только между нами

На одной ножке. Сквозь потное стекло ладонь к ладони, зорко заглядывая в своё неподвижное отражение — не совсем симметричное. Сэюн охватывает рукой почти детскую узкую ладошку и пядь пустого пространства — взлохмаченный мальчишка за стеклом злится, балансируя на цыпочках, но безнадёжно проигрывает. На руке набухнет синяк — Сэюн отбивает крепкий щелбан с самым невозмутимым видом, что так-то под стать такому большому дяденьке, а затем достаёт из портфеля мороженое в стаканчике, что вообще-то уже идёт вразрез с образом взрослого. Прикладывает его к руке мальчике и на пару секунд прижимает пальцами. — Вот так. Бёнкван пренебрежительно фыркает, выдёргивая руку. Косит глазом в сторону редких прохожих на залитой солнцем мостовой, выходит из телефонной будки и оглядывается на мужчину: "пойдём?" Великая китайская стена невысокого забора, увенчанного колючей проволокой, тянется на километр вдаль, прочь от города, и вместе с ней по обеим сторонам ограды тянутся Сэюн с Бёном в ленивом вечернем променаде. Ветерок приносит дурацкую песенку из чьей-то магнитолы, и Кван подхватывает мотивчик, напевая на свой лад. Дурачится, коверкая слова, а Сэюн невольно прислушивается к его голосу — удивительно свежему и юному. С обратной стороны не видно ничего, кроме русой макушки мальчика: тот сосредоточенно смотрит вперёд на дорогу. Похоже, выдумывает новое развлечение, где он наконец-то сможет выиграть. — Два определения обо мне. Новая игра. — Непутный. Не..большой. — В голосе Сэюна ловко маскируется смешинка. Но мальчик этого даже не замечает. — И всё? — Два определения. Как ты и просил. — Ну давай тогда третье. — Несмышлёный. — В твоё словаре только прилагательные на «не»? А ещё? — … — Чёрт, это уже теряет всякий смысл. — Я же говорю. Несмышлёный. — Прекрати. Великая китайская стена подходит к концу, и Кван торопится первым пересечь черту, отделяющую их. Молча глазеет на сливочные капли, вереницей тянущиеся за Сэюном. Мороженое совсем растаяло в его портфеле. — Ну вот. Я же просил тебя съесть его, пока не потекло. — Сэюн разглядывает обвисший тряпочкой вафельный стакан и относит его в мусорку. — Родители запрещают мне принимать подарки от незнакомых людей. — Кван ложится головой на чужие колени под тент заброшенной беседки. — Ну... почти незнакомых. — В рыжих глазах искринки лета, обволакивающий матовый свет послеполуденного зноя и первые ласки лица напротив подушечками пальцев, отражающихся в его зрачках. Страстный, слишком недетский взгляд. Сэюн чуть отодвигается. — Давай поменяемся. Теперь он укладывается ничком на худые колени. Кван болтает в воздухе ногами, и мужчина не может отвести от них взгляда: прикрытые сползшими белыми гольфами икры исцарапаны в мальчишеских забавах, а обутые в лёгкие сандалии ступни похожи на самую сладкую в мире визуальную медитацию. — Неуютный. — Он поднимается и поправляет волосы, в чью строгость укладки тут же вносит свои коррективы ветер. А затем и руки мальчика. — Заврался. — Бёнкван недоволен. — Предположим, три первых.. ну ладно, с ними я ещё готов смириться, но вот это уже чертовщина какая-то. Однажды ты обнимал меня ровно триста секунд — я засекал! И после этого называешь меня неуютным? Не дразни меня. Он наблюдает, как мужчина хватается за ручку портфеля и исчезает из беседки. — Эй, не прячься! Шорох сзади. Сквозь продранную сетку футбольных ворот, висящую на ограде, на него лукаво прищурился глаз. Бёнкван нисколечко не боится задеть своё самолюбие, вставая на цыпочки перед старшим — слегка незнакомым, который как-то держал его в своих руках целых триста секунд. А наградой ему будут губы в обрамлении ромбика из скрученных верёвок. — Нетерпеливый ты ребёнок. Сэюн смотрит чуть задумчиво — в небольшом отдалении. Ребячьи пересохшие на жаре губы обиженно кривятся, Кван с досадой мнёт в пальцах сетку и резко разворачивается на пятках, аж пыль из-под сандалий летит столбом. — Да кто из нас двоих ребёнок? Беги себе дальше, а я домой пошёл. — Эй, Бён! Ну не злись. Давай провожу. — Старший плетётся вслед, но мальчишка больше не хочет любить звук этих лёгких шагов за своей спиной, ласковый взгляд и тёплые сильные руки. Не хочет любить пропитанную странным и притягательным мужским духом ауру этого человека в футляре строгого костюма. Однако всё же любит. И почти не удивляется, когда его обнимают сзади за плечи, прижимают к груди, щекочут нос приятным парфюмом, исходящим от одежды, гладят по волосам осторожным дыханием. — Засекай ещё триста секунд, — шепчет Сэюн куда-то мальчику в лопатку. Хронометр в голове мерно вытикивает секунду за секундой естественной близости; ему остаётся лишь наблюдать, как на пятидесятой мальчишка разворачивается к нему, обхватывая за шею, а на сотой губы двоих начинают свой очень личный диалог. Строгий взрослый футляр Сэюна трещит по швам под детскими руками, он почти голышом — но теперь это почти не смущает. — Нежный, — со вздохом признаёт он. Бёнкван торжествующе улыбается. Гребнем пальцев ерошит волосы мужчины, разрушая остатки укладки и таинственной атмосферы вокруг этого человека — да, от которой он готов отказаться, получая взамен кое-что более важное. Наконец-то он выиграл.