего с самого утра и налипающего на стекла очков.  — А куда мы идем? — спросил школьник, когда они с мужчиной спустились с крыльца на скользкую слякоть асфальта.  — Вообще, мне в Музтех за струнами надо, — пожал плечами физик, засовывая руки глубоко в карманы, — Не против со мной сходить?  — Конечно же, — обрадовался мальчик, мигом воодушевившись. С магазином Музыкальные Технологии у него было связано много всего хорошего. Там он купил свою первую гитару, взамен старой и разбухшей бабушкиной, туда он так часто ходил просто поглазеть на прикольные, но такие дорогие инструменты, там он спускал свои накопленные деньги на мерчевые медиаторы, кружки, футболки, стикеры. Там всегда на кассе валялись журналы на английском вроде Kerrang! или The Rolling Stone, разных годов выпусков, которые Вася брал и листал, сидя на полу. Журналы там лежали исключительно как экспонаты, и их можно было смотреть бесплатно, чем Звездкин и пользовался, когда летом было нечем заняться. Впрочем, ему очень часто было нечем заняться этим летом. Так что мальчик был лишь рад вновь побывать там. Учитель повел его в сторону запущенного парка, забытого и заросшего летом, и одинокого и холодного зимой. Это был довольно длинный путь до магазина, но мужчина все равно выбрал именно его, и Звездкин решил не спрашивать, зачем. Камушки расколотых дорожек больно впивались в ногу через продавленную мокрую подошву кед, но Вася все равно шел следом за мужчиной, внимательно следя за ним. На его волосах налипли те самые противные мокрые снежинки, а вокруг глаз собрались тонкие морщинки от улыбки, такой доброй и заботливой, что Звездкин всегда таял. Он смущенно поджал губы и задумчиво опустил глаза. Было непохоже, что мужчина хочет попросить никогда больше к нему не подходить, или сказать, что Вася ему противен. Потому что зачем в таком случае звать его куда-то, готовить к разговору? Но у мальчика был как минимум один волнующий его вопрос. Он нервно сглотнул, набираясь смелости.  — Александр Евгеньевич, — неуверенно начал школьник, привлекая внимание учителя, — Я все хотел спросить… Звездкин смущенно замолчал, пытаясь заставить себя продолжить, но неудачно. Беличенко повернул в его сторону голову, вопросительно приподнимая бровь.  — Давай, — поторопил его физик.  — Какие у вас отношения с Максимом Алексеевичем? — неловко спросил мальчик, сглатывая.  — Э-э, романтические? — пожал плечами мужчина.  — Просто… он же мне вроде как нравится, — стыдливо выдохнул ученик, тут же жалея о том, что вообще сказал это. Держать это в себе было уже тяжело, и Вася решил во всем признаться, правда, не понимал теперь, зачем. Все-таки эта потребность в честности и искренности, что иногда в нем просыпалась, ужасно раздражала.  — Я вижу. Звездкин зажмурился крепко, когда учитель подошел ближе, кладя руки ему на плечи, пытаясь заставить заглянуть в свои глаза. Губы вздрогнули от смущения.  — Простите, это так… так стремно, — севшим голосом прошептал мальчик. Физик ободряюще улыбнулся ему, хитро щурясь.  — Пошли, покажу кое-что, — хлопнул его по плечу мужчина, ведя за собой. Вася удивленно моргнул, но опомнился и последовал за Александром Евгеньевичем, быстро идущем вперед по пустынной аллее. Он обернулся на ходу к отставшему школьнику, протягивая ему руку.  — Давай конечность свою. Звездкин глянул на учителя удивленно, но затем с широкой улыбкой вложил в мужскую ладонь свою потную ладошку. Он с восторгом чувствовал своими пальцами чужие пальцы, такие шершавые, тонкие, с мозолями от струн и расчесанными костяшками. Красивые и музыкальные. Беличенко дернул его руку на себя, утягивая вперед. Они быстро прошли по старому асфальту дорожки, между лавок, а затем резко свернули вбок, куда-то между деревьев и низкой засохшей поросли. Учитель тащил его по оледенелой земле возле густых елей какой-то вытоптанной тропой, и Вася еле поспевал за ним, стараясь не споткнуться. Физик завернул между кустами и вывел его к берегу какого-то высохшего пруда, давно обвалившегося. Мальчик оглянулся вокруг. По берегу кое-где были разрушенные куски асфальта и вытоптанные дорожки, но место это было вряд ли посещаемым. Они были в самой глубине парка, наверное, не культивируемой уже несколько лет подряд. Звездкин ярко представлял, как летом здесь все зарастает мятликом, ковылью и клевером, как скачут клещи и теряются среди травы все ведущие сюда тропы. Александр Евгеньевич подошел к одинокой покосившейся скамейке из досок и присел на край, хлопая по месту рядом с собой. Вася неуверенно сел.  — И… это вы хотели показать? — озадаченно спросил школьник.  — Нет, смотри. Мужчина ткнул пальцем куда-то в разбухшую спинку скамьи. Вася глянул туда, удивленно смотря на криво вырезанную надпись «Алиса» в угловатом сердечке.  — И что это?  — Мое признание в любви, — усмехнулся учитель, — А еще вот, вот, и вот. Физик показал несколько подобных этому сердец. И во всех были разные имена. Звездкин пару секунд помолчал, а потом вдруг взорвался заливистым смехом. Эти неровные надписи, вырезанные то ли ножиком, то ли вообще каким-то циркулем, растрогали его и подняли настроение. Учитель с ностальгической улыбкой оглядел скамейку, а потом посмотрел из-под ресниц на мальчика.  — И сколько этому всему лет? — усмехнулся Вася, заставляя мужчину задуматься.  — Первой — десять, последней — где-то семь, — ответил Беличенко, смотря куда-то в пустоту, — Ничего себе… действительно так много? Вася глянул на надписи. А ведь десять лет назад ему было всего шесть. А Александру Евгеньевичу — примерно лет семнадцать, мальчик точно не знал его возраст, но мог предполагать. Он тогда еще ходил в детский сад, невнятно разговаривал и плохо считал в уме, а учитель уже был сформировавшейся личностью, учился, о чем-то думал, признавался в любви каким-то девочкам и уже имел личную жизнь. Этот контраст поражал. Если сейчас между ними не такая уж большая пропасть, то всего пару лет назад они едва ли смогли бы о чем-то нормально поговорить. Вася впервые в полной мере осознал их разницу возрастов, но она даже не напугала его, скорее, просто удивила. Это был один из тех сомнительных фактов, оставляющих после себя странное мутноватое ощущение.  — Да уж. Сколько с вас песка понасыпалось, — наконец отреагировал мальчик, задумчиво смотря перед собой.  — Ну ты и сволочь, — цокнул языком физик, чуть улыбаясь.  — Ну так, — решил перевести тему школьник, — В чем мораль сей басни? Беличенко пожал плечами, закидывая один локоть на спинку скамьи и откидываясь назад.  — Мораль в том, что я каждый раз думал, что новая девушка для меня будет последней, — начал учитель, прикрывая глаза, — Типа, все, это точно моя любовь на всю жизнь. Но, как видишь, нет. Мужчина убрал за уши волосы, задумчиво смотря на ученика. Вася смущенно опустил вниз глаза, ожидая продолжения монолога.  — Юношеская любовь недолговечна, — философски заключил Александр Евгеньевич, заставляя Звездкина удивленно вскинуть голову.  — Это вы сейчас на меня намекаете?  — Может быть, — кивнул учитель, вздыхая. Звездкин обидчиво нахмурился.  — Вы… абсолюти-абсолютизи… — Вася чертыхнулся, пытаясь нормально выговорить сложное слово, — Аб-со-лю-ти-зи-ру-е-те свой опыт, вот, вспомнил! Беличенко усмехнулся, смотря на него скептически. Мальчик откинулся на спинку рядом с ним, оказываясь плечом к плечу на узкой скамье.  — Это ты сейчас так думаешь.  — Вы не предсказатель, чтобы знать будущее, — пожал плечами Вася, — Но если я вас так раздражаю, могли бы сказать прямо.  — Нет, ты пока что не очень меня раздражаешь, — улыбнулся мужчина. Звездкин ответил на улыбку, ощущая душевное тепло. Ведь физик повел его куда-то сегодня, показал какое-то важное для себя место, рассказал что-то из жизни. Раскрыл еще немного себя. Но вообще, если честно, для душевного тепла было достаточно одного лишь присутствия Александра Евгеньевича. Все это растирало обычные рамки вроде «учитель — ученик» и «ребенок — взрослый». Вася обожал такие моменты, когда можно разговаривать на равных. И, может быть, поэтому у него сорвало все барьеры. Мальчик отложил на землю рюкзак, что держал до этого на коленях, чуть приподнялся и, неожиданно даже для себя, скромно прижался губами к чужим губам. Просто это был самый простой способ показать все свои эмоции. Первое время учитель лишь озадаченно смотрел и позволял целовать себя, никак не проявляя заинтересованность, но, когда Вася уже хотел смущенно отстраняться, все же положил руку на чужой светлый затылок, притягивая ближе к себе. Школьник крепко зажмурился, приоткрывая шире рот, чувствуя кончик языка, что легко мазнул по десне. Физик целовался очень осторожно и заботливо, это выражалось и в мягких движениях губ, и в поглаживающей голову руке, и в том, как целомудренно он придерживал подбородок мальчика. Все внутри трепетало, а живот приятно тянуло. Вася довольно выдохнул в поцелуй, а затем оперся руками на спинку скамьи по сторонам от головы мужчины и пересел к нему на колени для удобства. Учитель не стал возражать, а тут же обнял его за талию, прижимая к себе. Звездкину приходилось чуть наклонять голову, чтобы с высоты своего роста, да еще и чужих коленей, дотягиваться до лица Александра Евгеньевича. Глаза его оставались полуоткрытыми, чтобы можно было смотреть на чужие расслабленные брови и подрагивающие веки, что приковывали намертво внимание. Он все еще не совсем понимал, что делать со своими руками, куда их деть. Класть их на физика казалось логичным, но при этом какая-то внутренняя неловкость не давала этого сделать. Наконец Вася решился и осторожно опустил одну ладонь на чужую голову, куда-то между виском и боковой стороной, накрывая ухо. Мягкие осветленные волосы приятно щекотали пальцы. Мальчик так давно хотел их потрогать, пощупать, поперебирать. Это оказалось невероятным ощущением. Звездкин чувствовал, как мужские руки поглаживают его талию под довольно свободной курткой, чуть сжимая и разливая тепло. Александр Евгеньевич вытащил одну ладонь, пробегаясь ею вверх вдоль торса, а затем схватился за собачку молнии, немного расстегивая куртку сверху. Он провел холодной рукой по горячей шее школьника, оттянул одним пальцем воротник рубашки и несколько раз осторожно поцеловал в подбородок и под горло. Вася хотел потянуться за еще одним поцелуем, но учитель просто вновь обнял его, прижимая к себе. Из-за разницы в высоте Звездкин теперь упирался подбородком в чужой лоб, чувствуя дыхание на шее, поэтому он вновь пригнулся, утыкаясь лицом в мужское плечо, неосознанно желая быть ниже. Он немного поперебирал ногами, перекинутыми через чужие колени, удобнее укладываясь на мужчине.  — Ты тяжелый, — усмехнулся физик, гладя по спине.  — Ой, простите, пожалуйста, — смущенно поджал губы мальчик, уже думая слезть с коленей, но его придержали.  — Нет, все нормально, — рассмеялся учитель. Вася зажато улыбнулся, вновь поднял голову и опять поцеловал мужчину. Беличенко щекотно провел пальцами вдоль руки, отвечая на поцелуй, кладя одну ладонь поперек чужих ног. Александр Евгеньевич убрал прядь волос за ухо мальчика, а затем легко чмокнул в висок, заставляя зажмуриться. Сердце приятно покалывало от того, как тепло и удобно было сидеть на чужих коленях, обниматься, чувствовать дыхание на виске. Хотелось раствориться в этом моменте, сделать так, чтобы он длился вечно. Что-то мешало легким раскрываться полностью, отчего дыхание застревало где-то в горле, но это не доставляло никакого дискомфорта. Все же реальность отличалась ото сна, где все эмоции были картонные и выдуманные, а действия — слишком откровенные. Физик отстранился от его лица, с улыбкой смотря на мальчика.  — Мы так никогда до магазина не дойдем, — напомнил учитель, заставляя Васю недовольно вздохнуть  — А нам так туда надо? — уныло протянул Звездкин.  — Ну, наверное.  — Ну ла-адно, — поджал губы школьник, неуклюже и с сожалением поднимаясь на ноги. Все-таки хорошего по немногу. Вася поднял свой рюкзак и надел его, после чего Беличенко опять взялся за его руку, вновь ведя какими-то кабаньими тропами к основной дорожке. Мальчика до сих пор бросало в дрожь от этого приятного ощущения соприкосновения ладоней, но при этом его смущала собственная потная рука. Когда они вышли из-за кустов на аллею, мужчина все же отпустил его, спокойно убирая освободившуюся руку в карман. Хотел бы Вася так же безмятежно ко всему относиться, а не краснеть всем лицом при любом прикосновении. Звездкин все еще был в легкой прострации после тех трепетных поцелуев, от которых до сих пор покалывало губы. Вася где-то слышал, что люди, которые хорошо умеют целоваться, должны уметь завязывать во рту бечевку одним лишь языком. Так вот, Александр Евгеньевич, по этой теории, наверное, умеет плести языком, как минимум, морские узлы. Школьник усмехнулся своим мыслям. Они быстро вышли к новому многоэтажному дому, где в полуподвальном помещении под скромной вывеской и находились Музыкальные Технологии. Ступеньки, ведущие с улицы сразу на цокольный этаж, были чуть влажными, отчего Вася спускался медленно, чтобы не поскользнуться. Беличенко вновь пропустил его вперед, открывая железную, обклеенную стикерами и плакатами, дверь. Звездкин улыбнулся, оглядывая большое светлое помещение магазина. Прямо напротив входа была стена с гитарами, под маленькими окошками стояли готовые барабанные установки и комплектующие, а все другие стены были уставлены оркестровыми и симфоническими инструментами. Но больше всего Васю обычно интересовали стеллажи по центру зала с разнообразным мерчем, с которых он скупил немало всяких разных вещей. От этого было особенно уютно. Какая-то особая атмосфера была в этом, вроде бы обычном, магазине. Александр Евгеньевич пошел сразу на кассу и начал о чем-то разговаривать с продавцом, а Звездкин так и остался стоять с другого края кассовой тумбы, листая лежащие там журналы. С его последнего посещения этого места тут появились и новые. Читать на английском было неудобно, но Вася более-менее интуитивно знал язык после множества игр, журналов и фильмов без перевода. Он не вслушивался в то, о чем разговаривает учитель с кассиром, слишком увлеченный статьей про Патрика Стампа. Поэтому Звездкин нервно вздрогнул, когда почувствовал на плече чужую легкую руку. Он резко обернулся, видя за своей спиной учителя, смотрящего через его голову на разворот журнала. Мальчик смущенно повернул лицо обратно к страницам.  — А ты фобов слушаешь? — спросил физик, чуть отходя и раскрывая свой рюкзак.  — Ну, да, а что? — удивился Вася, захлопывая журнал и откладывая его обратно в стопку.  — Хочешь, я тебе плакаты с ними отдам? — предложил мужчина, вытаскивая несколько купюр из внутреннего кармана портфеля, — А то мне их все равно особо некуда повесить.  — Да, конечно! — разулыбался школьник, благодарно смотря на физика. Не то, что бы ему были так необходимы новые плакаты, но сам факт того, что Беличенко хочет что-то ему подарить, что он даже сам это предложил, грел душу. Александр Евгеньевич забрал пакет со струнами, отдал деньги, и они оба пошли на улицу. Погода стала еще хуже: влажный воздух собрался в густой туман, а снегодождь стал идти еще обильнее. Учитель оглянул все это и остановился под козырьком лестницы в магазин, заставляя невольно затормозить и школьника.  — Меня завтра на концерт какой-то позвали, — начал мужчина, что-то печатая при этом в телефоне, — Ты не хочешь пойти?  — Да у меня денег-то нет сейчас, — пожал плечами школьник, опираясь руками о столб.  — Так по вписке же, бесплатно, — повернулся к нему физик.  — А, ну тогда естественно хочу, — улыбнулся Вася, — А что за группа хоть? Беличенко нахмурился, а потом неловко рассмеялся.  — Забыл спросить, черт.  — Ну, главное, что бесплатно, — усмехнулся Звездкин.  — Точно. Я тебе напишу время потом. Мальчик кивнул, одергивая свою куртку. Учитель убрал в карман телефон и покачнулся с пятки на носок, отчего лужа под ногами неприятно хлюпнула.  — Тогда пока, — повел плечом мужчина.  — Да, до свидания. Физик чуть улыбнулся и подошел ближе, заключая ученика в некрепкие объятия и зарываясь носом в его волосы. Вася вздохнул, прижимаясь щекой к чужой щеке. Они даже не успели разойтись, но Звездкин уже с нетерпением ждал следующей их встречи.