Мирное жужжание кофемашины и солнечно-кофейная дымка поджаренных зерен не вызывали волнения, успокаивая разморенное прозаичной работой сознание, пока издали не послышалось намеренно грузное, зверское каблучное отстукивание. Повеяло грядущим бедствием, безжалостно задул ураган ненастья, прогнав умиротворенную атмосферу. Встревоженные инстинкты самосохранения мигом нашли смутьяна; Тэхен вытянулся в позу боеготовности, приняв серьезный вид. Не боялся, но настраивался на худшее, распознав в лице Юнги разгневанную гримасу. Тот грозился тотальной казнью, раскромсав в клочья справедливость.
Забренчав раскаленными нервами, он вырос у барной стойки, глянул хмуро из-под челки.
- Двойной американо, - изверг заказ, будто отплевался. – Без молока.
Беспрекословно занеся нужные данные в кассовый аппарат, Тэхен выбил убористый счет, высыпал звонкую горсть сдачи в протянутую ладонь.
- Сию минуту, - с трудом подавив навязчивое желание съязвить, он принялся исполнять озвученный напиток, ловко управляясь с техникой и добавляя щепотку искусного мастерства.
Дежурное молчание не продержалось долго, лопнув мыльным пузырем, щиплюще попало в глаза едкими брызгами. Сложив руки на груди и нетерпеливо притоптывая ногой, Юнги жевал губу, надеясь не сорваться, но выдумывая что похлеще. Избаловавшись накатившей смутой, хотелось насолить неимоверно, только вот в голову ничего путного не лезло. В итоге изреклось банально, с намеком на жалобу.
- Ты можешь шевелиться быстрее, блин.
- Я – да, а вот с кофемашиной можете сами поспорить, я за ее скорость не ручаюсь, - безучастно подняв вялый взгляд на внезапно растерявшего всю спесь Юнги, обмолвился Тэхен, вспомнив о последствиях, тут же вернулся к работе.
Только вот обещанных камней в его сторону не последовало. Выждав еще пару секунд, бариста на пробу подглядел исподлобья. Напряженно съежившаяся, обозленная на весь мир, но обыкновенно не полыхающая язвами фигура, мрачный, опущенный в пол засомневавшийся взгляд. Странно.
- Вы в порядке? – прочистив горло, неловко рискнул Тэхен.
Получилось смазано, Юнги встрепыхнулся, словно пойманный воробей, завилял взглядом.
- А? В полном, у тебя какие-то претензии? Просто выполняй живее свою работу, - прикрикнуть не получилось, однако угрюмые фразы не дали почвы для новых попыток завязать разговор.
- Как скажете.
Вновь загудела машина, обдавая лицо жарким паром, заструились ручьи кофе, перемешавшись с пылкой дымкой аромата жареных зерен. Юнги вдохнул благоговейно, приняв заказ благодарно, но с привычной небрежностью. Помедлив, он погрел в руках картонный стаканчик, не спешил отходить, будто мешкая, водил глазами по начищенным ботинкам. Тэхен упорно молчал, не желая отхватить лихой пули, смиренно выжидал вердикта.
- У тебя когда-нибудь бывало такое, что в один момент все устоявшиеся принципы рушатся? Что кто-то однажды идет наперекор и ломает все бережно выстроенное? – Юнги решился, помяв зубами губу, замолк.
- Это ведь естественно, - поначалу неуверенно Тэхен все же принялся излагать мысль. – Мир не может крутиться вокруг одного человека, все разные и поступают, как считают нужным. Люди – не товар на конвейере, а если и так, то везде найдется брак, уникумы, которые проявят себя иначе. Я предпочитаю держаться таких, на самом деле, не люблю безликость.
Юнги фыркнул, подняв насмешливо-грустный взгляд на беспристрастного Тэхена. А он ведь был одним из тех, из-за которых шов разошелся, полопались нитки. Уникум. Так он себя назвал, пусть косвенно, однако Юнги запомнил и из головы уже не выкинет, задумается. Что ж, в его словах была своя мудрость, истина, оставалось лишь согласиться, критиковать здесь было нечего.
- Похвально, - он отпил немного кофе, поморщившись непривычной безмолочной горечи, но цепляться не стал – вкус был, несомненно, отменный. – Только нужно ли с подобными бороться, защищая собственные принципы, этого я пока не знаю. Мне не нравится, когда в мою жизнь так нагло вмешиваются со стороны.
На что Тэхен лишь беспомощно развел руками, ему не особо хотелось развивать внезапные рассуждения. Представлялось как ходьба по минному полю, выход из зоны комфорта.
- Спасибо, что в этот раз не разлили кофе.
- Да хороший он, что с тебя взять, - посмаковав привкус на языке, отмахнулся Юнги. – Так странно... пришел, чтобы закатить скандал, а в итоге нечаянно излил душу, - он сверкнул глазами, недобро сощурившись, отчего у Тэхена побежали мурашки. Атмосфера явно накалилась, затрещала тишина в периферии.
Вдруг напряженный вакуум раскололи спешные шаги по периметру кофейни. Чонгук пролетел мимо стрелой, вихрем задев чужое восприятие.
- Чонгук, добрый день! – внезапно воспрянув, вытянулся Тэхен. – Чонгук! Чон...
И остался не услышанным, но подозрительно уличенным со стороны Юнги. Тот озадаченно нахмурился, проследив за бурной реакцией и заблестевшими глазами, прицепился к произнесенному имени, а не званию.
- «Чонгук»? А как же соответствующее «мистер Чон» и все к этому прилагающееся? Тэхен, а ты не переходишь ли границы дозволенного?
На что получил взгляд волком и насупившиеся брови. Ковырнул что-то больное, неприятное. Захотелось цапнуть глубже, заглянув под кровяную корочку и изучив как следует, но желание умыть руки и уйти с работы пораньше пересилило. Сегодня Юнги не прочь заняться самобичеванием.
- Ладно-ладно, только не агрись, - злорадная усмешка и долгожданный возврат прежней маски отъявленной суки. – В следующий раз с тобой попиздимся, а сегодня я сжалюсь. Утю-тю, не обижайся только. Бывай!
Решив насолить напоследок, Юнги потрепал сконфузившегося Тэхена за щеку и удалился восвояси. Ему предстояло еще многое переварить и обдумать.
...То был именно тот момент, когда хотелось кричать от бессилия. Потому что надавили на больное, выкроили с сердцевиной и разодрали в пух и прах. Одними лишь словами: коротко и быстро, но как же метко, черт побери. Тэхен хотел было заартачиться, потрясая вслед кулаками и ругательствами, но забился пуще прежнего, вспомнив натуру колкую, но преимущественно мирную и флегматичную.
К переносице сдвинулись брови, и замылился взгляд, пока пытался протереть чашку. И все же задело. Нахлынули посланные некогда к черту, но тайно лелеянные воспоминания. В черепушке вновь завертелась и запестрила кинопленка, неспешно поплыли кадры их первого знакомства...
Он вспомнил бревенчатые половицы в старой кофеюшке на замусоренной улице в одном из пожилых сеульских районов, обвисшую штукатурку и старомодную раскаленную турку, об которую не раз обжигался по собственной глупости. Заторможенно воспроизвел в памяти блики проезжающих мимо редких машин, чей яркий отсвет фар мешался с грязно-желтыми овалами не всегда исправных фонарей. Здесь красовалась кособокая вывеска и облезлые рамы роскошных картин, должные придавать месту некий античный шарм, но выдававшие огрехи бедности с потрохами. Были, также, разбросаны по углам деревянные стулья и столики с нелепым белым покрытием и невымываемыми жирными пятнами. Тут не сочеталась атмосфера с обстановкой, да и вовсе царил анти эстетичный бедлам, однако приходилось как-то терпеть и справляться.
Тэхен работал за гроши, не ведая и не желая свободного времени, застаивал ноги до мозолей и довольно-таки часто скучал в безветрии новых клиентов. Зато справлялся с обязанностями искусно, хоть и безынтересно, тайком нежа мечты о запредельном и броском, никак не вяжущимся с нынешним положением вещей, он прятал заляпанные кофейной гущей эскизы под стойкой и довольствовался ими лишь в минуты крайнего затишья.
Тэхен мечтал стать дизайнером с самого детства. Еще мальчишкой он таскал с тумбочек мамины модные журналы и с забвением зачарованной нимфы листал полюбившийся глянец, водя пухленьким пальчиком по ярким сорочкам и юбкам, засматриваясь на строгие костюмы и дорогие орнаментированные галстуки, восхищаясь пышными коктейльными платьями и воздушными вечерними. Повзрослев, принялся сочетать элементы скудного на тот момент гардероба самостоятельно, подбирая наиболее неожиданные образы, не страшился рисковать с цветами и самодельными выкройками новых изобретений. Не раз он брался за ножницы, сшивал и клеил, кромсал и резал, переделывая на новый лад, соединяя футболки с рубашками и преобразовывая истертые временем джинсы в шорты.
Поначалу невинное хобби давалось с трудом, сказывалась нехватка средств и низкое качество материалов, зачастую приобретаемых на блошином рынке. Однако Тэхен не сдавался, стойко выдерживая насмешки одноклассников и родительские претензии. Ему нравилось, а это было главным.
К сожалению, поступить в подходящий колледж не удалось: промозглая бедность и внезапная болезнь матери отрезали путь к достижению намеченной цели. От детской мечты остались лишь пропитанные кофе пожелтевшие эскизы, да по сей день скрупулезно обхаживаемые надежды вырваться из замкнутого круга рутинного существования.
После окончания школы Тэхену пришлось пахать за двоих в семейной безнадежной кафешке, отбросив мысли о дальнейшем образовании. Новых работников они не могли себе позволить, делили работу с отцом на двоих и кое-как силились оплатить материнский больничный. Выбирать не приходилось, держаться на плаву было как-то нужно.
За бесчисленной горой обязанностей и навалившейся ответственности, Тэхен растерял всех друзей и знакомых, упустил все контакты и связи, будто вывалившись из прежнего кишащего событиями мира в знойную пустошь, забился мерзким тараканом в чахлую нору меж скрипучими половицами. Жизнь перестала мелькать радужными красками, застопорившись на тусклом освещении их неприглядной кофейни, остановилась в одной точке и напрочь отказалась двигаться дальше.
Но, как оно всякий раз случается, когда уже не можешь отличить понедельник от субботы, а декабрь от июня, и на пыльной улице хвори произошел праздник.
Он объявился громовым предвестием, однако не оправдал возвышенных ожиданий. Ни рыцарских доспехов, ни ярко выраженной присущей некогда солидности, а бесхитростный реверс в виде слипшейся в складки рубашки, замызганных дорожной грязью фирменных брюк, желтоватых разводов подмышками и разболтавшегося галстука. Он нещадно шатался, придерживая и смачивая дождевой водой гнилой косяк, с волос крупно капало.
Сделав два глубоких вдоха, незнакомец неровно, но уверенно двинулся к барной стойке, шаркая грязевыми разводами по полу и оставляя за собой зигзагообразную дорожку из воды.
- Двойной эспрессо, пожалуйста, - начал он шатким, охрипшим голосом, натужно подбирая застрявшие на языке слова. – Извините, что беспокою так поздно и не в столь презентабельном виде. Так уж вышло, что я... – запоздало вспомнив, что оправдываться не к лицу, он осекся. – Впрочем, неважно. Мне лишь кофе, прошу.
- Да, конечно... Сию минуту! – пораженный занесенным бурей безобразием, Тэхен не сразу сообразил, как себя повести, но, уловив характерную приличиям деликатность, смягчился, принявшись выполнять заказ. – Вы можете присесть, я принесу.
Грузно завалившись на стул, незнакомец дышал тяжело и шумно, долго смотрел перед собой, сложив треугольником руки у лица, будто пытался за раз справиться с несметным количеством навалившихся задач, терзался объять необъятное. Сварив крепкий, сливающийся с ураганной грязью, кофе, Тэхен скромно поставил чашку на стол.
- Благодарю, - бегло подняв хмурый, но двоившийся взгляд, вежливо кивнул незнакомец.
Он выпил горькую жижу в два глотка, поморщившись от пронзившего глотку жжения, а Тэхен все не спешил отходить, как истукан, прилип к месту, забыв о служебной этике, назойливо стоял над душой, будто боялся, что посетитель тотчас же убежит, не заплатив, или устроит пьяный дебош. Однако опасения не оправдались, энергично поднявшись на ноги и поковырявшись в карманах пиджака, он выудил 15 000 вон и, аккуратно вложив в протянутую вспотевшую ладонь, снисходительно улыбнулся.
- Это за эспрессо и на чай. Понимаю Ваше беспокойство, да и час уже поздний, так что я сейчас же уйду. Кофе был прелестный, мне уже лучше, спасибо.
Заметно придя в себя, он чуть склонил голову в вежливом поклоне и удалился уже ровнее, вернув размеренность и статность еще нетвердой походке. Тэхен заворожено проследил за ним до самого поворота, за которым незнакомец, тщетно закрываясь от дождя под узким навесом, спешно закурил влажную сигарету и, выпустив струю дыма в небо, исчез. Тэхену удалось приметить в его глазах ироничную обреченность, будто пьяную насмешку над самим собой.
...Следующим утром в девять ноль две бойко зазвенел входной колокольчик, разбросав по полу задремавшие секунды сонной безлюдности. Тэхен встрепенулся, смазав угольным карандашом неудавшийся набросок, неловко затолкал листы под полку.
- Доброе утро! – в этот раз живой, приятный слуху голос. Иной, но уже знакомый. – Я к Вам за утренним американо, будьте так добры.
Он подлетел к стойке, пылая деятельной свежестью. Готовый созидать и побеждать, этично улыбнулся, а Тэхен обомлел, нелепо разинув рот – узнал в доблестном красавце вчерашнего оборванца.
- Чон Чонгук, - протянув ладонь для рукопожатия и чуть задержав взгляд на именном бейджике. – А Вы, полагаю, Ким Тэхен, верно? Спешу сообщить, что у Вас просто изумительный кофе. Я бы хотел предложить Вам работу в своей компании, если желаете...
...Далее мысли Тэхена оборвались, смешавшись в кучу лишних воспоминаний, истерли значимую суть. Помешкав еще пару дней и выпытав из Чонгука доброжелательно деловое к себе расположение, он все же вступил в должность спустя неделю, однако после встретился с небывалым раннее хладнокровием и безразличием, что предательски задевало за живое, опуская настрой и руки. Ведь его заметили, обласкали и приняли с распростертыми объятиями, а затем вымочили во льду дождевой лужи и кинули на растерзание бешеным моделям с обостренной манией величия, во главе которых – местный Царь и Бог – Мин Юнги, кому удачно удалось подковырнуть то солено-шипучее, что не впервой расстраивало, а теперь и невмоготу злило.
Стиснув кулаки, Тэхен в чувствах пнул стойку, откуда листопадом посыпались угольно-кофейные эскизы.
***
Озноб бил ключом из разодранной грудины; было то холодно, то жарко, а после трясло в предсмертном припадке экстаза. Они лакали расплавленную соль с локтевых изгибов и запястий – пот – ошпаривающе ледяной. Мешались чувства с восприятием, изнывало обострившееся осязание, и сердце отбивало румбу.
Нокаут. Софиты. Забвение.
Возрождение из пепла и триумфальное сгорание феникса – искусно вырисовывалось в скребущееся изнутри «кажется», а в действительности топорщилось отвратительной наружной правдой: два блекло-лиловых цветочка экстази и животное желание трахаться. Не они, а лишь синтетические альтернативы обострившейся нелегальной энергии. Колючие прикосновения обволакивали и зажимали в тиски, смешиваясь с тьмой, белок затуманивало демоническими чернилами, и черные дыры разверзались в сознании.
Озлобленно, дерзко, на грани. Чимин впивался в чужие ребра, сквозил царапинами плечи и затягивал узлы на мокрых волосах. Скакал как ошалелый, до красных вмятин придерживаемый за бедра. У него срывались жалобно-сиплые стоны, и дыхание перетекало в хрип, сливаясь с вторичным – главного виновника текущей вакханалии.
Насмотревшись на бесстыже обворожительную картинку снизу-вверх, обнаглевший дилер оторвал от лакомого кусочка свою малышку и резко развернул на колени, заломив шаловливые ручки за спину. Смачно натянув со спины, он принялся оглаживать чиминов член, запрещая удовлетворять себя самостоятельно.
Стоны слетели с петель и застряли в горле, зажмурившись, Чимин дышал через раз, выгибаясь на обороте через плечо, пытался найти соленые блядские губы. Поймав за нижнюю, искромсал внутреннюю часть до крови, получив хлесткий шлепок по левой ягодице, вскрикнул, а после упился бордовым железом, вылизав остатки с десен.
Накрыло.
Наркотический эффект не продлился долго, опьянение спало вместе с оргазмом. Разорвав последние частички экстаза на атомы, он оставил после себя лишь мелкую дрожь в пальцах и прохладный озноб привычного уже отходняка.
Чимин упал пластом, уткнувшись в измятые плоские подушки, простынь измазалась стекающими с ляжек лужами спермы, ладони слиплись, а тело еще будто ощущало отступающие волны фееричного финала. Свалившаяся рядом туша тяжело дышала и пронзительно пахла феромонами, не давая пока улетучиться воспоминаниям о минувшем сексе. Найдя в себе силы, Чимин перебрался чуть ближе, – под бок – угаснув в полудреме.
Он так и не сумел справиться с фактом близости своего потенциального убийцы. Получив злосчастное смс с любезной угрозой, не захотел разбираться и вновь обращаться в полицию, возбуждая дело, а струсил и мгновенно смотал удочки, бросив Чонгука в безызвестности о своем местонахождении. Исчез прямо перед грядущим показом, завязанным на его эксцентричной персоне, подложил свинью мнительно и мерзко, обналичив захваченные напоследок фишки.
Предательство выстрелило ожидаемо, но чересчур рано, что немало подкосило Чонгука, раскорежив давно набросанный план дальнейших действий. Тайком, и то скороговоркой, зачинатель заранее обреченного фарса смог поделиться лишь с Юнги, который возликовал, но не подал виду, ведь знал, что на случай чиминова не возвращения главную роль оправданно отведут ему.
Вышло некрасиво, Чимин признавал, хотя и спешить в прежнюю колею не планировал. Его эгоцентрично заботило одно только свое благополучие и духовная стабильность, которую он, к сожалению, с обеих сторон медали изнашивал вполне осознанно, с тем лишь различием, что алкоголь и наркотики вызывали приятный эффект, в отличие от стресса и переутомления.
Отрекшись от чонгукова покровительства, Чимин легкомысленно примкнул к старому побитому жизнью другу – Чон Хосоку, прожженному дилеру бродяге, снимающему засранную однушку за несметные долги и откупающемуся некачественными порошками по завышенным ценам.
Знакомые со старшей школы, вместе они пережили многое, первые подростковые победы и провалы, несмелые шажки к пробе пока еще запрещенного, но искушающего, а после незаконного и дурманящего. Связавшись с дурной компашкой в выпускном классе, Хосок затянул туда же излизанного домашними аристократическими порядками, но далеко не смиренного паиньку Чимина.
Начали потихоньку – с красных глаз и заразительного смеха, а после перешли на потерю временного пространства, трясущиеся руки и горькие глубокие поцелуи. Наркотики заставили их свернуть не туда и почувствовать нечто необычное, скрытое от внешнего мира, им же не принятое: в груди извечно клокотало желание, а ладони скользили ниже, уже ощущая взаимное острое возбуждение, повсеместно с ширинками разъезжались границы дозволенного.
Первый сексуальный опыт – также совместная заслуга.
Далее последовала некая игра в кошки-мышки, юношескую изломанную любовь, в которой на первом месте страдание, а после уже совместное счастье. Чимин часто ластился и плакался, в то время как Хосок выслушивал, но оставлял без утешения, ведь умалчивал те грязные подробности личной жизни, которые уже никак было не залатать и не исправить. Чимин нередко клялся в фантомном «навсегда» и обещал, что не покинет, на что Хосок вновь молчал и лишь горько улыбался, передавая дымящийся упитанный косяк. Ведь всегда знал, что между ними так, – игра, пустышка.
С тех пор они не виделись почти год, оборвав связи на стыке чиминовой популярности. Такова, вероятно, была безотрадная судьба их никудышного тандема, в котором каждому обозначалась своя роль: ведущая и затерявшаяся на задворках закулисья.
Однако даже сейчас молодой дилер не оставался к Чимину, своей придурошной малышке, равнодушным, оттого и впустил три дня назад, когда тот заявился в панике, глазами навыкате и одной лишь несмелой просьбой: закурить. Так и не решившись выпроводить, Хосок не стал вдаваться в излишние подробности: как давний друг умудрился вынюхать его нынешнее место жительства. По традиции продолжая безмолвствовать, он отошел в сторону и забил пощедрее трубку душистой марихуаной.
Теперь, отойдя от сотрясших тело последствий дикого разврата, Хосок повторил действия трехдневной давности, бесцеремонно светя голой задницей, прощеголял прямиком к своему рабочему царству – столу, на котором изощренно рассыпались табачные бумажки, сушеные бошки и сомнительный желтоватый порошок. Закрутив косяк потолще, он выскользнул на расшатанный железный балкон, где крепко затянулся густым дымом.
- Прикройся, - протягивая потертые шорты на завязках, пробурчал вышедший следом Чимин. Он слегка покачивался, пока пытался натянуть джинсы, зябко ежился от еще студеного весеннего воздуха.
- На эксгибиционизм пока не жаловались, - выдохнув сизую струю, равнодушно отозвался Хосок, но шорты все же принял. – Более того, люди те еще извращенцы, мой друг. Вот, например, девушка в том нижнем окне любит ублажать себя прямо у балконной двери, я заметил. Думаю, она меня тоже, если честно, - задумчиво поскребя щетину, он передал самокрутку. – Жаль, крошка не в моем вкусе.
- Будто бы девушки когда-либо были в твоем вкусе, - усмехнулся Чимин и тут же закашлялся, переборщив с дозой.
- А как же иначе, малышка, - язвительно парировал Хосок, уже расслабленный, облокотился на ржавые балконные перила.
Сделав еще пару затяжек, Чимин почувствовал, как начало приятно покалывать мышцы, словно надувшись вакуумом, закружилась голова. Запоздало поняв подкол, он начал глупо хихикать, одной рукой держась за живот, пока Хосок упорно добивал остатки выжженной меж бумаги травы.
- Возвращался бы ты к своему высокомерному ублюдку подобру-поздорову, - ровный тихий голос прервал веселье, вмиг расхотелось дурачиться. – Чонгуку, в смысле.
- С чего это ты вдруг о нем заговорил? – оскалился Чимин. Он попытался выудить из тонких пальцев ошметки косяка, но Хосок уже затушил тлеющий пепел в жестяную пепельницу. Неровным движением она пошатнулась и выскочила за борт, прямиком в окруженный многоэтажками темный двор.
- Да что ты творишь!.. – не сдержавшись, повысил голос Хосок, скрутил и без того синие запястья. – Приди в себя, Чимин, давно пора. Страдаешь пиздострадальческой хуйней, выдумывая для этого якобы оправдывающие причины и только, - он сплюнул под ноги. – Вместо того чтобы встретиться с действительностью лицом к лицу, сбегаешь, поджав хвост. И после еще что-то заливаешь мне про сложности жизни? Да ты нихуя не знаешь,
малыш, ровным счетом ни-ху-я.
Побледнев, Чимин весь сжался и задрожал, но уже не от холода, а чуть погодя уже и не от страха. Его пробрал немыслимый гнев на человека, на которого, казалось, еще до недавнего времени можно было положиться. Последнего человека на планете, на которого он
думал, можно было положиться.
- Так вот, значит, как, - глаза высохли, но были будто переполнены ядовитыми слезами. – Я пришел к тебе спустя столько времени за помощью, именно к тебе, заметь, понадеявшись, веря, что хотя бы с тобой обрету долгожданный покой от творящегося в округе хаоса, но нет... И ты туда же, плюешь мне в душу, тварь обколотая, даже ты выгоняешь, все вы!..
Он так и не закончил, скорчился и затрясся, не в силах совладать с бешенством. Почти что припадок, как и раньше, отметил Хосок, но не озвучил, лишь закатил глаза.
- Обретешь покой в гробу, а Чонгук все еще ждет тебя, думаю, даже волнуется.
- Да ни черта он не волнуется! Ему от меня нужна лишь заветная прибыль и золотой куш, моя скандально-знаменитая оболочка, а не внутренности, понимаешь?!
- Давно прогнившие, хотел бы отметить, - с завидным спокойствием закончил Хосок и толкнул дверь обратно в провонявшую тяжелым табаком и кислым потом квартиру. – Если хочешь, уходи, я не держу. Обколотой твари как раз нужно заняться сбытом ее драгоценного товара.
Еще с пару секунд посверлив Хосока убийственным взглядом, Чимин сдался, но не в разумную сторону. Отпихнув его руку с дверного косяка, прошествовал внутрь, чтобы начать напоказ сгребать личные вещи в кучу.
- Ну и пошел ты к черту!
***
Внезапный звонок разрушил размеренную офисную рутину; сидевшая на ветке птица испуганно встрепенулась и упорхнула, по пути потеряв пушистое перышко, что не спеша влетело в раскрытую форточку и приземлилось на макушку задремавшему от нервов и недосыпа Чонгуку.
Вздрогнув, он чуть было не смел с массивного дубового стола деловые бумаги. Поправив съехавшие с переносицы рабочие очки и разболтавшийся галстук, Чонгук потянулся к орущей трубке и, только предусмотрительно прочистив горло, разрешил себе ответить.
- Модельное агентство Квишайн, гендиректор Чон Чонгук у телефона, слушаю.
На другом конце линии наступило хриплое молчание, помешкав, кто-то закопошился:
- Пак Чимин у меня.
- Что? Кто Вы?! Алло? Алло!..
Пип-пип-пип...
