Индивидуальные занятия

В субботу Вася еле отсидел все уроки. У него чесались руки, глаза светились энергией, а на лице была улыбка предвкушения. Мальчик не знал, как вообще пережил эти шесть часов заточения в четырех стенах школы, как смог дотерпеть до последнего звонка. Придя домой, он все с тем же восторгом ходил по комнатам, не зная, чем же себя занять во время перед концертом. Он просто не мог дождаться. Включал телевизор, листал ленту, ежеминутно поглядывая на часы и торопя время. Вася перебирал те крохи вещей, что были чистыми и немятыми, придирчиво осматривал каждую. Мальчик не знал, что вообще ему это даст, но хотелось выглядеть максимально хорошо. Звездкин немного волновался, вздрагивал от сладостного предвкушения грядущего вечера. Почему-то казалось, что должно произойти что-то особенное, прекрасное. Что-то горячо тянуло в животе, наверное, это обычно и называют бабочками, и Вася счастливо прикрывал глаза от этого чувства. Даже погода сегодня была по-странному хорошая: светило яркое холодное солнце, лужи уже подсохли, а прогноз предупреждал, что к вечеру в Барнауле будет снег и легкий мороз. Подошва кед мерзко промораживалась от покрытого инеем асфальта, но Звездкин даже не обращал на это внимания, весь воодушевленный и почти что счастливый. Однако воодушевление пропало, когда Вася подошел к зданию клуба и увидел у входа своего учителя. А точнее, учителей. Максим Алексеевич тоже был тут: сидел на металлическом ограждении возле лестницы, курил, болтая в воздухе ногой, а совсем рядом с ним облокачивался на ту же оградку и Беличенко и, наклонив ко второму мужчине голову, что-то тихо ему говорил. Мальчик стушевался. Он пока не знал, как ему следует себя вести рядом с физруком, да и вообще, сегодня он надеялся провести вечер наедине с одним лишь Александром Евгеньевичем, поэтому был вообще не готов. Школьник вовсе не хотел игнорировать Никонова, но стыд и неуверенность в себе заставляли его делать именно это. Хотя, быть может, как раз сегодня и стоит исправить ситуацию? Звездкин неуверенно поджал губы.  — Здравствуйте, — тихо поздоровался мальчик, подходя ближе. На него тут же поднялись две пары глаз — темно-карие и светло-голубые — и Вася чуть стушевался, но слегка улыбнулся. Физрук смотрел на него так же, как и обычно, без какого-либо издевательства или неприязни. Это облегчило положение школьника, но ненамного.  — И тебе, Звездкин, привет, — ухмыльнулся Никонов. Звездкин вновь стеснительно опустил взгляд в пол, отключаясь от внешнего мира и стыдливо уходя в себя. Вдруг стало жутко неловко за себя — за то, что так глупо бегал от мужчины все это время, да и вообще за все. Вася задумчиво молчал, пока они заходили в клуб, пока занимали место в зале, пока на сцене еще переговаривались между собой музыканты, а люди постепенно заполняли зал. Они пришли как раз после саундчека, но до начала концерта, но, судя по тому, что народ только-только подтягивался, группа была не очень известной. Школьник неловко стоял возле двух болтающих между собой мужчин, не зная, как вступить в разговор и надо ли это вообще. У Звездкина опять включилась та самая надоедливая инфантильность — не хотелось ничего решать и предпринимать. Ему было одновременно и страшно говорить с Максимом Алексеевичем, и страшно с ним не говорить. Вася раздражал сам себя. Он хотел просто вывернуться из своего тела, из своего сознания, из всего, что так докучало ему. Мальчику было неуютно в самом себе: он не принимал свою внешность, не принимал свой характер, не принимал свое поведение. Казалось, что он случайно вселился в кого-то другого, что это совсем не он. Школьник так устал пытаться выправить себя же, так устал от саморефлексии. Опять он раздувал не пойми что из элементарной проблемы. Как же его раздражало это все. Тем временем, людей вокруг собиралось все больше, отчего становилось еще хуже и душнее. Вася неуклюже покачнулся, когда Александр Евгеньевич притянул его к себе за плечо, заставляя встать ближе к себе и Никонову.  — Не отходи далеко, — попросил мужчина, все так же не убирая руки.  — Я что, маленький? В толпе потеряюсь? — возмутился мальчик, а затем наткнулся на саркастичный взгляд физрука, стоящего совсем рядом, и нехотя признал, — Ладно, может и потеряюсь… Беличенко улыбнулся ему, затем обращая все свое внимание на сцену, когда послышались первые звуки музыки. Вася задумчиво и восторженно следил взглядом за вокалистом группы, невнятно распевающимся в микрофон. Звездкин сам всегда мечтал пойти в музыку. Строил воздушные замки, выдумывал себе группу, выдумывал фанатов, выдумывал концерты. Жизнь музыканта так романтизировалась им, что Вася становился счастливее даже от простых мыслей на эту тему, от своей придуманной жизни. Как хорошо бы было, если бы он с друзьями ездил в туры, если бы играл сногсшибательные концерты, если бы фотографировался потом за кулисами со слушателями, если бы записывал свои песни. Казалось, только тогда его жизнь наконец-то обретет смысл. Однако школьник думал, что музыка у него не пойдет. У него недостаточно опыта, знаний, навыков. Он помнил, что большинство его кумиров начинали карьеру с самого раннего возраста — шестнадцать-двадцать лет — и Васе было просто страшно, что он не успеет, упустит свою юность за пустыми ожиданиями чего-то эфемерного. Звездкин понимал, что он молод, что у него еще полно времени, но, тем не менее, что-то в его голове недалеко ушло от разочарованного долгой жизнью старика. Уже давно было чувство, будто он все похерил. Вася будто знал, что уже ничего не сделает в своей жизни хорошего, что он уже потерянный, конченый человек. Просто очередной комочек серой массы, один из толпы, из шестисот тысяч жителей Барнаула, из ста сорока миллионов жителей России, из восьми миллиардов людей, такой же, как и все. Почему-то именно сейчас, стоя у самой сцены под звуки дерганного пост-панка, Звездкин внезапно разочаровался в себе. Мальчик вздохнул, жмурясь от громкой музыки, а потом устало высвободил свое плечо из хватки учителя.  — Я отойду, — громко сказал он Александру Евгеньевичу почти в ухо, потому что иначе ничего не было бы слышно.  — Хорошо, не теряйся только, — кивнул ему мужчина, провожая взглядом уходящего ученика. Звездкин без особого труда прошел через неплотную толпу под самой сценой, пробираясь к креслам-мешкам недалеко от бара. Здесь никого не было, все собрались ближе к софитам, оставляя лаунж-зону пустой, как будто бы специально, чтобы Вася там погрустил. Мальчик упал в одно из больших кресел, устало откидываясь головой назад. Мозги были тяжелыми и гудели, то ли от звуков, то ли от мыслей. Пошла уже вторая песня, более бодрая, и слушатели немного оживились: кто-то стал выкрикивать строчки или просто вскидывать вверх руки, подходя ближе к сцене и создавая шум. Среди множества протянутых ладоней Вася рассмотрел тонкое запястье Александра Евгеньевича и легко улыбнулся. Он удивлялся, как этот человек мог сочетать в себе и вдумчивого серьезного взрослого, и шумного подростка одновременно, причем сочетать так гармонично. Возможно, в этом и была вся прелесть Александра Евгеньевича — в его искренности к себе. В любом случае, Вася хотел бы быть похожим на него, когда вырастет, очень хотел бы. Школьник вздрогнул, возвращаясь из своих мыслей, когда на мешок справа от него кто-то шумно сел. Резко обернувшись, Вася разглядел в полутьме клуба Никонова. Мужчина задумчиво смотрел в сторону сцены, а затем повернул голову к Звездкину, чуть наклоняя голову и прищуривая глаза. Его взгляд был серьезен, и мальчик поймал себя на мысли о том, как это непривычно.  — Что? — наконец прервал молчание школьник, озадаченно поджимая губы. Максим Алексеевич вздохнул, хмурясь, а потом подался чуть ближе, чтобы не перекрикивать шум.  — Все хорошо? — громко спросил мужчина, а затем, поймав вопросительный взгляд, раздраженно пояснил, — Ты уже второй день меня избегаешь. Что-то не так? Вася неловко стиснул руку на своем колене, сжимая плечи. Ладонь учителя легла куда-то ему меж лопаток, и Звездкин неуверенно откинул голову на чужое плечо. В зале было темно, да и вряд ли кто-то вообще сейчас смотрел на них, сидящих в самом углу помещения вне света со сцены. Мальчик вообще-то не хотел ничего объяснять, но, наверное, это было сейчас необходимо.  — Просто мне было неловко, — вздохнул мальчик куда-то в шею учителю. Ему, конечно, и сейчас было неловко, но уже не настолько сильно, как раньше, — А вы не злитесь на меня?..  — За что? — искренне удивился физрук, непонимающе распахивая глаза.  — Ну… за то что продинамил тогда? — неуверенно усмехнулся мальчик, на что учитель глубоко и красноречиво закатил глаза, вздыхая.  — Ой, придуро-ок. Вася расслабленно улыбнулся, удобно укладываясь на мужском плече. Его прижали ближе к себе, отчего Звездкин ощущал себя особенно защищенно, упираясь носом в чужую щеку. На душе немного отлегло, и в целом атмосфера между ними стала легче. Максим Алексеевич обхватил рукой затылок школьника, поворачивая на себя его лицо и внимательно заглядывая в глаза. Мальчик осоловело улыбнулся, замечая, как волшебно его учитель выглядел в полутьме и с яркими бликами фиолетовых ламп, блуждающими по лицу. На душе стало немного спокойнее.  — А в остальном все в норме? — подозрительно сощурился учитель. Вася закатил глаза.  — С каких пор вы такой папочка? — насмешливо спросил Звездкин, ухмыляясь.  — Честно? — усмехнулся мужчина, а затем наклонился ниже и сказал на ухо, — Саня попросил доебаться. Вася рассмеялся, жмуря глаза и упираясь подбородком в чужое плечо. Учитель выдохнул ему в висок, и мальчик криво улыбнулся от его щекотного дыхания. Еще немного так посидев, Никонов все же поднялся на ноги и протянул руку школьнику, подтягивая его наверх.  — Пошли лучше к сцене, чё тухнуть. Оставшийся концерт прошел намного веселее. Какой-то странный рок все же зашел Васе, и он с удовольствием провел эти полтора часа. Однако он с еще большим удовольствием глубоко вдохнул свежий сырой воздух, когда только вышел наружу клуба. Группки людей выползали из широких дверей, создавали гул разговоров и тесноту в узком тамбуре прохода, заставляя потолкаться перед тем, как выбраться на мороз. Снег действительно пошел, и Звездкин с удовольствием ощущал под подошвой кед рыхлый тонкий слой снежинок. Он шел сбоку от своих учителей, с восторгом оглядываясь вокруг — то на зимние пейзажи, то на самих мужчин, восторженно улыбаясь. Было что-то особенное в ночном заснеженном городе, в потухших огнях трамвайной линии и ларьков на остановках, в пустынных тротуарах. То, что раньше было для Васи обычным и скучным городом где-то на краю Сибири, теперь превратилось во что-то более атмосферное. Наверное, просто теперь эта серость и скучность воспринималась, как нечто особенное. Панельные пятиэтажки, черные узлы проводов, тихий скрежет снега: все это теперь виделось, словно в каком-то остросоциальном кино, на грустной обработанной фотографии, в песне Сплина или Порнофильмов. Как что-то ужасное, но при этом такое родное, особенное, колоритно разъебанное. В такие моменты Вася и любил, и ненавидел Барнаул одновременно. Ему так хотелось жить лучше, в лучшем месте, но к своему серокаменному заводскому муравейнику он все равно испытывал какую-то плаксивую жалостливую нежность. Возможно, это ему просто в голову ударил слишком свежий воздух. Ветер нес серые струйки гари — Максим Алексеевич вновь курил, а Беличенко специально отворачивал от него голову, чтобы не вдыхать этот запах дыма. Никонов назло физику выдыхал прямо в его сторону, заставляя мужчину недовольно отмахиваться руками, толкаться локтями и возмущаться, вызывая у физрука лишь смех. Казалось, они были уже так близки. Мальчик почти что мог назвать учителей своими друзьями, если бы не некоторые обстоятельства, например то, что он хотел быть большим, чем друг. Быть достаточно близким со своими преподавателями — вещь довольно странная и непонятная, но при этом волнующая. Общения с кем-то старше себя Звездкин не особо боялся, по крайней мере, не больше, чем общения в целом. Васе казалось, что это довольно интересно, и он радостно улыбнулся, а затем обернулся на мужчин.  — А можно я к вам пойду? — неуверенно спросил он, обводя учителей светящимся взглядом. Никонов удивленно приподнял бровь.  — Я думал, ты и так к нам идешь, — усмехнулся физрук.  — Я тоже, — пожал плечами Александр Евгеньевич, — Конечно, можно.  — Хорошо. Звездкин улыбнулся еще шире, расслабленно откидывая голову назад и смотря в небо, на падающие прямо на лицо мелкие снежинки. На душе была какая-то странная светлая печаль, но при этом сознание было легким, а голова не обременена мыслями. Мальчик давно не ощущал такого тоскливого покоя, поэтому он брал от хорошего настроения все: без стеснения разговаривал с учителями, много смеялся, даже, вот, нагло напросился в гости. Казалось, что это был лучший момент в его жизни. Этот короткий путь от клуба до чужого дома по морозным улицам, в промокших кедах и с замерзшим лицом. Никонов галантно открыл перед ними с физиком дверь в квартиру, и Вася весело улыбнулся ему, проходя в прихожую. Было приятно опять оказаться в доме учителей, Звездкин уже самостоятельно нашел выключатель, по-хозяйски повесил куртку и стянул с себя кеды. Окончательно разувшись, мальчик пошел вслед за Максимом Алексеевичем в гостиную, где учитель уже расселся на диване, и упал рядом с ним, поджимая под себя одну ногу. Вслед за ним на диван опустился и Беличенко, заставляя Васю чуть ли ни на колени к включившему телевизор физруку сесть, чтобы освободить ему немного места на тесном сидении.  — Ты с ночевкой? — улыбнулся Александр Евгеньевич зажатому между учителями мальчику, отчего тот озадаченно глянул на него.  — Ой, а можно? — неуверенно спросил школьник.  — Ну, да, — вмешался Никонов, не прекращая листать каналы, — Мамку только предупреди. Звездкин радостно кивнул, тут же вытаскивая телефон и набирая СМС маме. Завтра воскресенье, так что по поводу школы можно было не волноваться, но Вася ощущал небольшую тревогу после того раза, когда он довел своим отсутствием мать до слез. Было нехорошим решением вновь ночевать вне дома, однако он просто не мог сейчас отказаться. С мамой можно будет разобраться потом, а второго такого хорошего дня может уже и не быть. Да у него и не было сил просто так уйти из дома мужчин, ведь казалось, что тогда он пропустит что-то невероятно важное.  — А твоя мама вообще не против? — будто услышав его мысли, спросил Беличенко, заставляя школьника задумчиво нахмуриться.  — Да вроде нет, — уклончиво ответил он.  — Только не говори, что к пидорам ночевать пошел, — доверительно улыбнулся ему Максим Алексеевич, вызывая у Васи несдержанный смешок.  — Ну Нико-он, — возмущенно протянул физик, легко пиная его ногой в колено.  — Блять, кто может принести поесть? — вновь подал голос Никонов, на что Александр Евгеньевич цокнул языком.  — Сам сходи, — закатил глаза он, на что физрук обиженно скривился, а потом уже более дружелюбно обратился к школьнику, — Вась, ты есть будешь? Мальчик неловко пожал плечами. Он был немного голоден, но все равно не очень хотел напрягать людей. Его с детства учили, что в гостях надо отказываться от еды, правда, он не особо понимал, зачем. Но Беличенко сам все решил и махнул на него рукой, поднимаясь на ноги.  — Короче, будешь, — заключил мужчина, уходя на кухню.  — Да не надо, — неуверенно запротестовал школьник, но замолчал, наткнувшись на издевательский взгляд Никонова, с которым они так и сидели, крепко привалившись друг к другу, — Чё?  — Не выпездывайся, — усмехнулся мужчина.  — Нет такого слова «выпездываться», — фыркнул Вася, на что получил несильный щелбан ногтями в лоб, — Ай, да за что?  — За то, что умный такой, — пояснил Максим Алексеевич, тоже идя в кухню, и Звездкину пришлось подняться и поплестись за ним.  — А у вас к умным какая-то личная неприязнь? — улыбнулся школьник, заставляя учителя наигранно вздохнуть, — Или просто зависть?  — Прости, я поторопился, когда назвал тебя умным, — покачал головой мужчина. Вася улыбнулся шире, предвкушая обычную словесную перепалку, которые так часто случались у них с учителем, но его прервал третий голос.  — Да где вы там? — недовольно позвал с кухни Александр Евгеньевич. Никонов взялся за рукав школьника и потянул его за собой в небольшое помещение, усаживая за стол. Перед Васей тут же оказалась тарелка разогретых хинкалей из Магнита, которые иногда покупала его мама.  — А вы принципиально только пельменями питаетесь? — спросил Звездкин, накалывая на вилку одну штуку.  — Нет, — важно покачал головой Беличенко, садясь за стол, — Просто готовить лень.  — А мне тем более, — поддержал его Максим Алексеевич. Вася рассмеялся, расслабленно опираясь подбородком на кулак. В последнее время он приходил в эту квартиру либо тогда, когда тут был лишь один из мужчин, либо, когда перед одним из них ему было жутко стыдно. Сейчас все было вроде бы в порядке, и мальчик невольно думал, как же от этого хорошо и уютно. Двое его учителей были словно очень теплая семейная пара, и Вася чувствовал себя среди этого вполне гармонично. Когда с тарелкой пельменей было покончено, Никонов налил ему чая, а сам устало глянул на экран телефона и вздохнул.  — Я спать короче пойду, — сказал мужчина, поднимаясь со стула.  — Окей, — улыбнулся Александр Евгеньевич, и физрук наклонился к нему, быстро целуя в губы и в лоб, заставляя мужчину довольно зажмуриться. Вася смущенно отвел взгляд, улыбаясь. Когда Максим Алексеевич вышел в коридор, физик тоже поднялся, ставя в раковину свою чашку.  — Я пойду переоденусь, — сказал он, смотря устало, но добро, — Посидишь пока?  — Ага, — неловко кивнул Звездкин. Мужчина ушел, и мальчик скучающе обвел кухню глазами, думая, чем себя занять. Наконец, оглянув помещение, он вышел из-за стола и потянул за ручку балконной двери. Та легко поддалась, открылась, впуская в квартиру почти уличный холод, и Вася поспешил войти в маленькую комнатку и прикрыть дверь. Что удивило школьника, балкон был чистым, не заваленным барахлом, как это обычно бывает. Из вещей там стоял лишь один одинокий стул, велосипед, прислоненный к одной из стен и треснувшая на деке акустическая гитара со снятыми струнами. Звездкин прислонился лицом к большому холодному окну, вжимаясь в него носом, разглядывая через стекло город и грея руки о чашку с чаем. Смотреть было неудобно, поэтому мальчик провернул ручку окна, распахивая его и высовывая наружу голову. На макушку тут же упало несколько сухих холодных снежинок, залетая за шиворот, и школьник передернул плечами, удобнее ставя руки на подоконник. В раскрытое окно тянуло холодом, но Вася все равно не хотел его закрывать, смотря на то, как сырой ветер сдувает пар от чашки, чувствуя, как он развевает челку. Балконная дверь скрипнула, и в маленькое помещение вышел Александр Евгеньевич. Он уже был в широкой мягкой толстовке, очевидно, довольно старой, и шортах. Вася чуть обернулся к нему и шагнул немного в сторону, освобождая место у открытого окна. Учитель молча подошел к нему, также опираясь локтями на раму и задумчиво смотря вперед. Звездкин отпил чая и вздохнул.  — Александр Евгеньевич? — тихо позвал школьник, хмурясь.  — Да? — отвлекся от созерцания улицы учитель, поворачиваясь на мальчика.  — А вы тоже в школе мечтали уехать отсюда? — спросил Вася, сам не зная, зачем сейчас начал этот разговор. Просто хотелось поговорить об этом, выплеснуть все свои эмоции и пустые амбиции. Беличенко сильнее налег локтями на окно, закусывая губу и вдумчиво прикрывая глаза.  — Конечно же, — кивнул мужчина, оглядывая район, — До сих пор иногда жалею, что остался. Звездкин печально опустил глаза, неловко глотая еще горячего напитка. В голову вновь стрельнула мысль о том, какая значительная у них разница возрастов. Васе — шестнадцать, он в десятом классе и у него вся жизнь еще впереди, а все важные выборы еще не совершены. Александру Евгеньевичу — под тридцать, он уже отучился в университете, работал третий год в школе, жил в фактическом браке с другом своего детства и едва ли уже сможет выпутаться из своих обязательств и оков, да и навряд ли хочет. Школьник бы точно не хотел на его месте. Физик был уже действительно взрослым, в самом плохом смысле этого слова — занятым, с устоявшейся жизнью и бытом. Стало даже немного грустно. Беличенко поджал губы, отрывая взгляд от города.  — Тут не так плохо, знаешь, — все же продолжил мужчина, убирая рукой назад прядь волос, выбившуюся из хвоста, — Не так плохо, как могло бы быть.  — Не так плохо? Мы живем в чертовом Барнауле, что может быть хуже? — нахмурился мальчик, поджимая губы. Беличенко задумался, щурясь от прилетевшего в лицо снега.  — Не знаю, жить в Бийске, например? Или в Красноярске-Сорок-Пять? — пожал плечами учитель, улыбаясь, — Важен ведь не сам город, Вась. Александр Евгеньевич протянул руку и погладил ученика по голове, а Звездкин вздохнул, понимая, что Беличенко, наверное, прав. Ведь он умудрился встретить даже в Барнауле таких людей, как его учителя, смог найти свою любовь. Мальчик улыбнулся, ставя на подоконник чашку и опираясь головой на чужую грудь, чувствуя, как его тут же обнимают мужские руки, щекотно поглаживающие по шее и голове. Вася уткнулся лицом в серо-розовую ткань толстовки, глубоко вдыхая ее запах и смотря на учителя снизу-вверх из-под ресниц, встречаясь с ним взглядами. Очки неприятно прогнулись от этого положения, но мальчик все равно не отстранялся. По волосам пробежались чужие пальцы, и Звездкин потянулся им навстречу, а потом довольно зажмурился.  — Александр Евгеньевич, — тихо выдохнул школьник дрожащим голосом, пытаясь найти в себе силы сказать то, о чем мечтал так давно, — Давайте встречаться? Учитель посмотрел на него немного удивленно и задумчиво. Подул ветер, и его короткий хвост волос, что был чуть ниже плеча, защекотал шею мальчика. Вася испуганно и смущенно спрятал лицо у мужчины в плече, думая лишь о том, какой же он идиот. Щеки запылали от стыда, когда его голову мягко приподняли на себя мужские пальцы, заставляя посмотреть наверх. Лицо у Александра Евгеньевича было таким умиротворенным, что школьник невольно расслабился.  — Давай, — мягко улыбнулся учитель, и Звездкин смотрел на него заворожено и с надеждой, — Но мне надо будет поговорить с Никоном. Мальчик испугался еще больше и протестующее покачал головой.  — Вы же не хотите с ним расстаться? — неуверенно спросил школьник.  — Что? Нет, конечно, — возмутился Беличенко. Вася вздохнул облегченно, кладя обратно голову. Сердце стучало бешено, разрывалось, и мальчик думал, не сон ли это все. Александр Евгеньевич. Сказал «Давай». Это просто не укладывалось в голове. Звездкин счастливо улыбнулся, сонно обнимаясь и думая, что теперь-то у него будет в жизни все хорошо. Наверное.