дурочка

      Приближение, на секунду размазавшийся фокус, четкость, обнаружение объекта... щелк! Перемещение объектива, теперь выше, захватив разлохмаченную макушку, трясущаяся картинка, наведение фокуса и вновь... щелк! Крупный план, колышущаяся на ветру беззащитная худая фигурка, ближе... зажженная сигарета в тонких пальцах, еще... выловленная мельком улыбка. Удача! Щелк...       Напряженное дыхание перемежалось с разлившимся в груди удовлетворением, внизу живота клокотало возбуждение. Получилось! Наконец-то запечатлеть его улыбку, игривый прищур, освежающий бриз легкой влюбленности в голове, расслабленность движений.       Обезумевший взгляд идолопоклонника был устремлен лишь на него, на безмятежно болтающего о мелочах и за компанию раскуривающего сигаретку напротив круглосуточного магазинчика Пак Чимина. Причину его маниакальных мыслей и мокрых простыней, тремора рук и отчаянного исступления от осознания тупой безответности. Сейчас Чимин смеялся, но, чуть сдвинув камеру, в объектив попадала другая фигура – мощнее, серьезнее, властнее. Не он, а Чон Чонгук был его новой защитой и опорой, временной одержимостью.       Но надолго ли?..       ...Смех, слетающий с губ маленькими искорками, застревающий между зубов и сглатывающийся вместе со слюной – безмятежность. Сгущающиеся сумерки, витающий в воздухе сладковатый запах подкрадывающейся теплой ночи, витиеватые нити вредоносного, но столь привычного дыма – расслабленность. Мягкий, размеренный голос собеседника и задорный огонек на дне полюбившихся глубоких зрачков – защищенность.       Забыв прошлые обиды, они обсуждали наравне взлеты и падения прошедшего показа, даже спустя месяц восхищаясь цепной реакцией как критиковавших, так и восхвалявших развороченное представление, и уже наперед планировали дальнейшие свершения, зарекшись идти рука об руку хотя бы до истечения контракта.       Разум Чонгука был доверху забит эйфорией взлетевших до небес рейтингов, даже между затяжками он раз за разом перемалывал одно и то же слово «успех» в разных его вариациях: иногда затрагивая будущее, иногда прошлое, после же вновь запевая Чимину дифирамбы. Казалось, его язык не умел утомляться. А Чимин слушал и пропускал мимо, смотрел сквозь пальцы, видя лишь блаженное лицо Чонгука, коего нарек своим спасителем, вытянувшим из трясины удушающей болезни, ведь именно благодаря ему он сумел забыть о злонамерениях сталкера, постепенно вернуться к курсу прописанных таблеток и при этом не растерять былой пыл, полностью отдавшись работе в процветавшем Квишайн.       - Ты сегодня у меня? – растерев окурок об асфальт и выдув в сторону финальное облако дыма, спокойно поинтересовался Чонгук. – Нам нужно еще обсудить формат новой фотосессии для презентации весенней коллекции. Думаю, у главных моделей должен быть свой концепт, остальных же можно вытеснить на второй план в одну тематику. Как считаешь?       - Звучит хорошо, - запоздало вынырнув из омута мечтаний, кивнул Чимин. – Нужно ядро, к которому будет приковано внимание и массовка, которая будет создавать полноту картины – так же, как в фильмах или театральных постановках, – отщелкнув окурок на проезжую часть, он невзначай добавил. – Я был бы не прочь заказать пиццу.       Угадав намек, Чонгук задорно подмигнул.       - Заметано.       В разгоревшейся уютом и оживленностью от чиминова присутствия атмосфере они провели оставшуюся часть вечера, с аппетитом уплетая пышущую пряностями и тягучую от сыра пиццу. Не смотря на забитый вкусностями рот, их разговор не прерывался ни на секунду, увлеченно меняя направления с работы на не менее пылкое обсуждение недавно посещенных выставок, просмотренных фильмов и прочтенных статей.       Расположившись в гостиной на мягких софах вокруг журнального столика, Чимин безустанно заливисто хихикал, заваливаясь то на гладкие кожаные подушки, то на стеклянную поверхность столешницы, тогда как Чонгук позволял себе лишь сдержанные усмешки и извечно прикрывался ладонью, скрывая неосторожное умиление и порозовевшие щеки.       За прошедший месяц их отношения заметно улучшились, перейдя со стадии меркантильной взаимовыгоды и неукротимой похоти на стадию полюбовной нежности и крепкого союза деловых партнеров. Тем не менее, они не позволяли себе переходить черту, допустив неуместную романтику и трепетные воздыхания, мутившие разум. Не порхали в животах и бабочки, но уже ощущалась очевидная привязанность вкупе с бескорыстной заботой и переживаниями не столько за собственный кошелек, сколько за уравновешенное состояние второго.       Повиснув на крючке безжалостного предпринимательства, они боялись поддаться довлевшим внутри тесной грудной клетки чувствам, нарочно прикрываясь отрешенностью и лишь редкими ужимками, подсказывающими об истинных эмоциях. Чимин ломался легче, он по сути своей был более хрупким и подверженным влиянию извне, крошился в песочное печенье при мысли о волевом и сильном Чонгуке в своих объятиях, но, боясь признаться даже себе, все громче смеялся, надеясь заглушить таким образом рвущуюся наружу правду. В то время как Чонгук держался более обособлено, заслоняясь разговорами сугубо по делу, однако порой не сдерживаясь в вопросах искусства и эстетики. Чимин нравился ему как собеседник, также привлекал и как личность – не только скандальная, но и глубоко ранимая, мудрая. Он хотел узнать его, понять намерения и ход болезненных мыслей, надеялся, что в силах помочь, оттого украдкой радовался заметной перемене и не забывал проверять регулярность принимаемых таблеток.       Закончив делать пометки касательно текущего проекта, Чонгук устало потянулся, прохрустев застоявшимися костями, предложил выпить чего-нибудь покрепче сладкой кока-колы. Не долго думая, Чимин согласился, отдав предпочтение белому полусухому, и, пока Чонгук на кухне звенел бокалами, украдкой переместился поближе, на уже пригретое, обжитое первым место, по возвращению не оставив иного выбора, как слегка удивленно присесть рядом, приземлив напротив прохладное шардоне, поддернутое освежающей дымкой зеленого винограда.       - Решил подлизаться к боссу? – неловко отшутившись, Чонгук расслабленно откинулся на спинку дивана, вытянув руку вдоль чиминовых плеч, на что тот облокотился точно так же, с удовольствием приняв многозначительный жест.       - Всего лишь хочу быть ближе, - кокетливо улыбнулся он, пригубив ароматного вина. – Замерз.       - Согреть? – спустив руку со спинки на плечи, а после, обхватив за талию, заискивающе прошептал Чонгук, рискуя потерять самоконтроль перед таким нежным и зыбким, бесстыдно ластившимся Чимином.       - Было бы неплохо, мистер Чон, - насмешливо спародировав официальный, ропотный тон подчиненных, Чимин осушил бокал, отставив на журнальный столик.       Тут комната озарилась легким, мутным сиянием лунного диска, расползлись по полу блеклые пятна, согревая холодные, пустующие стены строгого лофта, добавляя загадочности и интимности лакомой атмосфере. Блаженно прищурившись, Чимин отдался моменту, опустив голову на чонгуково твердое, напряженное плечо. Он изголодался по платоническому теплу и распаленной нежности, хотелось ласки, так не достающей в жестоком и лицемерном мире шоу-бизнеса.       Залюбовавшись световыми узорами, Чимин мимолетно прикрыл глаза, ощущая поддатое спиртом дыхание на макушке, трепещущее волосы, и горячее вино, разлившееся в желудке. Чонгук, застыв, словно камень, никак не мог позволить себе вольности, вцепившись взглядом в лунные романтические разводы, он чувствовал, как вспотела ладонь на чиминовой талии, опасался, что их близость может всколыхнуть не до конца остывшее пламя безумия, вновь разворотить хаос и потопить только начавшие выстраиваться дружеские отношения.       Которые априори не имели шанса на выживание между столь пылкими натурами.       Они столкнулись нравами, упрямые, честолюбивые, не терпящие поражения, не желали признавать взаимную влюбленность, однако ничего не могли поделать с явственным желанием, как духовным, так и физическим. Они играли в прятки расколотых душ, встречаясь на периферии, каждый раз надевали маски, беспрерывно, по привычке состязаясь характерами, все не решаясь на простейший, элементарный шаг – открыться.       Но в этот раз кротко пригубленное вино помогло справиться с сомнениями, постаравшись забыть о бушующей пошлой страсти, Чонгук безмолвно вложил чиминову маленькую ручку себе в ладонь, крепко сжав, словно обещая, что станет лучше, распутает нити, что наплели в голове тараканы, и научится понимать душой и сердцем, а не при любом удобном случае набухающим в штанах органом. Разомкнув веки и чуть приподнявшись, Чимин коротко кивнул, словно поняв посыл, потянулся ближе, почти коснувшись пухлыми губами уха, прошептал:       - Мне холодно, - завуалировав несчастное «мне одиноко».       И Чонгук услышал правильно, развернувшись, прижал к себе сильнее, проведя ладонью по колючему загривку, огладил шею, тыльной стороной прошелся по щеке. Он трусливо не смотрел в глаза, но угадывал испытующий, преисполненный горечи, но в то же время томной чувственности, влажный взгляд. Чимин узнал нерешительность в поджатых, вздрагивающих губах напротив, понуро вздохнув, попытался отвернуться, чтобы налить себе еще вина, но тут же был остановлен вдруг обретшей уверенность хваткой. Схватившись за последний шанс, Чонгук вовлек в целомудренный, трепетный – первый настоящий поцелуй. В нем не было разгоревшегося огня вожделения, грязной похоти и вульгарного сладострастия, только невинность и искренность, извинение за коммерческое отношение. Именно то, чего так не хватало.       Растворившись в моменте, Чимин вновь улыбался. Чуть было не разочаровавшись, он заново обрел надежду, второе дыхание, что вернуло к жизни. Он был безмерно благодарен.       За то, что кто-то наконец разглядел в нем человека, а не красивую игрушку.       Обретенную идиллию безнравственно разорвало режущее слух, писклявое уведомление в KakaoTalk. Испуганно вздрогнув, оба столкнулись лбами, сконфуженно рассмеявшись, нарочито медленно, нехотя разорвали окрепшие объятия.       - Кто это тебя беспокоит так поздно? – шутливо-ревниво, но и с долей озабоченности спросил Чонгук.       На что Чимин безыдейно покачал головой, выуживая смартфон из кармана джинсов, но как только он разблокировал главный экран, лоб прорезали глубокие морщины, а нос комично поджался, нахмурившись. Чонгук даже почти засмеялся, как вдруг Чимин панически вскрикнул, рефлекторно отбросив телефон в сторону. С опаской подняв его с пола, Чонгук озадаченно уставился на то, что так напугало. Это были фотографии. Различные, со всевозможных ракурсов, в каких только возможно местах: дома, на улице, в агентстве, ресторане, на выставке и даже... Сообщения со скрытого номера все продолжали приходить, лениво загружая фотографии.       И даже сейчас. Здесь. В данной комнате.       - Это... это же я, да?! – запинаясь, надрывно выкрикнул Чимин, он в ужасе глотал воздух, животный страх пеленой заслонил глаза, из которых неконтролируемо хлынули слезы.       Не найдя иного выхода, Чонгук резко поднялся, принявшись усердно занавешивать окна по всей квартире.       ...Начавшийся приступ остановить было сложно, почти невозможно. Механически гладя по голове, Чонгук сам трясся мелкой дрожью, виски покрывала холодная испарина, зубы сжимались до боли в челюсти. Он все твердил, что нужно заявить в полицию, звонить офицеру, что вел дело, но Чимин без устали в истерике просил, нет, умолял не делать этого. Да, ему было страшно за свою жизнь, но еще более он боялся случайной огласки, обнародования фотографий, а после стремительного угасания исцеляющей славы, возможности заниматься любимым делом. Чимин не переставал повторять, что иначе загнется, попадет в психушку, не выдержит, сломается, и Чонгук все продолжал гладить, гладить... в одной лишь надежде – проснуться.       Ежесекундно нараставшее безумие пресеклось одной лишь спасительно-губительной трелью. Чиминов телефон прокаженно разрывался, мигая до боли знакомым, широко и жизнерадостно скалящимся лицом старого друга.       Звонил Хосок. Нет. Взывал о помощи.       Потеряв связь после раздутой, наболевшей ссоры, Чимин и не думал возобновлять общение, загрузившись работой и грезами о фееричном возвращении на подиум. Эгоистично воспользовавшись, он разорвал остатки красной нити их пагубного тандема, решительно выбрав путь исцеления от вредоносного прошлого, а теперь, будто следуя попятам, оно кричало в жалком припадке «не забывать», внушало тревогу и недоверие.       - Я думаю, тебе стоит ответить, - судорожно сглотнув слюну, первым обмолвился Чонгук. – И поставь на громкую.       Заторможенно повиновавшись, Чимин трясущимися пальцами вывел на экране зеленую полоску, напряженно вслушавшись в шебаршащие помехи на заднем плане. Знакомый голос сливался с шумом, пропадал и вновь появлялся, заведенно нашептывал и скрежещуще плакал. Чимин с трудом разобрал слова.       - Помогите... Он... он пришел за мной...       - К-кто? – хрипло выдавил Чимин; сердце гулко билось в груди, грозясь в любой момент пропустить удар. – Кредиторы? Полиция? Или у тебя глюки? Говори, что случилось, Хосок!       - Ему нужен ты... Он хочет, чтобы ты пришел, Чимин... Иначе...       Что-то тяжелое ухнуло на пол, сломанный голос затмил грохот, шаркающие шаги, пронзительный визг, потное сипение прямо в трубку. Конец связи. Гробовая тишина, и лишь стальная хватка Чонгука на чиминовом плече, удерживающая от неминуемого.       А затем вновь невинное, по-детски милое уведомление с голым адресом и ниже приписка:       «Поторопись».

***

      Шумные рабочие будни, сновавшие туда-сюда то веселящиеся толпы новичков, то сосредоточенные поджарые одиночки. И все они приветливо улыбались, вежливо сгибаясь в почтительном поклоне при виде старшего по званию, замученного и выжатого ветхой губкой Мин Юнги. Он только слабо кивал в ответ, отстраненно исследуя пустоту, выслеживая траекторию кружащегося на солнце роя пылинок.       Юнги устал. Он больше не чувствовал легкого вдохновенного окрыления, не имел мечты и цели, к которым стремиться. Наконец, достигнув пика, заскучал и всерьез задумался: а что же дальше? Уличив в Тэхене незапятнанную пташку, блещущую энтузиазмом, он возвел ее на престол, помог опериться и теперь должен бы ощущать гордость или удовлетворение, но... Юнги, кажется, перегорел, сломался.       Прислонившись к холодной, затаившейся в тени стене около мощно раскинувшегося, расцветшего фикуса, он украдкой наблюдал за барной стойкой, где больше по обычаю не обитал печально-задумчивый, саркастично-вежливый Тэхен, и не витала дымка полюбившегося кофе с изысканным солнечным привкусом. Юнги не успел и глазом моргнуть, как его заменил другой – назойливо-елейный, до зуда правильный и льстивый бариста, что готов был чуть ли не жопу вылизать за лишнюю горстку чаевых.       Юнги осточертело. С отвращением поглядев на свой капучино, он незаметно выплеснул добрую часть в бедное растение, сдобрив оставшиеся водянисто-кофейные разводы щедрой стопкой карманного виски. Едкий спирт вспыхнул в гортани, губы обжег пьяный поцелуй, забытый в прошлом.       - Мистер Мин! – сзади подскочил как всегда необъяснимо встревоженный, раболепный секретарь Кан, скомкано пролепетал, - Вас вызывают в примерочную, готовы пробные костюмы для предстоящей фотосессии.       - Понял, - даже не оглянувшись, вяло отрезал Юнги и поспешил удалиться, по пути потягивая жгучую кофейную жижу. Уже третью за сегодня.       В примерочной его встретили добродушными манерными возгласами. Тетушка Сун – швея – хлопотала над замерами низенькой хрупкой девочки, будто только-только выпустившейся со старшей школы. Забавно поджав крохотные розовые губки, она сдавлено хихикала от щекотки и смущенно охлаждала ладонями щеки от сыпавшихся на нее комплиментов. Но как только вошел Юнги, все внимание тут же переключилось на него, девчушка испуганно притихла, а тетушка Сун бегло защебетала, вытягивая званого гостя в центр комнаты.       - Юнги, родненький, мы тебя уже заждались. Тут как раз подоспели свеженькие одежды, с пылу с жару, словно только из печи умелых рук нашего талантливого Тэхена, - она засмеялась, гордо нахохлившись.       - Да что Вы, Сун, не стоит меня переоценивать, - в ответ раздался глубокий веселый голос из-за дальних колышущихся занавесок, откуда в то же мгновение показался с иголочки наряженный, слегка запыхавшийся, но счастливо искрящийся Тэхен. – Юнги! – несдержанно воскликнул он, заприметив хмурую фигуру, безрезультатно силящуюся увернуться от чрезмерно энергичной тетушки.       - Ну, стой же ты смирно, сынок, дай мне на тебя поглядеть, какой тебе размерчик больше подойдет. Боже правый, ты так исхудал, родной!..       - Работа у нас такая, особо не разъешься, - грубовато фыркнул Юнги, наконец сдавшись и приняв статичную позу, поймав тэхенов полный ожиданий взгляд, учтиво кивнул в знак приветствия.       Непринужденная, игривая атмосфера сменила свое настроение на тугое подобие грозовой тучи, готовой в любой момент лопнуть тысячью остроконечных капель злобы и раздражения. Юнги всем видом кричал о том, как его все бесит: и та скукожившаяся в углу безвкусная девчонка, и чересчур навязчивая, неаккуратно одергивающая одежды тетушка Сун, и даже ослепительно воодушевленный, возбужденный новым ремеслом Тэхен. Закатывая глаза и то и дело возмущенно вздыхая, Юнги не уставал прикладываться к сладкому стаканчику, успокаиваясь вовсе не кофе.       Когда он в очередной раз нервно притопнул ногой, вдогонку цокнув языком, из-за неосторожной булавки, уколовшей мимо ткани, Тэхен сообразил, что цирк пора заканчивать. Подскочив к совершенно растерявшейся Сун, он бегло нашептал ей что-то на ушко и заговорщически подмигнул девчушке, кивнув на дверь. Обе женщины поспешили покинуть помещение.       Оставшись наедине, Тэхен принял комично укоризненную позу, подбоченившись.       - Поговорим? – начал он, вскинув бровь галкой. – Какая муха тебя снова укусила, рассказывай. Чуть бедную Сун не довел, у нее даже руки затряслись от твоей бесцеремонности.       - Какая муха... – нахально прыснув, Юнги оперся на спинку стула, прилично подкосившись. Виски давно начал действовать, кружа голову и лишая контроля над движениями. – Я всегда был таким, если не заметил.       Нахмурившись, Тэхен пристально оглядел дебошира. Он не совсем понимал, хотя и догадывался, в чем причина столь невежественного поведения. Пусть Юнги и любил поскандалить, а в искусстве хамства ему вовсе не было равных, он никогда не позволял себе терять лицо, оставаясь в глазах других могучим деспотом, нежели неряшливой размазней. Вновь покачнувшись, Юнги опрокинул остатки кофейного стаканчика на язык, с досадой вытряся финальные крохи янтарных капель, после же яростно швырнул скомканный картон в урну.       - Неужели новый бариста настолько хорош, что ты с такой жадностью поглощаешь кофе? Или не совсем кофе? – понадеявшись на благоразумие, осторожно намекнул Тэхен, потихоньку сокращая между ними расстояние.       Он сразу же почувствовал острый запах спирта, осевший хмельным привкусом на языке, в точности как в тот злополучный вечер, что в одну секунду стер субординацию, однако и возвел в общении новую преграду. Стену неловкости и недосказанности, недомолвок и неразделенности случайно возникших чувств. Тэхен мельком уловил на лице Юнги смущение, лишь горестно подтвердив свои догадки. Он попытался отступить на шаг, но был вовлечен в нетерпимые сети дрожащих рук, Юнги смотрел столь совестно и покорно, что Тэхен не сумел воспротивиться, замерев в неумелых объятиях.       - Твой кофе был вкуснее.       Юнги не знал, что сказать, не знал, что и думать. Испугавшись своих же действий, не мог позволить себе признаться, что втюрился подобно старшекласснице, а, не получив ответа (только толерантное избегание разговоров о случившемся), глубоко расстроился и впал в уныние. За прошедший месяц он умудрился опустошить весь домашний бар, растерять былую харизму и устрашающее хладнокровие, совершенно запутавшись, уже не понимал, за что хвататься, оттого и зацепился за, казалось бы, многообещавший эпизод, однако забрел в еще более тернистые дебри. Тэхен был непреклонен.       Сейчас, смотря друг другу в глаза, в одних угадывались мольба и надежда, а в других бесстрастие и сожаление. Юнги, отравленный алкоголем, бесстрашно потянулся к манящим губам напротив, желая повторить поцелуй, что, однажды показалось, помог вернуть мотивацию и интерес к жизни, но вновь был сдержанно отвергнут. Тэхен спустил с небес на землю, строго поглядел исподлобья.       - Не надо. Не падай еще ниже, Юнги, - он тяжело вздохнул, стиснув его плечи. – Посмотри на себя, в кого ты превратился? Пьян посреди рабочего дня, перестал следить за собой, больше похож на половую тряпку, нежели на былого короля всея Квишайн. Где же тот Юнги, который хотел снести мне башку в первый же день знакомства? Где тот самодовольный ублюдок, диктующий свои правила и не признающий иного справедливого слова? Я помню его и уважаю, - сделав заметный акцент на последнем слове, - ведь именно он помог мне достичь мечты, вырваться в люди, но кого я вижу перед собой сейчас? Такого Юнги я не знаю...       Пристыженный и оскорбленный, Юнги выслушал тираду в гордом молчании, мысленно согласившись с каждым словом. Медленно отойдя на пару шагов, он грузно повалился на стул, опустив голову на колени и закрыв ее руками. Мерзкое отвращение к самому себе расползлось гнилостными змеями по внутренностям, точно так же, как алкоголь впитался в кровь, забурлив дурманом в венах.       - Соберись, Юнги...       - Да пошел ты, блять, к чертовой матери, - пьяно пробубнил он, крепче сжимая голову руками. – Я просто запутался. Я... я больше не вижу смысла в том, что делаю. Чего мне добиваться? К чему стремиться? У меня даже нет каких-либо целей и желаний в жизни. Все, что я знаю – это как красиво позировать на камеру. Да, я этого хотел. Да, мечтал. Но в итоге я несчастен, Тэхен! Я всего лишь пытаюсь уцепиться хоть за что-нибудь, за кого-нибудь... кто мог бы сделать меня хоть чуточку счастливым, - сжав зубы, пришлось проглотить всхлип вместе с достоинством. – А после того поцелуя... я, кажется, впервые почувствовал тепло, нежность, что была мне чужда с самого детства. И я просто... видимо, не справился...       Ошеломленный, Тэхен присел рядом на корточки, мягко погладил по загривку и успокаивающе коснулся сухими губами пульсирующего виска.       - Но, к сожалению, я не тот, кто тебе нужен, Юнги. Понимаю, ситуация сложилась так, что именно меня ты увидел в качестве спасительного круга, но я тут не помощник, - тепло шептал Тэхен. – Только ты сам можешь себе помочь.       ...Когда на город опустилась тьма, звезды заслонила густая пелена смога, а дерзко сияющий лунный диск храбро выглянул из облачных оков природы, зазвонил телефон.       Юнги, задремавший в гостиной на кресле, от неожиданности смахнул стоявшую на полу очередную бутылку виски. Отказавшись слушаться пылких речей и измазав пальцы в янтарных лужах спирта и сигаретной сажи, он кое-как добрался до неугомонного раздражителя. На другом конце линии послышалось спешное копошение, а после на окосевшее, смазанное «алло» железное, не терпящее возражений:       - Заменишь меня в агентстве на этой неделе, может, дольше. Отцу я сообщу. У меня форс-мажор. Два раза повторять не буду. Пока.       И прежде чем Юнги хотя бы успел сообразить, что произошло, Чонгук отключился. На данный момент у него забот было куда больше, чем руководство капризными, изнеженными модельками, а вот Юнги наконец-то предоставился спасительный шанс взять себя в руки и начать жизнь с нового листа.