Ночная тишина отражается от стен и звенящей пустотой оседает в покоях Королевы. Небо полностью заволакивают темно-синие тучи — не видно ни яркого диска Луны, ни мириадов мерцающих звезд — ничего. Кажется, за стенами Красного замка накрапывает несильный дождь — его можно различить по редким стукам капель и едва слышному журчанию воды. Хотя, может, это лишь разыгравшееся воображение в глухой непроглядной тишине замка. В самих королевских покоях довольно тепло и уютно за счет разожженного накануне вечером очага. Также мягким ласкающим пламенем горит лишь малая часть свеч — Королеве не нужен свет, чтобы пить или выслушивать своего проклятого младшего братца.
Тирион пришел к ней всего минут двадцать назад, и за это время они перемолвились лишь сухими приветствиями, после чего карлик уселся за стол и, не говоря ни слова, присвоил себе один из чистых кубков, налив в него темного сладкого вина и слегка пригубив. Серсея следует его примеру и вновь наполняет свой собственный кубок — кажется, уже раз третий за сегодняшний вечер. Разговор не клеится от слова совсем. Вероятно, потому, что никто из них не хочет заговаривать первым. На самом деле никто из них вообще не хочет заговаривать, раз уж на то пошло. Но тишина не может длиться вечно, а вино, к сожалению, имеет свойство заканчиваться непростительно быстро.
Брат выглядит точно так же, как и обычно — вечно насмехающаяся над всеми полуулыбка и блеск в глазах. Но, если присмотреться, легко заметить, как сильно его вымотали несколько последних недель. Губы подрагивают, и улыбка периодически спадает с него, не находя сил держаться дальше. Блеск в глазах остался лишь благодаря удачному блику свечи — от внутренней энергии больше нет и следа. Уродливый шрам, полученный в битве при Черноводной, все еще слегка отливает краснотой, ярко выделяясь на бледном и еще более осунувшемся из-за усталости и недосыпа лице. Кажется, Серсея теряет и второго брата — от прежнего Тириона остался разве что только ум, заметный в чужих глазах даже во мраке полуосвещенной комнаты.
Серсея успевает сделать лишь пару небольших глотков из своего кубка, когда Тирион уже допивает свое вино и с шумным выдохом поворачивается к сестре, которая сидит напротив него.
— Ты виделась с Джейме? — осторожно, словно приближаясь к разъяренной львице, спрашивает карлик, и его слова слишком быстро тонут в густой тишине комнаты.
— Да, — спокойно отвечает Королева и задумчиво вертит в руке позолоченный кубок, вглядываясь в зловеще-темную жидкость.
— И что ты думаешь?
— Что я думаю? — медленно повторяет женщина, словно пробует слова на вкус, вертит на кончике языка, смакует как хорошее вино. — Думаю, что он уже довольно неплохо освоился в замке за те несколько дней, что успел провести здесь. Неплохо — для человека, который не помнит абсолютно ничего.
Тирион хмыкает и бросает на сестру взгляд, четко говорящий «Серьезно? Думаешь, я в это поверю?». Но Серсея лишь кривит губы и отпивает из кубка, упорно игнорируя немую реплику младшего брата. Тогда карлик, наливая себе еще вина, все-таки озвучивает свою мысль, потому что не готов так просто расстаться с этим разговором — ему искренне интересно, что же сейчас происходит с его дражайшей сестрицей из-за — фактически — потери Джейме.
— Ну кое-что он все-таки уже вспомнил, — напоминает Тирион, но легче от этого не становится. — Да брось, Серсея! Я знаю, что Джейме значил для тебя, так что давай поговорим откровенно. Что ты думаешь обо всей этой ситуации? — мужчина, дабы обрисовать «всю эту ситуацию», вскидывает руку с наполненным кубком, от чего половина содержимого расплескивается на стол и пол, но все это остается незамеченным.
Королева продолжает гипнотизировать собственный кубок и поджимает губы, когда понимает, что понятия не имеет, как ответить на поставленный перед ней вопрос. Вариант признаться честно и поговорить с Тирионом по душам кажется слишком нереальным и смехотворным, поэтому сразу же летит в пекло. Она не станет говорить с ним о Джейме. Нет, не в этой жизни. Хотя… младший брат ведь действительно единственный человек, способный понять все ее переживания и тревоги. Он ведь тоже любил Джейме — гораздо больше, чем любого другого члена их семьи. И Тирион тоже потерял единственного человека, который всегда был добр к нему. Надо же, Серсея никогда и подумать не могла, что их может сблизить потеря Джейме.
Женщина неспешно и очень грациозно поднимается со своего места и отходит к окну, так и не обронив ни слова. На улице действительно накрапывает несильный дождь, испещряя миллионами капель залив Черноводной. Говорить не хочется. Не хочется думать и вспоминать пустые глаза брата. О Боги, зачем Тирион вообще затеял весь этот разговор?
— Почему ты не сказал ему, какими в действительности были наши отношения? — смотря на укрытые ночной темнотой воды и холмы Королевской Гавани, отвечает Серсея вопросом на вопрос, вдруг вспомнив то, что волнует ее уже несколько дней с момента того первого и пока единственного разговора с Джейме.
Фраза «как брат и сестра» кровоточащей раной отзывается где-то внутри, и Королеве остается лишь залить ее вином, чтобы унять боль. Темнота снаружи завораживает и опустошает, поглощает все мысли, забирается в душу, залечивает раны. Но лишь на мгновения. Тихий голос брата, который в абсолютной тишине покоев звучит даже оглушающе, едва не заставляет женщину вздрогнуть, но ей все же удается не шелохнуться.
— Я не настолько плохой брат, каким ты меня представляешь, Серсея. Ваши отношения с Джейме — не мое дело. И кто я вообще такой, чтобы рассказывать кому-то о подобном? Я решил, что ты сама скажешь ему, когда сочтешь нужным. Или пусть он сам вспомнит — как угодно, — Тирион — не Серсея, он честно отвечает на заданный вопрос.
— Спасибо, — едва слышно шепчет Королева, но ее шепот сразу же смешивается с влажной уличной темнотой и сладким вином, поднесенным к губам.
Серсея почти уверена, что Тирион не услышал этого единственного слова, сорвавшегося с языка — такого слабого и беспомощного слова. Но Тирион услышал — проигнорировал, но услышал. Тирион вообще слышит и замечает почти все вокруг себя. А не заметить бесконечно тоскливый взгляд зеленых глаз сестры и ее явные страдания просто невозможно. Ему искренне жаль Серсею. Эта жалость каким-то странным и совершенно неожиданным пятном расползается по телу — словно пролил на себя кубок вина и смотришь, как пятно медленно пожирает дорогую ткань одежды. Тирион правда не думал, что когда-нибудь сможет так сочувствовать сестре. Но вот он здесь — сидит за ее столом с искренним желанием хоть как-то помочь и терпеливо ждет, когда она все-таки соизволит ответить на его вопрос.
В итоге Серсея сдается. Она через силу отрывает взгляд от блаженной темноты за окном и возвращается на прежнее место за столом — напротив Тириона. Тишина плотным куполом окружает их еще какое-то время, но все же и он трескается и осыпается на пол, как куча разбитого стекла.
— Я думаю, что это больше не Джейме, — тихо и даже не взглянув на младшего брата. — Я смотрю на него и думаю: да, это он, Джейме и правда вернулся живым и он здесь. Но стоит только пересмотреть, заглянуть в глаза — его нет. Пусто. Словно незаполненный глиняный сосуд. Не осталось вообще ни капли прежнего, — голос королевы едва слышным шепотом шелестит по комнате и осыпается на пол — туда же к разбившемуся минутой ранее куполу тишины. — И знаешь, это так странно, — быстрый глоток и короткий взгляд на младшего брата — тот слушает так внимательно, словно пьет ее слова вместо вина. — Так странно не видеть в его глазах ту любовь и нежность, что была в них всегда. Всегда. С самого нашего рождения. А теперь ничего этого нет. И я… — Серсея останавливается на минуту и слегка прикусывает губу, не зная, стоит ли говорить свою следующую мысль, или для их враждебных отношений с Тирионом это будет уже лишним откровением. Хотя сегодня и так было сказано слишком много, так что терять уже все равно нечего. — Я боюсь, что так теперь будет всегда. Боюсь, что он не вспомнит. Не вспомнит меня и всего, что нас связывало. Это кажется таким неправильным — прожить всю жизнь вместе и в итоге прийти к такому. Делить почти все воспоминания на двоих — и остаться единственной, кто все это помнит. Неправильно. Так не должно быть. Как угодно, но не так, — сорвавшимся голосом заканчивает Королева.
Серсея чувствует, как сжатая пружина в груди немного ослабевает и растворяется часть напряжения, которое не отпускает ее со дня возвращения Джейме. Едва ли ей станет легче от этой маленькой исповеди, но и хуже точно не станет. Липкое молчание снова скручивается между братом и сестрой, но оно длится совсем не долго, ведь теперь пришла очередь Тириона говорить, а ему действительно есть, что сказать.
— Это Джейме, Серсея. Да, сейчас он, возможно, и не он, но рано или поздно это закончится. Это закончится, уверяю тебя. Он вспомнит. Он уже начал вспоминать. Начал вспоминать тебя. Джейме ведь говорил тебе, что вспомнил ваши детские ночные тренировки с мечом? — Тирион задорно фыркает, он был крайне удивлен, когда брат рассказал ему эту историю. — Было довольно забавно представить тебя с деревянным мячом в руках, — делится мужчина, и губы Серсеи тоже трогает какое-то подобие улыбки. — Знаешь, я думаю, дай тебе меч, и ты завоевала бы весь Вестерос в одиночку; разбила бы армию покойного Робба Старка и вернула Джейме невредимым.
— Как жаль, что меча у меня не было, — сарказм оседает на языке большей сладостью, чем вино.
— Да? А я вот наоборот думаю, нужно благодарить Богов, что ты родилась женщиной и тебе не положено владеть мечом — это значительно сократило число жестоких кровопролитных войн, — шутит Тирион и внутренне ликует, когда улыбка сестры становится чуть шире.
Но улыбкам и смеху нет места в окутанных полумраком покоях Королевы. Совсем скоро они начинают горчить, и хочется стереть с лица этот нелепый показатель счастья. Счастье давно покинуло эти комнаты, и не стоит обманывать себя его мнимым присутствием.
— Он вернется, Серсея, — совершенно серьезным тоном повторяет Тирион.
Женщина поворачивается к нему лицом и, кажется, впервые за вечер смотрит в глаза брату. Что она пытается увидеть в них? Ложь? Насмешку? Может быть, злорадство? В любом случае видит она лишь обезоруживающую искренность и сочувствие — довольно непривычное зрелище. У Богов явно отвратное чувство юмора — всю жизнь Джейме смотрел на нее бесконечно искренне, а Тирион — безразлично. Теперь все иначе. Видимо, весь мир перевернулся одним прекрасным вечером. Перевернулся. Сломался. Разбился. И от этого так плохо, что перестает помогать даже вино.
— В конце концов, все-таки, — в один глоток осушив кубок, вновь заговаривает Тирион и встает со стула, — Джейме слишком сильно тебя любит, чтобы позволить оставаться одной так долго.
Тирион уходит, а Серсея так и остается сидеть на прежнем месте, вслушиваясь в разносящееся по коридорам эхо шагов, и изо всех сил старается не думать над последними словами брата. Не думать. Не прокручивать их в голове тысячу раз. Джейме слишком сильно тебя любит. Джейме слишком.
Джейме…
Королева делает пару крупных глотков вина, но, кажется, совершенно не чувствует вкуса. Она вообще сейчас мало что чувствует. Разве что только бесконечную усталость и желание как можно скорее лечь спать, чтобы хоть на несколько часов забыться неспокойным сном перед тем, как вновь наступит утро и снова придется играть при дворе гордую и сильную Королеву. За столько лет жизни в Красном замке Серсея отлично овладела мастерством актерской игры. Разумеется, никто из ее окружения никогда не сможет отличить, лжет ли она или говорит совершенно искренне. Просто незаменимое умение, когда тебе нужно улыбаться всяким придворным крысам, а на душе у тебя скребутся кошки, вскрывая острыми когтями воспалившиеся раны на сердце.
Несколько минут проходят для Королевы как в тумане. Тишина укрывает мягким одеялом, а тусклый свет горящих свеч нежно касаются уставших глаз. Звук вновь открывающейся двери звучит в царственной тишине совершенно чужеродно — как-будто не от сюда, как-будто где-то не здесь. Серсея прикрывает глаза, собираясь с мыслями и возвращая себе контроль над телом и чувствами. Женщина думает, что это Тирион вернулся — может быть, он что-то забыл сказать. Поэтому, когда открывает глаза, резкие слова слетают с языка быстрее, чем она успевает понять, что перед ней не Тирион.
— Чего тебе еще? — раздраженно и устало.
Но ее взгляд натыкается на летнюю зелень чужих глаз — таких же глаз, как и ее собственные. Брови незваного гостя выгибаются, а на губах появляется усмешка.
— И тебе здравствуй, сестренка, — сарказм и веселье его слов несколько секунд звенит воздухе.
— Я думала, это Тирион, он заходил несколько минут назад, — медленно, словно нехотя, объясняет Серсея и вскидывает рукой, указывая на место, где недавно сидел карлик. — Присаживайся.
Джейме за пару шагов оказывается рядом и опускается на предложенное место. А Серсее вдруг хочется засмеяться от нелепости и абсурдности ситуации. Всего минут пятнадцать назад напротив нее сидел Тирион — брат, которого она ненавидела с самого рождения; сейчас Королева видит рядом с собой Джейме — ее брата-близнеца, с которым они всегда были гораздо ближе, чем положено быть брату и сестре. И если бы Серсею сейчас спросили, чье общество ей предпочтительнее в данную минуту, она, не задумываясь, выбрала бы Тириона. Ну надо же. Как кардинально все может поменяться в одну секунду.
— Да, я знаю, что он был у тебя. Мы столкнулись с ним в коридоре, и он сказал, что ты еще не спишь — вот я и решил зайти. Твое предложение ведь все еще в силе?
— Да, разумеется. Можешь спрашивать, если тебя что-то интересует.
Серсея снова наполняет свой опустевший кубок и легко откидывается на спинку кресла. Переводит взгляд на брата, ищет хоть что-то знакомое. И вдруг Королева ловит себя на мысли, что появившееся несколькими минутами ранее раздражение так никуда и не делось. Серсея злится. И пока даже не понимает — почему.
— Вообще-то для начала я бы сам хотел кое-что рассказать, — говорит Джейме. — Недавно я вспомнил еще кое-что.
У Серсеи даже нет сил, чтобы хоть как-то отреагировать на эту новость. Она выдавливает из себя улыбку, но в душе лишь сильнее начинает злиться — ее бесит все, что происходит.
— И что же ты вспомнил?
— Это опять воспоминание из детства, но мы там немного старше, чем в том первом воспоминании. Нам лет… десять, может быть.
Джейме облизывает губы и тоже облокачивается на спинку, копируя позу сестры. Шарит взглядом по лицу напротив. Изучает? Запоминает? Сравнивает с тем детским образом, который умудрился вспомнить? Не важно. Потому что это тоже раздражает. Серсея едва заметно кривит губы и, не выдерживая прямого внимательного взгляда, чуть встряхивает головой, словно сбрасывая с себя чужой зеленеющий взгляд.
— Я вспомнил, как мы ссорились из-за Тириона, — прокашлявшись, продолжает Джейме. — Кажется, ты его ненавидела, а я никак не мог понять — почему? И я помню, как просил тебя дать ему шанс. Ты… ты сама помнишь тот случай?
Серсея задумывается на минутку. Ссора из-за Тириона. Подобное явление было далеко не редкостью в их замке первые лет семь после рождения карлика. Но каждый раз подобные ссоры так ничем и не заканчивались. Брат и сестра оставались каждый при своем мнении. Хотя, пожалуй, был один случай, который лично Серсее запомнился наиболее четко, хотя именно его она и хотела бы забыть. Им было по девять лет. Тириону — четыре. Он тогда подхватил сильную простуду и не вставал со своей постели, только спал. Они с Джейме в тот раз поссорились особенно сильно, потому что брат мог спекулировать на болезни Тириона и взывать к чувству сострадания Серсеи. И, стоит признать, кое-чего он все-таки добился.
— Мы довольно часто ссорили из-за Тириона, — признает Королева, переключив взгляд обратно на брата. — Но если я правильно определила тот конкретный случай, который ты вспомнил, то у этой ситуации есть продолжение, о котором ты никогда не знал…
***
На дворе стояла холодная и дождливая осень. Небо над Бобровым Утесом оставалось заволочено серыми хмурыми тучами почти двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю. Дождь тоже лил, почти не переставая, превращая мощеные дороги в сплошное поле луж и грязи. Говорили, что обычные дороги, выходящие из города и ведущие в ближайшие поселения, превратились в настоящее болото, через которое сложно было и пройти пешим, и проехать на повозке. По самому замку же гуляли ледяные сквозняки, от которых можно было укрыться только в непосредственной близости от ярко горящих очагов. Осень выдалась действительно холодной, и страшно было думать, какая же в таком случае их ждет зима.
Именно в такую промозглую дождливую пору произошли два важных события. Первое — Лорд Бобрового Утеса, Тайвин Ланнистер, был призван в столицу, чтобы принять участие в решении каких-то насущных государственных вопросов — а сам он принял решение намного более мелкого масштаба. Тайвин Ланнистер решил взять с собой в Королевскую Гавань своего старшего сына Джейме. Второе — Тирион, младший сын Лорда Тайвина, очень сильно простудился. Мальчик часто бегал по продуваемым ветром коридорам и залам, и в итоге, все-таки слег с какой-то болезнью. Карлик почти ничего ел, только пил подаваемые мейстером снадобья и постоянно спал, иногда заходясь в приступах кашля или пребывая в бреду от высокой температуры.
Серсею болезнь младшего брата совершенно не волновала — она все еще не могла простить ему смерть их матери. Но вот отъезд Джейме был для нее настоящим ударом. Во-первых, Джейме побывает в Королевской Гавани, самом прекрасном городе всего Вестероса, посетить который — давняя мечта Серсеи, но ее отец с собой не берет. Во-вторых, ей было страшно представить свою жизнь без Джейме все то время, что он будет в столице с отцом. Они ведь еще никогда не бывали так далеко друг от друга и так долго. Ей не хотелось оставаться одной — именно об этом она и сказала Джейме как-то раз, сидя в своих покоях, куда получасом ранее зашел ее брат.
— Ты будешь не одна, Серсея, с тобой останется Тирион, — брат говорил совершенно серьезным голосом.
— Смеешься, Джейме? — девочка скривила губы и зажмурилась, словно съела очень кислую ягоду.
— А что такого? Он очень болен, а ты могла бы для приличия хотя бы сделать вид, что беспокоишься о нем, — Джейме нахмурил брови: он не любил говорить о младшем брате с сестрой. — Сходила бы к нему хоть разок, узнала как он.
— Мне плевать, как он. Я хочу, чтобы он умер, — с кипящей ненавистью в голосе, ответила Серсея.
— Да как ты можешь так говорить? Он наш брат!
— Он убил нашу мать!
— И ты правда винишь его в этом? Тирион не виноват, Серсея.
У девочки загорелись щеки от бурлящей внутри ярости, она скрестила руки на груди и фыркнула, вложив в это действие все возможное отвращение. Джейме тоже начинал злиться, но его злость никогда не достигала таких масштабов, как у сестры. Он мог лишь ответить ей слишком грубо, и все. С сестрой он никогда не мог позволить себе по-настоящему разозлиться, и уж тем более — разозлиться на нее.
— Но он жив, Джейме. Понимаешь? Жив. А наша мать — нет, — девочка произнесла с истинно валирийской сталью в голосе.
Джейме уже подумал, что и эта битва останется проиграна им, но все же решил попробовать еще раз.
— Серсея, послушай, — спокойно и почти нежно начал он, — Тирион сильно болен. Очень сильно. И вполне может быть, что твоя мечта сбудется и он умрет в ближайшие несколько дней. Неужели тебе действительно нисколько не жаль его? Неужели ты действительно хочешь, чтобы он умер вот так, не дожив всего месяц до своего пятилетия? Он же всего лишь ребенок. А ты не настолько бездушна, чтобы ничего не чувствовать по этому поводу, — во время своего монолога Джейме медленно подходил к сестре и на последней фразе рискнул взять ее ладонь в свою, для большего эффекта от своих слов.
Серсея колебалась какое-то время, но в итоге все-таки высвободила свою ладонь из рук брата и упрямо посмотрела тому в глаза, гордо вскинув подбородок. Джейме понял все и без слов. Он снова проиграл. Его сестра слишком упряма, чтобы слушать кого-то.
— Знаешь что, Серсея. Я даже рад, что уеду отсюда в Королевскую Гавань и хоть несколько месяцев смогу отдохнуть от тебя и твоей глупой ненависти к нашему младшему брату, — спокойно сказал Джейме и решительно вышел из покоев сестры, оставляя ту наедине со своим дурацким упрямством и ненавистью.
Джейме с отцом отправились в путь ранним утром на следующий же день, и брат даже не попрощался с Серсеей. Ему и самому было плохо от того, что он оставляет ее одну так надолго, даже не сказав ничего на прощание, но, с другой стороны, он понимал, что они все-таки поссорились, и если она не хочет идти на уступки, то и он больше не пойдет.
Серсея же долго не могла понять, какие чувства испытывает по отношению к поступку Джейме. Сначала, конечно, была злость. Девочка полдня проходила с горящими от ярости щеками и срывалась на каждого, кому хватало смелости приблизиться к разъяренной девятилетней Леди. Но потом злость сменилась страхом. Что, если в этот раз она так сильно разозлила Джейме, что он теперь ненавидит ее? Ненавидит и не хочет больше видеть. Что, если он решит остаться в Королевской Гавани, чтобы больше никогда не видеть сестру? В итоге оставшиеся полдня Серсея просидела в своих покоях с тяжелой тоской на сердце. А наутро она все-таки смирилась с положением дел.
Серсея решила, что, если сейчас ей приходится выбирать между жизнью с Джейме и жизнью без него, она выберет первое, даже несмотря на то, что для этого ей придется попытаться — попытаться — быть хорошей сестрой для Тириона. От последней мысли Серсее снова стало тоскливо. Отлично, Джейме нет всего второй день, а она уже решила перестать ненавидеть младшего брата. Что же дальше-то тогда будет?
***
— Какое продолжение? — спрашивает Джейме, когда сестра надолго замолкает, явно не собираясь продолжать реплику.
— Ты уехал с отцом в Королевскую Гавань, а я осталась с больным Тирионом. Я тогда попыталась строить из себя хорошую сестру ради тебя, но как-то не задалось. К тому моменту Тирион ненавидел меня точно так же, как я его, так что попытка оказалась крайне провальной, — безэмоционально рассказывает Серсея, допивая очередную порцию вина, ибо только вино хоть как-то держит ее на плаву и сохраняет столь шаткое равновесие ее эмоций.
Джейме сидит молча какое-то время и наблюдает, как сестра вновь наполняет свой кубок.
— Ты много пьешь, — ляпает он, когда губы Серсеи касаются холодной позолоты кубка.
Королева хмыкает, вино смешивается с кровью в венах, подогреваемое злостью и раздражением. Она много пьет? О, действительно. Наверно, приятно ему будет узнать, что это по большей части именно его вина.
— Да, — скрипнув зубами, начинает Серсея. — Тебе интересно — почему? Что ж, да хотя бы потому, что мой старший сын собирается жениться на какой-то шлюхе из Хайгардена, а меня отец собирается выдать за ее братца, Лораса Тирелла, — слова — точно яд, прожигают густой воздух между ними.
Конечно, это не единственные и далеко не самые основные причины, почему Серсея ведет себя, как ведет, но Джейме об этом, пожалуй, пока не следует знать.
— Ты так говоришь, как будто это моя вина, — глухо отзывается Джейме и поднимается из кресла, не выдерживая звенящего напряжения.
— О, конечно! — наконец-то Королева позволяет себе злую усмешку и даже что-то похожее на смех. — Конечно, Джейме, это не твоя вина. Это ведь не ты затеял конфликт с Нэдом Старком, ввязался в войну с северянами, бросив меня здесь одну на столько времени! А когда вернулся, оказалось, что ты ничего — ничего! — не помнишь. Но да, Джейме, ты, конечно же, ни в чем не виноват, — голос Серсеи срывается на крик, который гулко отражается от стен и тревожит слабые огоньки свеч.
— Ты обвиняешь меня в том, в чем я не виноват, и в том, о чем я даже не помню, — спокойно отвечает Джейме. — Разве я могу хоть что-то изменить теперь, Серсея? По-твоему… — мужчина собирался сказать что-то еще, но Королева его перебила.
— Мой Джейме сделал бы все, что угодно, чтобы не допустить этого, — в голосе мрачная злость, как кованая сталь, а в глазах, обращенных к брату, впервые за долгие годы их совместной жизни — отвращение, ясно граничащее с ненавистью.
— Что ж, — мужчина хмыкает с какой-то тоской во взгляде. — Тогда прости, что я больше не
твой Джейме.
Чужие слова пропитаны тоской и острыми шипами, которые с размаха врезаются в грудь, вышибая из легких воздух. Серсея чувствует, как новая порция обвинений застревает у нее в горле, а глаза начинает неприятно щипать от набегающей влаги. В глазах плещется тщетно скрываемый ужас от болезненных слов брата. Женщина пару раз сжимает и разжимает кулаки, впиваясь ногтями в нежную кожу ладоней, чтобы хоть как-то отвлечь себя от мгновенно разверзнувшейся пустоты внутри. Серсея растягивает губы в ухмылке — в презрительной такой ухмылке, не предвещающей ничего хорошего.
— Вот тут ты прав — ты больше не Джейме, — точка. — Не смею Вас больше задерживать, — поднявшись со своего места, сухо бросает Королева, отворачивается от брата и отходит к окнам.
Она слышит, как Джейме неуверенно топчется на месте еще какое-то время, но в итоге все-таки вздыхает и поспешно выходит из покоев сестры. Она слышит, как быстро и громко стучит ее сердце. Она слышит, как снаружи капли дождя разбиваются о землю и кирпичные стены. Она слышит, как за дверью ее покоев все еще раздается эхо от быстрых шагов брата.
