Тополиный пух

— Пойдем на Долгое озеро, купаться! — предложил Леша. На Долгом в жаркий воскресный день будет слишком много людей. И среди них непременно найдутся их с Глебом знакомые… Ну и пусть! Рина решительно придушила голос здравого смысла. Она Глебу не жена. Пусть со своими девицами разберется сначала. — Только мне надо к себе зайти, — продолжил Леша, — плавки взять и полотенце. — К себе — это куда? — запоздало поинтересовалась Рина. — Ты вообще откуда? В гости приехал к кому, что ли? — Не в гости, — Леша замотал головой. — На практику. На завод. — И куда же тебя Колобок поселил? Леша застыл в изумлении: — Ты его тоже Колобком зовешь? — Да его все так зовут, как его еще звать! Так где ты живешь-то? — В школе. Он сначала хотел к Никитишне, а потом Фролов сказал как-то непонятно… как будто она меня съест. Рина засмеялась. — Никитишна — самогонщица. На продажу гонит, и для себя, ну, а добрых людей так угощает, из уважения… командировочных, которых к ней селят. Правильно Фролов сделал, что тебя к ней не пустил. Успеешь еще научиться самогонку пить. — А участковый что, не знает? — удивился Леша. — Все знают, — махнула рукой Рина. — Да что участковый, не человек, что ли? Дает подработать старухе. Да ладно, нашли мы с тобой о чем говорить! — Да, — спохватился Леша, — а идти-то мне куда? А то я вчера дорогу не запомнил. Рина объяснила, как дойти до площади, а уж оттуда он и сам знал. Тут, похоже, все дороги проходили через площадь. Договорились встретиться через час около парка. Глядя вслед мальчику, Рина вдруг подумала, что он вполне может и не прийти. Вполне возможно, что он опомнился и нашел пристойный повод исчезнуть. Или, может, по дороге опомнится. Ну и что? Все равно ничего бы у них не вышло. И потому, что он по сравнению с ней — ребенок, что годами, что жизненным опытом. И потому, что он через месяц уедет в Москву. Их жизни, их линии судьбы сошлись на миг в одной точке, чтобы навсегда разойтись. Так что нечего переживать, расстанутся ли они чуть раньше или нет. Какая разница? В крайнем случае она одна искупается. А то и правда, лето к середине подходит, а она еще не купалась! И Рина стала складывать в корзинку полотенце, старое покрывало, чтобы на траву постелить, хлеб, редиску и огурцы… По дороге до школы Леша то и дело переходил на бег — и для того, чтобы поскорее вернуться к Рине, и просто от избытка сил. Торопливо переоделся. Плавки, свежая футболка… Потом полез в чемодан, туда, где между вещей лежал конвертик с деньгами. Надо поздравить Рину с днем рождения. Ну и ладно, что он вчера был… Это заранее поздравлять нельзя, а потом — можно. Денег было не так уж много, но и тратить здесь, как выяснилось, было особенно некуда. Обедал Леша бесплатно, по талонам, которые выдал ему Фролов. Но что он сможет прямо сейчас купить? Универсальным подарком Леша привык считать хорошую книгу. Интересно, есть ли в поселке книжный магазин? Наверняка есть, раз есть школа искусств… А вот есть ли там что-нибудь хорошее — это второй вопрос. Да и закрыт он в воскресенье, конечно. Что еще? Цветы? Цветы можно, конечно. Только ведь они на озеро пойдут, глупо будет тащить букет с собой. Духи? Универмаг на площади сегодня если и работает, то, наверное, с одиннадцати. И как узнать, какие духи нравятся Рине? Он попробовал вспомнить тот удивительный запах, от которого вчера так кружилась голова… Духами это пахло или цветущей таволгой? Рина подошла к воротам парка. Специально опоздала минут на десять. Никогда не опаздывала, а тут решила — чтобы не думать и не ждать. Если Леши там нет, она просто пройдет мимо, как будто и не договаривалась о встрече. Леша вышел ей навстречу, обеими руками протянул большой бумажный кулек. — Рина, это тебе! В смысле, с днем рождения! В кульке оказалась лесная малина. Ароматная, спелая почти до черноты. Добежать до бора мальчик никак не успел бы, значит, на площади купил, у Лизки Панфиловой. — Ты извини, что это сегодня, но я же вчера не знал… Рина опустила голову, пряча лицо в кульке. Чтобы мальчик не увидел слез у нее на глазах. Дурачок. Вот придумал — малину покупать! Ну, почему они не встретились пятнадцать лет назад? Нет, не так — почему пятнадцать лет назад ей не встретился такой же светлый, славный мальчик? — Ты обиделась? — он все-таки заметил ее смятение. — Глупо получилось, да? Но я не знал, что еще придумать… что-нибудь хорошее надо было заранее покупать… а малина сладкая, честное слово! Ты только попробуй! Рина засмеялась. Аккуратно раздвинула вещи в корзинке, положила туда кулек так, чтобы ягоды не помялись. — Ну, пошли! — Ага! Давай, я вещи понесу! Озеро действительно было долгим, и притом довольно узким. Если не знать, то с первого взгляда может показаться, будто это река. Дальний конец озера уходил в лес. — Это бор? — уточнил Леша, вспомнив слова Фролова. Рина удивилась. — Какой же бор, если там одни березы! Это роща. Бор в другой стороне. Если хочешь, сходим как-нибудь. — Как это у вас странно называется! — удивился Леша. — То бор, то роща… Лес — он и есть лес. — Почему же у нас? — возразила Рина. — Это везде так. Бор — это хвойный, а роща — лиственная. Людей на берегу было немало, но и берег длинный, так что тесниться не приходилось. Рина выбрала место под высокой раскидистой ивой. — Простоволосые ивы бросили ветви в ручьи, — проговорил Леша, снова удивляясь длинным, тонким, покачивающимся на ветру веткам. — Чайки кричали: «Чьи вы?», мы отвечали: «Ничьи», — подхватила Рина, ничуть не удивившись. Леша был совершенно уверен, что ни одна его знакомая не знала этих стихов. А Рина знала. Потом он подошел к воде, зачерпнул горсть. Вода была цвета крепкого чая. Он сморщился досадливо: — Грязная… — Чой-то грязная? — удивилась Рина. — Это она темная, потому что с торфяников. А ты на озеро-то посмотри — дно видно. Вода с торфяников самая чистая, ее даже пить можно. В войну торфяным мхом раненых перевязывали. — Нет уж, пить я ее не буду, — проворчал Леша. Впрочем, он уже и сам видел, что неправ. — Ну, и не надо, — согласилась Рина. — Давай купаться! Вместо того, чтобы топтаться у берега, визжа и ойкая, как другие девчонки, Рина сразу бросилась на глубину и поплыла красивым, правильным брассом. Леша, считавший себя неплохим пловцом, догнал ее чуть ли не на середине. Поравнялся с ней, плыл рядом, любуясь, как ее плечи, покрытые ровным золотистым загаром, при каждом гребке на миг появляются над водой, блестя на солнце. — Ты русалка, — восторженно выдохнул он. Рина засмеялась: — Русалки длинноволосые. — А ты — современная русалка. Почему ты думаешь, что они за модой не следят? Она остановилась, повернулась к нему. Положила ему руки на плечи. Целоваться посреди озера было не так уж удобно, но что с того! День казался бесконечно длинным. Беспечный, счастливый день. Они плавали наперегонки, валялись на солнышке, ели огурцы с хлебом — раньше Леше и в голову не пришло бы, что огурцы вкусно есть с черным хлебом. Разумеется, съели и купленную Лешей малину. И целовались, снова и снова целовались. Губы у Рины пахли малиной и были сладкими на вкус… В понедельник Леша проспал и чуть не опоздал на завод. Пришлось выскочить из школы без завтрака и добираться бегом. Но все-таки успел. А ведь никто из его однокурсников, оставшихся в Москве, не стал бы заморачиваться. Ну, опоздал — и ладно. Пришел бы к обеду, а то и вовсе не приходил. Все равно, кому они там, на практике, нужны-то? А он, Леша, был нужен. За эти дни он успел привыкнуть к деловитой и шумной жизни завода, успел влиться в нее, стать ее частью. И это было интересно и удивительно. И здорово было понимать, что он действительно делает нужное и полезное дело. Теперь Леша был по-настоящему рад, что выбрал для себя выездную практику. Сидел бы сейчас дома, в Москве — чего интересного? В обед Колобок почему-то все время посмеивался над Лешей, поддразнивал его. — Да ты, Фролов, посмотри на него! Вот что значит молодость — прямо видно, как кровь кипит! Эх, где мои семнадцать лет! — Мне двадцать, — почему-то обиделся Леша. — Да, это большая разница, — согласился Фролов. Колобок захохотал так, что на них оглянулись от других столиков. А потом Колобок вдруг спросил у Леши: — А красивая она, да? — Кто? — Леша почувствовал, что краснеет. — Да девушка твоя, с кем ты познакомился! У тебя же все на лбу написано крупными буквами. Да не стесняйся ты так! Это нам с Фроловым стоило бы стесняться, а в твои годы оно как раз нормально. А Фролов вдруг положил руку Леше на плечо и сказал очень серьезно: — Стесняться и правда не надо. Когда люди любят друг друга, это всегда хорошо. Помолчал и добавил каким-то странным тоном: — Плохо, когда люди друг друга ненавидят. Колобок тоже посерьезнел, посмотрел на Фролова сочувственно и, кажется, хотел что-то сказать, но промолчал. Остаток дня Фролов был молчаливее обычного. Леша не удержался, улучил момент и спросил Колобка, о чем тот говорил. Колобок чуть поколебался, прежде чем ответить. — Хотел сказать, что, мол, не твое дело, — прямо пояснил он, — а с другой стороны, все равно весь поселок знает, какой смысл от тебя одного скрывать? Жена от него ушла. Нехорошо ушла, по-подлому… А про тебя он правильно сказал — не стесняйся. Любовь — она ведь не спрашивает, сама приходит. И радоваться надо, если она пришла. А если подумать — правда, чего Леше стесняться? Разве они с Риной что-то плохое делают? И только одно омрачало безоблачное Лешино счастье — Рина сказала, чтобы сегодня он не приходил… День тянулся долго. Читателей было мало, как всегда летом. Книги читают зимой, долгими вечерами, а летом у всех хватает других дел — у детей лес и озеро, у взрослых огород. Если погода испортится, если зарядят дожди на несколько дней, тогда, может, и появятся читатели, а так хоть вообще закрывай библиотеку. Рина перебирала карточки, заменяя самые обветшалые, наводила порядок на полках, заново подбирала книги для витрин… И ждала вечера. Вечером будет разговор с Глебом. Рина в этом не сомневалась, потому и сказала Леше не приходить. Он здесь не при чем, он про Глеба и не знал. Рина сама разберется. Она эту кашу заварила, ей и расхлебывать. Рабочий день у нее заканчивался в семь — позже, чем у Глеба. Он и начинал, и заканчивал работу раньше Рины. Ну логично — в библиотеку же люди ходят после работы. Другой мужчина на месте Глеба, наверное, не стал бы ждать, пока она освободится, пришел бы к ней в библиотеку. Другой, но не Глеб. Другая женщина на месте Рины, наверное, нашла бы повод задержаться на работе. Ровно в семь Рина заперла дверь и пошла домой. Глеб ждал у калитки. Она открыла замок, кивнула ему: — Заходи! Глеб криво усмехнулся: — А я уж думал, что ты меня теперь не пустишь. Вошли в дом. Не сговариваясь, привычно пошли на кухню. Рина поставила чайник. Глеб сел на свое обычное место. Туда, где недавно сидел Леша. Помолчали. — Ну что, так и будем сидеть? — первым заговорил Глеб. — Может, расскажешь? — А что рассказывать? — Рина поставила на стол чашки. — Тебе ведь добрые люди уже все рассказали, во всех подробностях, и что было и чего не было. — А что, разве чего-то не было? — Глеб попытался изобразить циничную ухмылку. Рина пожала плечами. — Ну, пожалуй… Примерно как у тебя с Верочкой. Или с Шурочкой? Глеб насупился. — Так ты знаешь? Когда узнала? — А ты сам подумай, — усмехнулась Рина. — Подумай, если ты все узнал на следующий день, то почему мне-то не знать? Поселок маленький, все на виду, добрых людей кругом много… — Я с Веркой на озеро не ходил! — Ну, спасибо тебе за это! За то, что ты мой покой берег, девиц своих от меня скрывал! — Отомстила, значит? Око за око? Рина вдруг посмотрела на него с изумлением. — Послушай, ты всерьез считаешь, что я только о тебе и думаю? Что я это из-за тебя сделала? — Так ведь если ты скажешь, что влюбилась в него с первого взгляда, так я все равно не поверю. — Ты так уверен, что я влюбиться не способна? Глеб ответил не сразу. Серьезно подумал. — Способна, наверное. Только не так. И не в такого. — А ты разбираешься, кто как может влюбляться? Впрочем, ты прав, конечно. Я не влюбилась. Но и о тебе не думала. — А о чем? — Глеб подался вперед, словно боялся прослушать ответ. — Скажи! Рина помедлила, то ли выбирая нужные слова, то ли заглядывая вглубь себя, в собственные мысли. — Не знаю, — сказала она наконец. — Может быть, о том, что у меня день рождения. — Ну да, а я, такой-сякой, не поздравил, — раздраженно бросил Глеб. — Я же говорю, отомстила. — Ну надо же, какое у тебя самомнение! — вырвалось у Рины. — Да при чем здесь вообще ты! Просто… я думала о том, что мне тридцать три года, а я еще ни разу не влюблялась. И в меня ни разу не влюблялись. Так, чтобы красиво, ярко, празднично. Чтобы было что вспомнить. — Празднично, — вздохнул Глеб. — А я, значит, серые будни, да? Рина не ответила. Тягостное молчание прервал свисток закипевшего чайника. Рина ополоснула кипятком заварочник, насыпала две ложки заварки, залила. Спохватилась, что заварила на двоих. — Ты будешь чай? — спросила спокойно, как всегда. Глеб вдруг рассмеялся, и этот смех был так нелеп, неуместен, что Рина вздрогнула. — Как-то неправильно мы с тобой отношения выясняем, — пояснил он. — Вроде в таких случаях скандалить положено. Орать, посуду бить. Водку пить. — Ну хочешь, так давай попробуем, — согласилась Рина. — Хочешь, я сервиз достану, все равно им не пользуюсь? Вдруг поможет. — Я не умею, — махнул рукой Глеб. — Ладно, давай чашку. — Чтобы скандалить? — уточнила Рина. — Чтобы чай пить. Или водку. — Водки у меня нет. Надо было на работе спирта выпить. — Не хочу. Не пью я спирт, ты же знаешь. Глеб придвинул к себе сахарницу, положил четыре ложки сахара, долго и старательно размешивал. — Тяжелый день был? — спросила Рина, глядя на эти медленные, чрезмерно сосредоточенные движения. — Резекция желудка, — безразлично ответил Глеб. — Прободная язва. Вторые сутки прободения. — И как он? Рина знала, что вопрос, выживет ли больной, в эти сроки не имеет смысла. Это только в кино хирург снимает маску со словами: «Будет жить!» — Посмотрим, — пожал плечами Глеб. И вдруг вскинул голову, взял Рину за руку, заговорил горячо, торопливо: — Рина! Рина, что же ты делаешь? Мы же с тобой уже, считай, родные люди, мы друг друга без слов чувствуем! Зачем ты, Рина? Зачем ты с этим мальчишкой? Красиво, празднично, да? Как бенгальский огонь, да? Только ведь он через пять минут погаснет! — Погаснет, — согласилась Рина. — Ну и пусть! Зато будет что вспомнить. — Это неправильно, — убежденно сказал Глеб. — То, что ты делаешь — это неправильно. — Знаешь, я всю жизнь все делала правильно, — тихо сказала Рина. — Училась на «отлично», маму слушалась, зимой без шапки не бегала, домой возвращалась до девяти вечера… Мне тридцать три года, Глеб. Могу я хоть что-то сделать неправильно? — Наверное, можешь, — ответил Глеб. — Конечно, можешь. Ты женщина самостоятельная, ни от кого не зависишь, и от тебя никто не зависит… что же не мочь? Как хочешь, так и делай. Только… а как же я? — А как же Верочка? — не удержалась Рина. — Далась тебе эта Верочка! — Глеб ударил ладонью по столу, чашка подпрыгнула, жалобно звякнув. — Да плевать мне на нее, понимаешь? Что на Верочку, что на Шурочку. Рина покачала головой. — Ты ведь, наверное, сейчас думаешь, что хорошее мне сказал. Что успокоил меня. А ведь это еще обиднее, Глеб. Если бы мне изменял от сильного чувства, от любви с первого взгляда, так это понятно, сердцу не прикажешь. А если тебе на нее плевать… А что ты, интересно, ей про меня говоришь? — Он все равно уедет. Через месяц уедет. Это даже не курортный роман, это я не знаю, как сказать. — Ну и не говори ничего. Мы с тобой вроде уж все сказали. Рина вдруг почувствовала себя очень усталой, этот разговор утомил ее, как тяжелая работа. И как люди умудряются постоянно отношения выяснять? Глеб встал. Взял чашку, подержал ее с таким видом, словно правда хотел разбить. Махнул рукой. И ушел.