Индивидуальные занятия

Шел домой от учителей Вася просто с прекрасным настроением. Он спал до двенадцати, выспался, да еще и теперь из головы не шли мысли о том, что теперь у него все хорошо, что он очень счастливый человек. Его возлюбленный согласился с ним встречаться, Никонову он все так же симпатичен, это ли не счастье. Звездкину казалось, что сегодняшний и вчерашний — лучшие дни в его жизни, а дальше все будет точно так же хорошо и приятно. Потому что иначе уже не может быть. Мальчик с улыбкой поднялся на свой этаж, отпер ключом дверь, заглядывая вглубь коридора, думая пойти к себе и почитать. С удивлением он заметил в прихожей мамины туфли и куртку. Разве она не должна быть на работе в это время?  — Мам? — негромко спросил он у квартиры. Ответом была тишина, и школьник все же закрыл за собой дверь, разулся и пошел вперед по коридору, заглядывая в комнаты. Мать нашлась на кухне, она скучающе сидела за столом, звеня ложечкой в широкой чашке чая, и Вася присел на стул возле нее, смотря немного обеспокоенно.  — Все хорошо? — неуверенно спросил он, кладя ладонь на женское плечо. Мама посмотрела на него обиженно, но отрешенно. Мать промолчала, раскусывая овсяное печенье.  — Нет, Василий, не хорошо, — начала она тихо, отпивая чай, и Звездкин невольно скривился от такого обращения, — Ты опять не ночевал дома?  — Я тебя предупредил, — заметил мальчик, тут же ловя на себе тяжелый взгляд.  — В этот раз ты тоже не можешь объяснить, с кем ты был? — обиженно тянула мама. Вася виновато промолчал, понимая, что да, не может. Можно было бы конечно что-нибудь соврать про друзей или одноклассников, но женщина тогда наверняка попросит это подтвердить, позвонить им. Тогда будет еще хуже. Уж тем более он не мог ничего рассказать про учителей. Казалось, он был в полном тупике. Мальчик стыдливо опустил взгляд в пол, сжимая пальцы.  — Здорово! — вдруг воскликнула Звездкина, громко ставя чашку на стол, — Мой сын шатается непонятно где, а потом даже объяснить ничего не может! Вася, скажи мне, у тебя есть совесть?! Школьник поджал губы, делая над собой усилие, чтобы вдруг не расплакаться или не начать истерику. Он должен быть сильным хотя бы сейчас, хотя бы напоказ перед матерью. В этой семье он единственный мужчина, и ему было нельзя сейчас поступить так глупо. Хотя очень хотелось разреветься от обиды и несправедливости. Горло сводило от того, как это нечестно. Такое прекрасное утро понемногу скатывалось в ужасный день.  — Как же ты не понимаешь?! Я за тебя волнуюсь! — почти что кричала женщина, с болью глядя на своего сына.  — Мам… я….  — Что? Что «мам»? — плечи матери уже мелко задрожали от нервов, и она попыталась успокоить тон, потирая лицо ладонями и размеренно дыша, — Так ладно, все. Считай, ты наказан.  — Чего? — ошарашено переспросил школьник. Надо было как можно быстрее уйти к себе, потому что слезы подкатывались к глазам, и сдержать их уже было невозможно.  — Того. Будешь сидеть дома, пока не объяснишь, куда ты ходишь, — решила женщина, пусто смотря в свою кружку, — Чтоб после школы сразу домой приходил. Звездкин хотел было что-то сказать, но вместо этого просто подскочил со стула и посеменил в свою комнату. Язык просто не хотел двигаться, и он не смог бы вымолвить ни слова. Заперев за собой дверь, мальчик тяжело свалился на кровать. Ноги будто сами по себе подогнулись к груди, а губы искривились в беззвучном стоне. Вася старался рыдать тихо, давил все всхлипы, позволяя слезам течь по лицу и бессильно сжимая руками простыню. Школьник просто не понимал, что такого он сделал. Почему он постоянно окружен какими-то секретами, почему вынужден терпеть это, хотя ничего плохого не делает. Он ведь не мог сказать, что был со своими учителями, потому что мать этого попросту не поймет. Не хотелось никого подставлять, как и не хотелось усугублять свое положение. Вася ненавидел это, ненавидел то, что его не понимают и то, что он ничего не может объяснить. Домашний арест значил, что он не сможет гулять, что не сможет встретиться со своими учителями, что не сможет сходить к ним домой. В конце концов — это просто унизительно, когда тебя, как щенка, запирают на цепь. С одной стороны мальчик понимал свою мать, её беспокойство и методы воспитания, а с другой — это было ужасно несправедливо. Вася ненавидел себя в этот момент. Он был так бессилен, а главное — от этого страдала и его мать тоже. Лучше бы она его не рожала и жила счастливо вместе с отцом, лучше бы всего этого вообще не было. Звездкин как мог сильно сжал пальцы в своих кудрях, оттягивая их в стороны, вырывая волосы, до боли расчесывая кожу головы. Сквозь зубы вырвался сдавленный скулеж, когда мальчик услышал из коридора тихий-тихий женский всхлип. Тихо рыдать по своим комнатам — не самая лучшая из их семейных традиций. Из соседней комнаты послышались шаги и негромкое «Алло, Антон?». Звездкин бессильно схватился за голову, закрывая уши и до боли сжимая зубы. Опять мама звонит отцу, опять его ждет поток нравоучений со стороны человека, который для него стал уже практически неродным. Опять. Женщина знала, как сильно на него давит общение с папой, и активно этим пользовалась. Вася просто не понимал, зачем. Для чего привлекать сюда его? Входная дверь хлопнула, и в квартире повисла такая тишина, что Вася даже слышал, как в подъезде шлепают тапочки мамы, вышедшей, чтобы поговорить по телефону, и как еле слышно гудит в стене труба вентиляции. Он опять остался один, бросил мать в слезах и ему опять придется оправдываться перед отцом. Мальчик чувствовал себя ужасно и ощущал, как к горлу подступает ком истерики. Школьник сдавил пальцы в волосах сильнее, но этой боли все равно было недостаточно. Вася царапал свое лицо, кусал ладони, вгрызаясь в кожу, душил себя обеими руками. Разрушительная агрессия давила на голову и не давала вдохнуть, но Звездкин не мог ничего сломать или разбить, поэтому вымещал все на себе же. Все-таки он слишком боялся резаться, хотя это и звучало заманчиво. Боялся даже не самого факта, не самой боли, а того, что не сможет остановиться или переборщит. Умирать не хотелось, а особенно таким образом. А способы искалечить себя имелись и другие. Мальчик резким движением стянул с себя ремень, а потом порывисто затянул его вокруг шеи. Честно говоря, хотелось бы на этом ремне повеситься, и единственное, что его останавливало — страх. Страх перед смертью, неуверенность в том, что это правильное решение. Вася боялся себя во время таких порывов самобичевания, когда хотелось уничтожить все, а в первую очередь — себя самого. Звездкин попытался продеть в пряжку конец ремня, но дернулся слишком резко, больно падая с кровати, но, кажется, даже не обращая на это внимания. На пыльный пол полетело еще и одеяло, пошатнувшаяся тумба уронила гитару, а из шкафчика в ней высыпались какие-то книжки Паланика и Кастанеды, шурша и надрываясь страницами. Васе было уже все равно. Школьник наконец затянул ремень потуже, чувствуя боль и удушье, такие долгожданные сейчас. Ссоры с мамой всегда доводили его до истерик, но в последнее время он сдерживался от чего-то настолько разрушительного, и, наверное, в нем просто накопилось. Из глаз текли слезы, горло сводило беззвучным плачем, пока Васю конвульсивно подергивало на полу. Когда в глазах все начинало плыть, Звездкин ослаблял давление, судорожно вдыхая и закатывая глаза, а потом вновь безжалостно душил себя. Мальчик хотел забыть про все, напиться до беспамятства, поваляться в снегу, подраться с кем-нибудь, а потом жестко потрахаться. А после всего этого проснуться в своей постели вновь чистым ребенком без всяких проблем, без скандалов, без сложностей. Переродиться в кого-то почеловечнее. Вася вздрогнул от громкого в тишине комнаты хлопка двери, заставившего испуганно сжаться непонятно отчего. Мать быстро прошла по коридору и, вероятно, швырнула телефон на свою кровать.  — Папа обещал с тобой поговорить, — предупредила она сломленным голосом, — Надеюсь, хоть ему ты что-нибудь сможешь сказать? Звездкин чувствовал, что задыхается, но от этого лишь в облегчении прикрывал глаза. Ему было так плохо, а мать будто специально добивала его. Стены комнаты давили на него, мешали вдохнуть, он не мог больше ни минуты провести в своем доме. Мальчик вскочил с пола, порывисто сдергивая с себя ремень и выбрасывая из рюкзака все на пол. Он закинул туда наугад что-то, что показалось ему в тот момент важным, быстро схватил телефон и вылетел из комнаты. Мама выглянула из своей спальни, чтобы посмотреть, как он в спешке натягивает кеды и куртку, пытаясь не уронить при этом портфель и не расплакаться вновь.  — И куда ты пошел? Ты наказан, — напомнила женщина строго, складывая руки на груди. Вася поднял на неё обиженный взгляд из-под очков, а потом молча выбежал из квартиры. Он понимал, что поступает глупо и несправедливо, что его мама тоже ни в чем не виновата, что он обижает её, но не мог ничего поделать. Его просто накрывало, и оставаться больше дома не было сил. Мальчик не знал, куда пойдет теперь, что будет делать. Ему просто надо было уйти, а куда — уже не так важно. Звездкин просто пошел подальше от дома. Куда-то мимо жилых массивов, по пыльной обочине трассы, через железнодорожный переход. Он редко бывал в этом районе, поэтому внимание от собственных проблем переключалось на полузнакомые виды вокруг. Вася заткнул уши наушниками, угрюмо оглядывая серую промзону, такую же вечно грузно-печальную, как и он сам. Школьник поднялся на автомобильный мост, по краю которого лежал узкий неогороженный тротуар, обледеневший и скользкий. Людей на нем совсем не было, да это и неудивительно, ведь здесь было очень мокро, ветрено и шумно, но Васю, в принципе, это устраивало. Мальчик устало оперся локтями на невысокие синие заграждения, свысока осматривая район со старыми пятиэтажками и далекие трубы заводов. Так необычно видеть их не из окна своего дома, а в такой близи. Вася чувствовал давящую апатию, а на душе было как-то пусто. Не хотелось уже просто ничего, лишь безжизненно лечь куда-нибудь и никогда не вставать обратно. Единственное, в чем Звездкин чувствовал потребность, кроме отдыха, так это в хоть какой-нибудь поддержке и присутствии другого человека. Звездкин шел дальше, вглубь полузаброшенной промзоны. Мимо длинного бетонного забора с надписью «АВТОРЫНОК», мимо отживших свое цехов с выбитыми окнами и развалившейся кирпичной кладкой, мимо кафе-столовых, в которых через час-два будет кипеть жизнь в виде идущих со смены посетителей. На горизонте маячила облезлая и обугленная верхушка теплоэлектроцентрали, загороженная большой растяжкой с рекламой «Скупка металлолома. Дорого». Вася ощущал себя здесь крайне скверно. Старые заводы, приватизированные и разворованные, нагнетали тоску. Ему было не по себе от этой грязи и разрухи, от морозного ветра, дувшего с трассы, от безлюдных улиц. Вася вздрогнул, когда музыка в наушниках выключилась и сменилась на мелодию вызова. Вытащив телефон из кармана, мальчик со вздохом увидел, что звонит отец. Колени мелко вздрогнули, и он замедлил шаг. Хотелось бросить трубку, бросить телефон, все бросить, но было нельзя.  — Алло, пап? — неуверенно ответил школьник, придерживая трубку у уха ослабевшей рукой.  — Вася, — сразу начал мужчина, и Звездкин вновь вздрогнул от звука его голоса, уже почти забывшегося, — Почему твоя мать звонит мне и плачет? Что ты опять творишь? Мальчик молчал, сглатывая, и недовольно поджимал губы. Как же его это раздражало. Сначала он уходит из семьи, не встречается с сыном по полгода, хотя и живет в том же городе, задерживает алименты, а потом звонит и делает вид, что хоть как-то в нем заинтересован. Как будто не понимает, что Звездкина уже поздно воспитывать, что уже поздно непонятно для чего строить из себя хорошего папочку. Вася хотел бы себе либо другого отца, либо чтобы у него вообще никогда не было папы. Все лучше, чем вот так.  — Вася, — строго повторяет Антон, вероятно, как всегда хмуря брови и прищуривая свои черные-черные глаза, точь-в-точь такие же, как и у его сына. Звездкин ненавидел то, что они с ним внешне так похожи.  — Знаешь, что, — вдруг вспыхивает мальчик, едва сдерживая слезы, — Не звони мне больше! Отец, вопреки ожиданиям, не стал ничего высказывать, а лишь подозрительно замолчал, щелкая зажигалкой, и это еще больше взбесило.  — Я знаю, что тебе на меня плевать! — в сердцах выплюнул школьник, всхлипывая, — Тебе всегда было плевать! Я тебе вообще не нужен… Мужчина так и продолжал просто слушать, ничего не говоря и никак не оспаривая слов сына, и Вася пораженно распахнул глаза, понимая, что отец сейчас просто молчаливо все это подтверждает. Он же ему действительно нахер не сдался. Осознание того, что это правда, выбило весь воздух из легких, закружило голову.  — Прости, что я родился, — на грани слез выдохнул Звездкин, сбрасывая вызов. Мальчику было до жути обидно, а остатки нормального настроения исчезли вовсе. У них с папой никогда не было достаточно близких отношений, но только сейчас школьник осознал причину. Все те разы, когда мужчина брал его в гости, водил в пиццерию, по магазинам, все это было ему в тягость, ведь сын ему попросту безразличен! Какое же уродство, а ведь Вася ждал его, искренне радовался его приходам, любил его, особенно в детстве. Хотя, что еще можно было ожидать? Кому он, Вася, вообще сдался? Отец пару раз попытался перезвонить, но Вася все время сбрасывал, бездумно идя вперед и глотая слезы. Таким образом он и наткнулся на невзрачный серый ларек с выцветшей надписью «Продукты» над ним. Решив, что терять больше нечего, школьник дернул облезшую дверь на себя, заходя в небольшое сырое помещение, в котором пахло пивом и капустой. Там в углу было несколько водителей тех маршруток, что стояли здесь на конечной, но на мальчика они внимания не обращали. Звездкин наугад вытащил из холодильника две банки пива и поставил возле кассы, вытаскивая из рюкзака деньги. Паспорта у него не спросили, и мальчик спокойно убрал банки в сумку, ежесекундно подтирая слезы. Теперь дозвониться ему пыталась уже мама, но школьник все время сбрасывал. Он понимал, как это по-свински, но ответить у него просто не было сил, точно не сейчас. Однако Вася все же решился и отправил маме СМС, что с ним все в порядке, чтобы не волновалась так сильно. Голова раскалывалась от неприятных мыслей и, наверное, у него было еще и давление. Хотелось спать от усталости, хотя, по сути, он проснулся-то часов пять-шесть назад. Звездкин не знал, зачем он сейчас перессорился с обоими своими родителями и к чему это приведет. Мальчик понимал, что так нельзя, но он ведь тоже был не железным и не мог больше молчаливо терпеть. Васе было так плохо. Скамеек поблизости не было, и мальчик сел на грязный бордюр возле проходной какого-то завода, пачкая в талом снегу джинсы и полы куртки. По телу пробежали мурашки от холода, но Звездкин не обратил на это внимания и открыл пиво, тут же делая большой глоток. Он не почувствовал вкуса, то ли от холода, то ли от усталости, но это было не так важно сейчас. Из глаз неровным потоком потекли слезы. Гнев, агрессия и самоненависть прошли, и осталась лишь пустая печаль. Вася глотал слезы и пиво, впервые понимая, зачем люди пьют. Чтобы ничего не чувствовать. Вася мечтал ничего не чувствовать. Однако он чувствовал: разочарование, боль от следа ремня на шее и зудящие полосы от ногтей на лице, которые хотелось расчесать еще сильнее. В целом это все сливалось в общее опустошение. Трясущейся от нервов рукой он вытащил телефон, на экран которого тут же закапали разводы слез, а сенсор еле реагировал на ледяные пальцы. Пропущенных вызовов было очень много, но мальчик вновь не нашел в себе сил перезвонить. Он зашел в приложение ВК и непослушными пальцами стал набирать сообщения.

Вася Звездкин 17:34 Александр Евгеньевич Мы можем встретиться? Сегодня Сейчас?

Вася понимал, что ему нужна поддержка и совет со стороны, и не знал, кто может дать все это лучше, чем Беличенко. Ужасно не хотелось трогать сейчас физика, потому что от этого мальчик чувствовал себя очень надоедливым, но ведь мужчина сам когда-то сказал, чтобы он обращался, если будут какие-то проблемы? Школьник не знал, имел ли учитель в виду то, что Звездкин может вот так навязываться в его законный выходной, да еще и второй день подряд. Но ведь в прошлый раз мужчина действительно волновался и сильно помог ему. Однако мальчик чувствовал себя противно от того, что вновь мешает физику спокойно проводить вечер. Вася пообещал сам себе как можно реже пользоваться чужой добротой, но сейчас это было действительно ему нужно.

Александр Беличенко 17:39 А ты где сейчас? И что случилось? Вася Звездкин 17:40 Возле нефтехимического сижу С мамой поссорился и ушел из дома Александр Беличенко 17:42 Давай я такси тебе вызову, к нам домой приедешь, расскажешь Найди точный адрес где-нибудь, хорошо?

Мальчик не сдержал благодарной улыбки. Учитель был таким хорошим, и Звездкин вновь подумал, что просто недостоин такого человека. Мальчик оглянул район. Прямо напротив него был старый облезлый дом с огромной надписью «Слава героям-сибирякам!» на панельном боку, и Вася написал его адрес мужчине, а потом получил сообщение, что такси приедет через десять минут. Школьник допил пиво, плюща ногой жестяную банку, и с силой надавил на глаза, пытаясь остановить все идущие слезы. Они текли неосознанно, без всхлипов и дрожащих губ, будто нервный тик, и Вася отчаянно пытался дышать глубже, чтобы остановить их. Не хотелось вновь разводить сопли перед учителями, как и не хотелось в таком виде ехать в машине. Звездкина бесила собственная расшатанная психика, с которой до истерики его доводило абсолютно все, что угодно, а успокоить потом эту истерику было очень сложно. Он просто надеялся, что это действительно что-то подростковое, и с возрастом все пройдет, потому что всю жизнь быть таким эмоциональным казалось каким-то адом. Наконец машина приехала, и Вася еле смог подняться с бордюра, подрагивая от холода, нервов и небольшой дозы алкоголя. Его мутило, отчего хотелось лечь на землю, но мальчик все же с трудом дошел до автомобиля и уселся на задние сидения. Хмурый казах-водитель недовольно обернулся на него, заводя двигатель.  — Куда едем?  — Дзержинского, тридцать семь, третий подъезд, — продиктовал он адрес, выученный наизусть еще с того раза, как школьник ходил к учителям с гитарой. Таксист в дороге молчал, отчего атмосфера в салоне стояла неловкая. Вася зажато сидел в углу сидения, задумчиво смотря в окно расфокусированным взглядом. Наверное, сейчас он должен был поехать домой, извиниться перед мамой, сделать домашнюю работу назавтра, принять душ и лечь спать. Но Звездкин не мог: ему было страшно. Он не хотел, чтобы на него снова кричали или читали ему нотации, потому что уж этого мальчик в своем состоянии точно не выдержит. Александр Евгеньевич же точно не станет на него кричать, возможно, даже чем-то поможет и поддержит. В его объятиях школьник всегда чувствовал себя так уютно и спокойно, и казалось, что это единственное, что ему сейчас нужно. От этого было очень стыдно, но сейчас Вася действительно нуждался в помощи физика намного больше, чем в помощи своих родителей. Наверное, он и в правду ужасный сын. Такси наконец-то остановилось возле нужного подъезда, и водитель включил лампу под крышей салона. Беличенко попросил его написать, как приедет, чтобы выйти и заплатить за поездку, но Звездкину было бы слишком неловко, и он просто отдал водителю свои деньги. Вася все-таки очень не хотел напрягать кого-либо. Мальчик на негнущихся ногах поднялся на нужный этаж и неуверенно постучал в квартиру мужчин, надеясь согреться хоть там. Он все еще немного дрожал. Все конечности до сих пор были будто бы ледяными, хотя в теплой машине они должны были бы уже отогреться, так что, скорее всего, это было из-за нервов. Его немного мутило, и Вася еле смог протереть нормально очки о край футболки. Опять хотелось спать. Дверь резко распахнулась, и Звездкин увидел в теплом желтом свете коридора Максима Алексеевича, такого домашнего и родного. Мальчик молча шагнул внутрь квартиры, прикрыл за собой дверь и тут же без слов крепко обнял физрука, чувствуя его руки, неуверенно легшие на спину.  — Звездкин? Ты чего? — удивился учитель, все также прижимая школьника к себе.  — Мне нехорошо, — слабо выдохнул Вася, прикладываясь щекой к чужому плечу.  — Да я вижу, — вздохнул мужчина, — Куртку что ли сними. Мальчик, постояв так еще немного, отлип от учителя и лениво стянул с себя куртку, отдавая её в чужие руки, а потом скинул кеды.  — А где Александр Евгеньевич? — устало спросил он, придерживая рюкзак.  — В спальне. Школьник поплелся в комнату учителей, а Никонов — дальше по коридору, на кухню. Вася неловко постучал в тонкую деревянную дверь, а затем заглянул в комнату. Александр Евгеньевич действительно был внутри, сидел в кровати, что-то листая в телефоне, а рядом с ним на подушке лежала гитара, от которой к комбику тянулся длинный черный шнур с джеком. Мужчина поднял на него взгляд и улыбнулся.  — Вась, привет, чего стоишь? — спросил он, откладывая в сторону телефон.  — Здравствуйте, — смущенно кивнул мальчик, подходя к постели и садясь возле мужчины, неуверенно опуская вниз взгляд. Александр Евгеньевич пару секунд смотрел на него в тишине, а потом закатил глаза и приобнял Васю, прижимая его голову к своему плечу. Звездкин немного расслабился, удобнее садясь в объятиях.  — Так ты расскажешь, что произошло? — тихо спросил мужчина, проводя пальцами по голове ученика. Вася крепко зажмурился, пряча лицо в чужом плече. Александр Евгеньевич пах сладким чаем, чем-то цветочным и металлом струн, и Звездкину стало неловко, ведь от него самого несло улицей, пивом и промзоной. В тихой домашней обстановке это казалось таким неуместным.  — Мама ругается, что я опять не дома ночевал, — смущенно начал мальчик, — Она злится, потому что я не говорю, где пропадаю. Я не могу же ей сказать, что был с вами… — грустно вздохнул Вася, — Она еще и отцу позвонила…  — А что с отцом?  — Он меня не любит, — пожал плечами школьник, — Я сегодня ему это высказал, а он… Ничего. Беличенко тяжело вздохнул, обнимая его крепче. Школьник зажмурился от щекотки, когда прядь чужих волос мазнула по лицу, и легко провел ладонью по ним, убирая патлы в другую сторону. Мужчина легко поцеловал его в макушку, а потом за ухом, заставляя довольно зажмуриться.  — Так надоело обо всем молчать, — закончил Вася, прикрывая глаза.  — Мне жаль, что все так, — прошептал ему в макушку учитель, — Но ты же знаешь, в какой стране мы живем. Звездкин прекрасно знал. Мать ведь просто не примет его, если он сделает каминг-аут, а особенно, со своим учителем. А особенно, с двумя учителями. Она разозлится, не поймет, возможно, наговорит много обидных вещей. Поэтому мальчику приходилось стыдливо скрывать свою личную жизнь, свою ориентацию, всего себя, и от этого было так гадко на душе. Беличенко сорванно выдохнул, проводя по его спине, а потом выпуская из объятий. Он сел обратно на краю кровати, утомленно роняя лицо в раскрытые ладони и уязвимо сжимая плечи.  — Знаешь, мне иногда так страшно, — честно признался мужчина, и Вася поднял на него удивленный взгляд.  — Из-за чего? Физик несколько раз провел ладонями вдоль лица, пытаясь прийти в себя. Звездкин смотрел на него обеспокоенно, чуть сжимая руку на чужом колене.  — Просто, если кто-нибудь узнает о наших с Никоном отношениях — нас же обоих по статье уволят, — грустно начал Александр Евгеньевич, заставляя ученика печально опустить взгляд и нервно забегать глазами, — «За аморальный поступок», например. Или вообще могут посадить.  — А сажать-то за что? — озадаченно переспросил мальчик.  — Ну, за гей-пропаганду же, — пожал плечами Беличенко, задумчиво пропуская меж пальцев свои волосы, рассыпавшиеся по плечам и запястьям. Вася подумал об этом только сейчас и вдруг осознал, каким идиотом был раньше. Просто не видел того, в какие рамки загнаны Александр Евгеньевич и Максим Алексеевич, чем им грозят их отношения. Переживал по поводу того, что мама будет против его ориентации, в то время как были проблемы и посерьезнее. Ему было сложно представить, как тяжело живется его учителям — их связь не только не принимаема в обществе, за неё их могли уволить без возможности работать по специальности или даже дать срок. Это было так… ужасающе несправедливо и неправильно.  — А если пойдут слухи по школе — нас же вообще потом убьют, — выдохнул мужчина, смотря куда-то в пол, — Люди такие жестокие…  — Разве это сейчас кому-то надо? — спросил школьник со слабой надеждой на то, что не все так плохо.  — Конечно, — фыркнул физик недовольно, — Есть же даже люди, которые специально ищут учителей-геев в ВК. Психопаты какие-то. У Звездкина опять на глаза наворачивались слезы. Горло сдавливало сочувствием и жалостью к мужчинам, которые вообще-то ничего плохого не делали, но у которых могут быть такие серьезные проблемы просто из-за их личной жизни. Это все было так по-взрослому сложно, и Вася не понимал, как учителя с этим справляются.  — А что со мной сделает отец Макса — вообще боюсь представлять, — признался Александр Евгеньевич, — Страшный человек.  — Ваши родители не знают? — сочувствующе спросил Вася.  — Мои знают, а Никона — до сих пор думают, что мы просто лучшие друзья, — вздохнул физик, растирая глаза пальцами. Повисло задумчивое молчание, в которое Звездкин просто не знал, что сказать. Все это время он как-то зацикливался на своих проблемах, не думая, что у других они тоже могут быть. А ведь не он один страдал. Он никогда еще не видел мужчину таким ранимым, как сейчас.  — Но ведь… никто об этом же не знает? — неуверенно пробормотал мальчик, пытаясь сдержать слезы, — Я никому ничего про вас не расскажу.  — Я тебе верю, — мягко улыбнулся Беличенко, а потом вновь тяжело вздохнул, — Вась, все тайное становиться явным. Однажды про нас узнают и отпиздят, это лишь вопрос времени.  — Это так ужасно, — заключил Звездкин, с силой жмурясь.  — И не говори. Вася просто обнял мужчину, пытаясь хоть так его поддержать, и невесомо поцеловал в щеку, сразу же смущенно отворачивая лицо. Александр Евгеньевич вновь улыбнулся, а потом завалил их обоих назад, на постель, все так же лицом друг к другу. Физик глянул на мальчика печально и мягко провел пальцами по виску, заставляя посмотреть себе прямо в глаза.  — Я так не хочу, чтобы ты проходил через все это, — прошептал мужчина, и Вася пораженно выдохнул, краснея и смущаясь от такой откровенности.  — Это не от вас все зависит, — тихо напомнил Звездкин.  — Я знаю, козленок. Мальчик несдержанно усмехнулся, думая, что теперь уже краской залито абсолютно все его лицо. Что-что, а козленком его еще никто в жизни не называл. Умеет же Александр Евгеньевич скрасить даже такую безысходную атмосферу.  — И чё ты ржешь? — широко улыбнулся мужчина, крепче обхватывая за бока. Вася попытался неловко прикрыть свою улыбку ладонью, но его руку перехватили на полпути, и физик легко поцеловал его в губы, так нежно и целомудренно.  — Поэтому вы трогаете меня, как будто я сахарный? Боитесь? — нагло усмехнулся Звездкин, ненадолго теряя подавленное настроение.  — Гадкий мальчишка! Ни о чем серьезно не поговоришь, — рассмеялся мужчина, оттягивая ухо ученика.  — Ай, больно же! Александр Евгеньевич опустил взгляд вниз и вдруг перестал смеяться. Вася непонимающе глянул на него, и только тогда понял, что мужчина внимательно смотрит на его шею. Физик поднял руку, осторожно проводя большим пальцем по розовато-красному натертому следу от ремня, а потом вопросительно приподнял бровь.  — И что это такое, козленок? Звездкин тяжело сглотнул, чувствуя покалывание на коже в местах, где проходились чужие тонкие пальцы. Так неловко. Васе всегда было неловко за последствия своих истерик.  — Селфхарм? — неуверенно предположил школьник. Беличенко вздохнул, гладя его шею кончиками пальцев, и мальчику от этого становилось только еще стыднее. Физик подался чуть вперед, прикасаясь к натертой коже кончиком носа, а потом губами. Звездкин шумно втянул воздух через нос, когда учитель несколько раз мягко поцеловал его в шею, вдоль длинного следа, заставляя мурашки побежать по спине.  — Ты такой глупый, Вась, — заключил мужчина, а потом усмехнулся, — Недаром, что козленок. Беличенко опять погладил его по шее, по голове, а потом прижал крепче к себе.  — Я это не контролирую, — грустно и тихо прошептал школьник.  — Надо стараться, ты же знаешь, — чуть улыбнулся учитель, а потом уже серьезно нахмурился, — Вася, нельзя себя калечить. Если тебе так хочется что-нибудь сломать — лучше просто что-нибудь сломай, чем так делай. Александр Евгеньевич вновь прошелся цепочкой медленных поцелуев по следу, а потом по подбородку и горлу, мягко поглаживая при этом волосы. Глаза непроизвольно зажмурились, а пальцы — крепко сжались на ткани чужой толстовки. Звездкин чувствовал, что его позвоночник будто плавится, превращаясь в гибкую горячую струну. Казалось, в руках Беличенко превращалось в музыку абсолютно все.  — В следующий раз увижу — отшлепаю, — вдруг с улыбкой шепнул в ухо физик, отчего лицо тут же вновь залилось краской.  — Не надо!  — Надо-надо, козлик. Звездкин недовольно поджал губы. Хотел бы он знать, почему именно козел, и что такое в нем есть от этого животного, но спросить как-то не решился. Да и не до этого было. Вася счастливо улыбался, чувствуя, как крепко его прижимают к себе мужские руки, как гладят по спине. Все неприятные мысли отошли на второй план: ссора с матерью, с отцом, проблемы его учителей, заменяясь чистой любовью. Это было именно то, зачем он сюда пришел, и Александр Евгеньевич вновь дал ему это сполна. Но разморенную теплую обстановку прервал звук рингтона. Вася недовольно скривился, не спеша доставать телефон.  — Ты разве не будешь отвечать? — удивился учитель, проводя ногтями по шее мальчика.  — Это мама… Я не знаю, что ей говорить, — разочарованно вздохнул школьник, прикрывая глаза.  — Вась, — строго начал мужчина, — Ответь. Она за тебя волнуется же.  — Но…  — Пожалуйста, — стоял на своем Беличенко. Отвечать не хотелось. Не хотелось всех этих нотаций, нравоучений и прочей промывки мозгов. Мальчик был не уверен, действительно ли все будет так, но так не хотелось терять только что полученное спокойствие. Но Учитель был непреклонен — смотрел своими большими темными глазами, ожидая, пока школьник примет вызов. Вася обреченно вздохнул и быстро, чтобы не успеть передумать, принял вызов.  — Алло, Вася! Вася, ты там? — взволнованно говорила женщина.  — Да, мам, — выдавил из себя мальчик.  — Слава богу! Я тебе уже сколько часов звоню, — облегченно пробормотала она, послышался скрип стульев и хлопок окна, — Васенька, ты где?  — Гуляю, — соврал мальчик, недовольно от этого хмурясь. В принципе, он ведь действительно недавно гулял? Наверное, это ложь во благо?  — Вась, прошу, иди домой, — вздохнула женщина устало, — Прости меня, пожалуйста, я… Я поступила нехорошо, когда позвонила Антону. Звездкин обреченно уткнулся лицом в шею учителя, вжимаясь в нее носом и жмурясь, чувствуя теплые руки на затылке.  — Ты меня прости. Не надо было уходить, — пробормотал Вася, чувствуя, как его успокаивают чужие пальцы на лице и тепло чужого тела.  — Ничего! Ты главное домой приходи, — попросила мама, — Поедим мороженое, хочешь? Теорию Большого Взрыва посмотрим…  — Мам, мы смотрели её сто раз! — цокнул школьник, улыбаясь.  — Ну, сто первый посмотрим, — усмехнулась женщина в трубку, — Ты идешь? Мальчик еще раз оглянул комнату учителей. Тут было так уютно, так по-родному приятно. Хотелось поспать на широкой кровати, поиграть на красном скваере Александра Евгеньевича, пройти уровень на консоли, поболтать с мужчинами. Но все-таки он не мог бросить мать одну. Сюда он наверняка еще вернется.  — Да, мам, щас буду.