Тополиный пух

За столом, застеленным веселой цветастой клеенкой, завтракал мужчина. Перед ним стояли тарелка с жареной картошкой и чашка чая. Худощавая женщина с короткой модной стрижкой стояла у окна. — Ну, я пойду? — полувопросительно сказал мужчина, отодвигая пустую тарелку. Женщина безразлично пожала плечами. — Иди. — Ох, Рина, какая же ты… Хоть бы раз сказала: «Останься, Глеб!» Можно подумать, что я тебе не нужен. — А ты мне нужен? — задумчиво переспросила Рина. — Ну, знаешь, Рина… — начал Глеб с обидой. — Ничего я не знаю, — перебила она с той же задумчивой интонацией. — Да и тебе-то какая разница, нужен ты мне или нет? Ты вот хочешь, чтобы я сказала тебе остаться… А ты хоть раз спросил, хочу ли я, чтобы ты приходил? Ты приходишь ко мне, как зверь на водопой. Захотелось тебе, ты и приходишь. Зверь не спрашивает, хочет ли река, чтобы он из нее пил. Глеб встал, большой, широкоплечий. Подошел к Рине, попытался ее обнять. Та легко отстранилась. — Брось, Рина, ну ты же знаешь, как я к тебе отношусь. И ты вроде тоже… — Что тоже, Глеб? Что я знаю? Откуда мне знать, если ты ничего не говоришь? Глеб засопел, и на миг в Рине проснулась былая нежность — точно как обиженный ребенок сопит! — Тебе красивые слова нужны? Зачем? Слов можно сколько угодно наговорить, как будто в них дело. Слова — это ведь только слова. Как будто они что-то доказывают! Рина помолчала, разглядывая Глеба так, словно увидела его впервые. Словно недоумевала, что этот человек делает на ее кухне. — Знаешь, Глеб, я ведь давно не жду от тебя ни подарков, ни цветов… ничего не жду. Но почему же ты даже слов нужных сказать не можешь? Даже настолько себя не хочешь затруднить? Раз это — только слова, то почему же тебе это настолько сложно? Глеб нахмурился. — Странная ты, Рина. Если тебе это важно, так сказала бы. А то ведь столько времени все было нормально, и вдруг… Ну давай, продиктуй, что ли, какие тебе слова нужны! — Брось, — устало отмахнулась Рина. — Ничего мне не нужно. Ты прав, столько времени жила без этого, и дальше проживу. Ты уходить собирался? Ну так иди. Глеб помедлил, словно хотел что-то сказать, подумал, потом махнул рукой и пошел к двери. Рина сказала ему в спину: — У меня, кстати, сегодня день рождения. Да ты иди, иди. Чего уж теперь… Глеб словно споткнулся на пороге. Рина до последнего надеялась, что он обернется, извинится, поздравит… Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Рина вздохнула и стала убирать со стола. В холодильнике стояли бутылка красного вина, миска с маринованным мясом и тортик. Да уж, не так она планировала провести этот день. И в самом деле, что она, спрашивается, сорвалась? Ведь действительно не первый день с Глебом знакома и даже не первый год. И он ее на самом деле любит. Просто такой вот он человек, надо понимать… А может, не надо? Не надо без конца понимать, принимать и приспосабливаться? Глеб такой — а она, Рина, другая. Почему она должна его понимать, а он ее не должен? Рина поставила на место табуретку. Глеб ее недавно отремонтировал, поменял сломанную ножку. Повесила на место полотенце. Вешалку к стене тоже он приладил. Вот такая у него любовь… Может, правда все люди любят по-разному? Больше в доме делать было нечего, Рина накануне все убрала. А вот в саду дела всегда найдутся. Подвязать кусты георгинов, гнущиеся под тяжестью роскошных цветов. Выкопать луковицы тюльпанов. Обработать флоксы от мучнистой росы. И не заметила, как несколько часов пролетели. Вернулась в дом. Готовить обед не стала, просто отрезала кусочек тортика и налила бокал вина. Села перед зеркалом, чокнулась со своим отражением, грустно улыбнулась. Ну, с днем рождения, Рина! Тридцать три года. Пора итоги подводить. Итоги не радовали. Семьи нет — и, надо полагать, уже не будет. И любви нет — яркой, красивой, такой, чтобы потом было что вспомнить. И карьеру не сделала. Чего добилась, спрашивается? Так… сеет разумное, доброе, вечное. Работает библиотекарем, ведет литературный кружок. И кому он нужен, кроме нее самой? Рина сделала еще глоток. Нет, неправда. Нужен. Она вспоминала ребят, которые приходили к ней со своими стихами и рассказами. Много их было… Одни вырастали и уезжали, другие забывали про свои детские увлечения, но были и такие, кто, даже повзрослев, продолжал писать… Но даже не в этом дело. Она ведь не учила их писать стихи — разве этому научишь? Она учила их читать. Вслушиваться, понимать по-настоящему. А еще она учила их смотреть. Они вместе встречали восход, вместе ходили на Провальное озеро, вместе слушали соловьев… Рина надеялась, что это умение понимать стихи, любоваться восходом и слушать соловьев остается у ее ребят навсегда. Оставаться одной в доме было невыносимо. Рина оделась нарядно, подкрасилась и пошла на работу. Летом библиотека по субботам не работала, но она найдет, чем заняться. Книги подклеить, например. Рина не любила отдавать потрепанные книги переплетчику. Лишившись прежней обложки, они становились безликими, одинаковыми. Если книга совсем разваливалась, то выбора уже не было, прошить корешок она сама не могла — ни переплетного станка у нее не было, ни сил не хватало, чтобы пробить страницы шилом. Но все, что можно, она чинила сама. Картон, клейстер, марля, кусочки полотна… Между тем наступил вечер. На первом этаже, под библиотекой, начались танцы. Под музыку и работать было веселее. Наконец Рина положила под пресс последнюю на сегодня книгу. Отмыла банку от остатков клейстера. Поправила чуть расплывшийся макияж. Спустилась по лестнице, вышла через служебный вход. Обошла здание клуба, направляясь к воротам парка. У крыльца клуба стоял паренек. Незнакомый. У нее была хорошая память, пусть не по имени, но хоть в лицо она помнила практически всех, кто к ней ходил. Не местный? В гости к кому-то приехал? Паренек смотрел на нее восторженно и жадно, как ребенок на прилавок с игрушками. Рина прошла было мимо, но взгляд ощущался даже спиной. Никогда прежде Рина не считала себя легкомысленной и склонной к случайным приключениям. Но этот вечер вдруг показался ей таким фантастическим, нереальным. Звезды сияли неправдоподобно ярко, и голова кружилась от запаха последних цветов жасмина и первой скошенной травы, и все было не по правде, не наяву. В такой вечер можно позволить себе любые глупости. Завтра снова настанет правильный, трезвый, разумный день — но это еще не сейчас… И она вдруг развернулась. — Что, парень, погулять не с кем? И он пошел за ней спокойно и доверчиво, и впрямь как ребенок. Женщина вела Лешу какими-то темными переулками, сворачивала в узкие проходы между домами, и это было хорошо. В равнодушном электрическом свете волшебство этой удивительной ночи исчезло бы. Никто не встретился им по дороге. Это была только их ночь. Только для них двоих. На дорогу перед ними выскользнула тощая черная кошка, хотела перебежать на другую сторону. Женщина покачала головой, и кошка послушалась, пропустила, нервно помахивая хвостом. Потом асфальт закончился. Они шли по тропинке среди луга, влажного от росы. Высоко над головой было бархатно-черное небо, и звезды сияли неправдоподобно ярко, а в траве звенели цикады. А раньше Леша думал, что цикады только на юге живут… — Ты кто? — спросил он. — Октябрина, — ответила женщина. — Рина. А ты кто? — Алексей. Леша. А куда мы идем? — Так, гуляем. Мы же гулять пошли. Тропинка под ногами сменилась деревянным настилом, и Леша не сразу понял, что они идут по мостику. Узкому деревянному мостику, зачем-то проложенному прямо над лугом, так, что высокая трава с желтовато-белыми пышными метелочками душистых цветов поднималась вровень с перилами. Потом трава расступилась, внизу блеснула вода. Оказалось, что мостик ведет через ручей. Видно, весной он сильно разливается, потому и понадобилось мост делать таким длинным. — Постоим здесь, — предложила Октябрина. — Мое любимое место. Люблю таволгу… — Это ручей так называется? — не понял Леша. Октябрина посмотрела на него с удивлением. — Это трава так называется. Ручей называется Петричка. Мостик чуть вздрагивал и покачивался под ногами. Звон цикад сливался с журчанием ручья. В прохладном воздухе висел какой-то незнакомый запах — то ли белые цветы со странным названием таволга так пахли, то ли духи у Октябрины. У этой женщины даже имя было необыкновенное! В просвете между деревьями Леша увидел луну. Низко, над самым горизонтом. Очень большую, идеально круглую, невероятного, почти оранжевого цвета. — Полнолунье, — сказал он зачем-то вслух. — Полнолунье, — согласилась Октябрина. — Ты оборотней не боишься? — А у вас тут и оборотни есть? После колодезного холода Провального озера Леша был готов поверить во что угодно. Женщина засмеялась, и в этом смехе было что-то колдовское: — Кто знает, парень… Ведь никто же не признается! Вот, может, я оборотень, сейчас возьму и укушу тебя! Ее лицо вдруг оказалось совсем близко. Зеленые, русалочьи глаза и темно-вишневые, влажно блестящие губы. И Леша не выдержал, потянулся к ней, и как-то оказалось, что его руки легли ей на плечи, а губы встретились… На некоторое время он, кажется, разучился дышать. Или, вернее, обрел способность жить без воздуха. Воздухом для него стала Октябрина, Леша дышал ею, и непонятно, как он жил без нее раньше. Потом она отстранилась, и он перевел дыхание. Она целовалась совсем не так, как его сверстницы. Не ждала его действий и не навязывала ему свои, а как будто разговор с ним вела, отвечала на его движения, принимала, не споря и не соперничая. Как-то само собой его рука соскользнула с Рининого плеча и оказались на ее груди, и грудь очень удобно уместилась в ладони. А вторая рука, наоборот, поднялась к затылку Рины, запуталась в волосах, прохладных и шелковистых, как вода в ручье, и он приблизил голову Рины к себе и снова прижался к ее губам… Леша не знал, долго ли они стояли так на мостике над ручьем. Голова кружилась то ли от запаха таволги, то ли от поцелуев. В очередной раз переведя дыхание, он прошептал: — Октябрина! Октябрина, пойдем куда-нибудь… к тебе! От жаркого шепота мальчишки Рина вдруг опомнилась. Что она делает? Их отношения с Глебом продолжались уже четвертый год, и до сих пор Рина ему не изменяла. А ведь он не был ей верен. Она знала про девчонок, с которыми он на работе любовь крутил. Надо отдать ему должное, он старался скрывать. Но слишком мал их поселок, и слишком много кругом внимательных глаз, чтобы такое можно было скрыть. Она подыгрывала ему, делала вид, будто ничего не замечает. А что тут можно сказать? Скандалить? Ревновать? По какому праву? Она ведь ему не жена… Так ведь и он ей — не муж! — Пойдем! — ответила она. Они шли, держась за руки. То и дело останавливались, чтобы снова и снова целоваться. Леша задыхался от волнения. Октябрина ведь была совсем не такая, как девочки, с которыми он раньше имел дело. Она была… необыкновенная, по-другому не скажешь. И целовалась по-другому. И вообще… Даже имя у нее было необыкновенное, оно королеве подошло бы, императрице. Дорога оказалась неблизкой, но Леша был этому почти рад. Звон цикад, и огромная круглая луна, успевшая подняться довольно высоко, и непонятные ночные запахи… и удивительная, необыкновенная женщина рядом. Они подошли к крыльцу. Рина отперла дверь — замок чуть заедал, ручку надо было тянуть вверх. Вошла, нажала кнопку выключателя. И эти привычные, ежедневные движения вдруг словно отрезвили ее. Сейчас этот паренек увидит ее лицо, разглядит в безжалостном электрическом свете то, что скрывал неверный свет луны… Она же для него старая! Он смотрел счастливо и бездумно. — Леша, — осторожно спросила Рина, — тебе сколько лет? — Двадцать… один — приврал Леша, отчаянно краснея. Ну конечно, зачем он ей, такой удивительной! Он для нее мальчишка… — Леша, а мне ведь сегодня тридцать три года исполнилось! — У тебя сегодня день рождения? Поздравляю! Жалко, что я не знал, — Леша даже немного огорчился. Рина посмотрела на него с интересом. — А что бы ты сделал, если бы знал? — Ну, придумал бы что-нибудь хорошее. Какой-нибудь подарок. Хоть букет цветов нарвал бы. — Обязательно разве нужен подарок? — А как же? День рождения ведь! Особый день, такой раз в году! Рине вдруг отчаянно, до слез стало жалко себя. Такой славный мальчик, вот ведь сокровище кому-то достанется! Кому-то, не ей. Для нее уже поздно. Лет пятнадцать назад надо было ей встретить такого вот светлого мальчика с восторженными глазами, и получить в подарок на день рождения букет цветов, сорванных на ближайшей клумбе, и целоваться на мостике среди цветущей таволги… А теперь не время. Ну почему, почему он ей не встретился тогда? Тогда ему было шесть лет. Только-только букварь стал осваивать. Рина представила себя, восемнадцатилетнюю, рядом с малышом, и не смогла удержаться от нервного смешка. Ведь это нормально — в восемнадцать лет гулять с хорошим парнем, целоваться с ним по вечерам… Почему ей так не повезло? Теперь поздно. Пусть он встретит такую же славную девочку, пусть с ней гуляет по ночам, дышит запахом жасмина и таволги. А она, Рина, ему не нужна, да и он ей, по большому счету, не нужен. Это так… просто ночь, и полнолуние, и цветущая таволга… Рина открыла холодильник, посмотрела на миску с мясом. — Может, ты есть хочешь? — Я тебя хочу! Он снова потянулся к ней с поцелуями. Она мягко отстранила его. Достала початую бутылку вина. Ее бокал так и стоял с утра перед зеркалом. Она достала из буфета второй, наполнила их. — Ну давай, за знакомство! — Нет, за тебя! За твой день рождения, Октябрина! Леше нравилось повторять ее имя. Оно звучало так празднично, сказочно. И очень шло ей. Просто невозможно было представить себе, чтобы эту женщину звали Машей или Катей. Она протянула ему бокал, и он вдруг почувствовал, что хочет пить. Не вина, а просто пить. Во рту пересохло — от поцелуев, что ли? Надо было бы попросить чаю или просто воды, но он постеснялся. А вино оказалось прохладным, кисловатым и вкусным. Леша выпивал в компаниях, конечно, но предпочитал пиво. — Октябрина! Наверное, он сразу захмелел. Или, может, наоборот — потому что все вдруг стало просто и ясно, он перестал мучиться сомнениями и почувствовал себя легко и уверенно. И, поставив на стол пустой бокал, приблизился к Октябрине, положил ей руки на плечи. Это было удивительно. Красиво, как во сне. Стройная мальчишеская фигура, еще не огрузневшая, не отяжелевшая. Загорелый торс, крепкие плечи, узкие бедра. Нежная, шелковистая кожа. И срывающийся, прерывистый шепот, повторяющий какие-то банальные слова — удивительная, необыкновенная, прекрасная… И снова, снова называющий ее по имени. И руки, скользящие по ее телу нетерпеливо, жадно — и одновременно нежно и осторожно. Ох, мальчик, мальчик… Утром он опомнится, но пока длится эта ночь, можно позволить себе забыть о благоразумии, о здравом смысле, о разнице между ними… Это было необыкновенно. Сказочно. Руки и губы Октябрины скользили по его телу, умелые, уверенные, ласковые. Она не подавляла Лешу, не навязывала ему свои желания и не ждала безвольно действий от него. Она изучала его, открывала для себя — и открывалась ему сама. Не спеша, бережно, настраивала его под себя, и сама подстраивалась. Раньше Леша не представлял себе, что так бывает. Он понимал, что он не пара этой замечательной женщине, что он по сравнению с ней — глупый, неопытный, несмышленый… Но хоть на одну ночь можно позволить себе не стесняться неумения и молодости! Потом настало утро. Рина проснулась от бьющего в лицо солнечного луча. Сразу вспомнилась вчерашняя безумная ночь. Может, ей все приснилось? Рядом с ней лежал, раскинув руки, обнаженный юноша. Леша. По мальчишескому лицу скользнула улыбка — что-то хорошее снится… А ей когда последний раз снились сны? Рина встала. Подошла к зеркалу, долго разглядывала себя. Нет, время не обманешь. Сейчас, днем, не скрыть ни морщинок вокруг глаз, ни складки между бровей… Она надела легкий сарафанчик — день обещал быть жарким. И пошла на кухню, готовить завтрак. Она наконец поставила тушиться вчерашнее мясо, сама стала чистить картошку. Смешно. Вчера на этой кухне она кормила жареной картошкой одного мужчину, сегодня будет кормить другого. Наверное, ей должно быть стыдно. Ей было тревожно. Будет ли он вообще завтракать? Или сбежит, едва увидит ее при дневном свете? Леша подошел к ней сзади, босой, в наспех натянутых брюках. Обнял, по-щенячьи ткнулся носом куда-то в плечо, поцеловал в шею. — Доброе утро, Рина! Какая же ты красивая! Они целовались, пока картошка на сковородке не напомнила о себе легким запахом гари. Потом он ел, а она стояла у окна и любовалась им. Точно как вчера. Совершенно по-другому. — Рина, что ты стоишь? — спросил Леша. — Мне так неловко. Сядь со мной, а то я тоже встану! Рина по утрам обычно не ела, аппетита не было. И сейчас не собиралась, думала только чаю выпить. Так, для виду, положила себе немного, чтобы мальчика не смущать. А потом вдруг обнаружила, что кладет добавку. Надо же, сколько она вчера энергии потратила! Смешно. Потом Леша спросил: — А что мы сегодня будем делать? Мы. Сердце у Рины, кажется, ударило невпопад. Мы. — А ты что хочешь? Он подумал немного, посмотрел в окно… — А давай на озеро сходим? На Долгое, где искупаться можно?