***
К тому, что твое убежище вот-вот начнет трансформироваться, можно быть готовым, только если где-то в его стенах спрятана искра. Однажды Оптимус приказал ему удостовериться в верности Омеги Суприма. Мех-корабль – больше напоминающий титана, чем простого кибертронца, – Омега служил Матрице, а не личности, которая ее носит. Тонкости и перипетии с подменами подлинника на реплику**, которые проворачивал Сенат, были ему чужды, он видел Прайма – и подчинялся Прайму. Правда, при этом он слыл легендарным тугодумом, и сложно было представить, чтобы кому-то удалось вовлечь его в интригу против нового правителя планеты. Однако Оптимус предпочитал проверять любое подозрение. От Дамуса требовалось подняться на борт личного корабля Прайма и поболтать с ним. Он сомневался, поскольку раньше никогда не пытался залезть в искру столь громадных мехов, и забрался поглубже в буквальном смысле, чтобы быть ближе. Идея оказалась не очень удачной. Во-первых, похоже, размер не имел значения. Во-вторых, не желая бесить Омегу – а тот был болтом вспыльчивым и оскорбился бы, узнай о сути задания, – Дамус постарался вести себя потише. Диалог он вел, но всячески отвлекал внимание от своей личности… настолько успешно, что в конце концов Омега Суприм спохватился, что не видел Прайма уже некоторое время, и трансформировался с пассажиром внутри. В следующей сцене Роллер вытряхивал из меха размером с космический корабль (преданного Прайму, как и следовало ожидать) своего застрявшего напарника, а Оптимус ржал над ними обоими. Так что однажды Дамус уже оказывался в том положении, когда пол и стены меняются местами, а тебя затягивает в мешанину деталей. Но в тот раз он не сидел в горе! От Омеги хотя бы смело можно было ожидать безумную выходку, а с чего бы убежищу их убивать? Постройка при очередной старой шахте вместила в себя транспортник и всех его пассажиров совершенно свободно. Она была утоплена в склоне, выход наружу – через узкий горизонтальный проем под потолком, подходящий только летунам. Отряд же пришел сюда по высохшему руслу, судя по всему, пробитому именно водой. Идеальное укрытие. Крок сказал, судя по расположению и толщине кабелей, ну и чему-то еще, в чем Глитч уже совсем не разбирался, прямо под ними раньше располагалась плавильня, куда добытая руда попадала через уровень промывки. Такой способ обработки, без химического обогащения, устарел еще до Золотого века, так что немудрено, что река пересохла, а все здесь заржавело. Но масштабы Крока явно восхищали. Глитча вывели прогуляться, чтобы сервоприводы не застыли, и он бродил вдоль стены, пока остальные искали какие-нибудь запасы. Фулкрум вышел из транспортника и сидел в стороне, глядя в пол. Его губы шевелились. Дамус не стал бы ободрять его, а Глитч – не умел. Вернее, так: Дамус солгал бы, спрятав за словами издевку. Похоже поступал Крэнкейз, когда врал, что они в безопасности. Впрочем, он хотя бы тщился убедить в этом себя, а не слушателей! Сходу было понятно, что на Фулкрума ему налить. Поначалу Глитч тоже не думал о Фулкруме. Надеялся, что тот затихнет. Все чего-то боятся – вот, гаснущее поле искр преследует Глитча каждый оффлайн… а Фулкрум делает только хуже! Из отряда лишь Флайвилс не избегал его. А ведь Фулкрум не виноват, что всех бесит, что никому не нужен… и что никогда не сможет справиться с паникой. Однажды она заведет его в могилу. Глитч точно знал. Кроку, Флайвилсу и остальным не с чего было думать, что бедолага обречен, но Глитч видел Фулкрума мертвым всякий раз, когда на него смотрел. С агонизирующим фейсплейтом, распахнутым ртом, пустотой в линзах. И повторял себе: ты будешь виноват. Флайвилс так много говорил об исправлении, о раскаянии, о духовном перевоплощении, что Глитчу хотелось верить: вина может давить не так сильно. Он мучался не от стыда, а от… тоски. И от недоумения. Когда он стал таким? Почему Роллер его не остановил? Ведь все началось с того, что автоботам требовались решительные бойцы! Его не просили хватать пленников за искры, лишать покоя. Он подошел к Фулкруму. Тот вымученно улыбнулся. Оставшись без голоса, Глитч утратил власть над словами. Его речами заслушивались раньше, а теперь он не понимал, как извиниться. Боялся извиниться. Пока что Фулкрум его обожает. Когда ложь вскроется, кроме страха в его искре поселится ненависть. Крок едва ли прислушается к малознакомому кону, раз не спешит казнить Глитча по требованию Мисфайра. Значит, они продолжат путешествие в одном транспортнике – и оба будут страдать. Глитч как раз убеждал себя, что право на прощение нельзя выкупать ложной заботой, и тут пол начал разъезжаться. – Вы что-то активировали? – крикнул Крок. Он – с ловкостью, свойственной, наверное, лишь моноформерам со стажем – забрался по узкой шахте, где болтались покореженные временем цепи подъемника, вверх, и теперь крепко вцепился в стальные трубки каркаса. – Фраг, нет! – с паникой в голосе заорал Крэнкейз с другой стороны. И вот тут появился повод вспомнить Омегу Суприма. Плотный налет, скрывавший створки на полу, трескался, детали сдвигались и перестраивались. Часть – поднималась, часть – уходила вниз. Похоже было, что под ногами раскрывается звезда – и сквозь ее лучи видно трепещущие ячейки рваной сетки. Толстые, облепленные кристаллами солей металлические прутья, из которых она была сплетена, двигались с угрожающим скрипом… Он не сразу рассмотрел, что именно скрипит. Старинный агрегат предназначался для перемалывания. И хотя он рассчитан на сыпучее сырье, а не на живых мехов, лучше туда не падать… Из стены над головой Глитча выступила шестерня, в диаметре – метров двадцать. Флайвилса, стоявшего на техническом балконе рядом с ней и вскрывавшего отогнутые листы в надежде найти там очередную изобретательную хоронушку, сбросило вниз. Он трансформировался – Глитч впервые увидел его альтмод, но лишь на долю клика. Приземлился он уже на ноги. Спинистер по какой-то причине заорал, что он придурок. Хотя дураками были все они… поскольку растерялись, когда надо было бежать. Прямо как Дамус, пока его тащило Омеге Суприму в ложемент ти-кога. Огромадного, кстати, ти-кога. Мисфайр, которого запуск древнего цеха пока еще никак не затронул, вдруг развернулся к выходу и открыл огонь. Крок возмутился было – кругом порядочно поверхностей, рикошет от которых мог бы случайно убить члена команды, – но тотчас одумался. Чутье Мисфайра не подводило, а стрелком он был прекрасным. Так что он только что пристрелил… автобота? – Ловушка! – взвизгнул Крэнкейз. – П-п-праймус, – Фулкрум всплеснул руками и чуть не свалился. Глитч растерянно подставил ему плечо. Руки у него скованы за спиной, равновесие на трясущихся створках очистного бассейна держать тяжело, но не стоит проверять, что внизу. Становилось тепло – так тепло давно не было, и датчики воспринимали температурные изменения скорее положительно. Однако, помня о словах Крока, Глитч шарахнулся как можно дальше от края. Если под ними располагалась плавильня, а они нырнут в пустой тигель, то наверняка разобьются. Хуже – только если там окажется сама печь. Пол продолжал перестраиваться. Вращение шестерни явно влияло на угол наклона: некоторые фрагменты опускались, стряхивая мусор и мелкие камни вниз, а остальные трансформировались в лестницы, ведущие на стены. Работники могли спускаться по ним, чтобы проконтролировать процесс, раздробить вручную слишком крупные куски сырья… Добраться бы! Лестница не так уж далеко, были бы руки свободны. Гироскопы Глитча давно не испытывали такой нагрузки. Он уже вечность только валялся, потом сидел, потом валялся… и вот на нем висит паникующий Фулкрум. Мисфайр палил, не переставая, и требовал, чтобы к нему присоединились. Спинистер почему-то тряс Флайвилса за крылья. Крэнкейз не показывался, а Крок выбрался из шахты и полз по ней вверх, поскольку спускаться было еще опаснее, чем подставлять спину под огонь автоботов. А те не ходили по Сизым высотам по одиночке. Передними гусеницами транспортник попал на лестницу и вздыбился. Задняя часть сползала вниз, и интуиция подсказывала Глитчу, что сетка достаточно потрепана временем, чтобы прорваться под его тяжестью. Как это повлияет на работу цеха? Есть ли режим аварийного закрытия створок? – Поднимайся, быстро! – он толкнул Фулкрума вперед. – Они схватят нас! Снова! – тот затряс головой. Ржа, как заставить его шевелиться?! В бассейне они как на ладони, расстреливай – не хочу, а наверху хотя бы можно спрятаться… Глитч окончательно уверился, что погибать ему не хочется. Если сомнения еще терзали его раньше, когда он мог сделать шаг в сторону и разбиться в серо-розовую лужицу на дне ущелья между скалами, отливающими перламутровыми разводами, – то теперь они развеялись. – Слушайся меня, и все будет хорошо, – затараторил он, кривясь от того, как это неубедительно звучит. Фулкрум безумно переводил взгляд из стороны в сторону, но все же пополз по крыше транспортника наверх. Глитч старался не оборачиваться. Впрочем, бесстрастный анализ работы гироскопов выдавал ему параметры, не спрашивая, хочет ли он следить за наклоном пола. Фулкрум протянул ему руку – правую, которой только и мог что-то схватить. Ох, фраг, он не вытянет… он едва шевелится, на левую ему опираться тяжело. Да еще и пули со всех сторон… – Я один всех должен уложить?! – возмущался Мисфайр во весь голос. Какой же он громкий… Глитч отвлекся, оценивая, сколько противников зажало их в цехе. Он насчитал четверых живых и пару дезактивов, а потом в основание транспортника ударила ракета. Лишь то, что машина застряла между двумя движущимися в разных направлениях пластинами пола, помогло удержаться. Фулкрум заорал, но вроде не упал. Оптика Глитча не смогла обработать картинку в таком дыму, поэтому он очень удивился, когда кто-то с силой дернул его вверх. Второй взрыв отбросил его дальше, но – уже на неподвижный пол. Глитч забарахтался, переворачиваясь, чтобы хотя бы на коленях отползти в укрытие, и понял, что Фулкрума рядом тащит Крок. Так вот кто его вытянул. Крок усадил Фулкрума в стороне, за рядами пыльных терминалов, и решительно сдернул с Глитча блокираторы. Чуть пальцы не вывернул. Что-то посыпалось из суставов, когда наконец-то получилось протянуть руки вперед. Десептиконы тоже то и дело жаловались на образующиеся внутри пробки из щелочных порошков, но они, как понял Глитч, прошли специальную химическую обработку, прежде чем воевать в Тарне. А вот Глитч даже не планировал оказываться в горах! Сизые высоты отличались высокой кислотностью большинства водоемов, так что щелочные осадки поддерживали гармонический природный цикл… а кибертронцам, заглянувшим сюда на прогулку, только вредили. Он не успел насладиться вернувшейся полнотой движения – Крок протянул ему пистолет, держа за дуло. – Зачем? – растерялся Глитч. – Держи и стреляй! – голубая оптика горела так решительно, что непросто было возразить. – Но я никогда не… – Кто орал, что убил сотню искр одним махом?! – огрызнулся Крок. – Целься в ботов и дави на спуск, если хочешь жить! И умчался куда-то в сторону Флайвилса и Спинистера, которые вели огонь из-за шестерни. Она давала им лишь частичное укрытие, из-за нее торчали краешки синих крыльев и белые лопасти, но снайперов среди автоботов, к счастью, не оказалось. По десептиконам они палили щедро, но не особенно целясь. – Я не хочу в плен, – пролепетал Фулкрум, обхватывая колени. Пальцев на левой руке все так же не хватало, Спинистер только провода запаял и замотал изолентой отверстия. Глитч остановил взгляд на пяти темных кружках, которыми заканчивалась его ладонь, и пообещал: – Мы выберемся. Фулкрум не слушал. Глитч уставился на оружие. Ему ни разу не пришлось выстрелить за всю войну. Смешно, но он так и не вмонтировал пушки в корпус, а табельное оружие попросту не носил. Он мог повелевать всеми, с кем сталкивался: врагами ли, союзниками ли. И рядом был Роллер, способный снести даже трехрежимнику голову ударом одной руки. Однако Крок прав. Убивать он убивал. Пистолет – всего лишь другой способ.***
Глитч не знал, подстрелил ли он кого-нибудь, или десептиконы справились сами. Он старался. Понятно, что Мисфайра не перещеголяешь… Хотел ли он становиться обыкновенным солдатом и сражаться вот так? Никто его не спрашивал. Крок прав: в лучшем случае автоботы ненароком прибьют его, в худшем – у них есть ориентировка, и за пленом последует аудиенция у Оптимуса. Ясно, как она закончится. Впрочем, будущее и сейчас выглядело туманно. Крок и Крэнкейз пялились на свалившийся транспортник. Тот воткнулся в грязное дно разогревающейся плавильни. Всмятку. Там еще не такая температура, чтобы он поплыл, но вытаскивать все равно нечем. Все лебедки в округе поломаны. Флайвилс с Мисфайром вернулись с короткого облета. Докладывал Мисфайр – снаружи больше никого, у автоботов есть челнок на скале, и можно разобрать его на запчасти или слить топливо, но красть бессмысленно. Слишком заметно. Лучше побыстрее драпать тоннелями сквозь горы. Ведь мало ли, о чем патрульная группа успела доложить командованию. Крэнкейз кивал. Запуск цеха остановил именно он; пока остальные сражались, он лазил внутри оборудования, так что пропустил перестрелку. В итоге никто не пострадал, но транспорта десептиконы лишились. – Они подстроили ловушку, – пробормотал Крок. – А мы не сторожили выход. Идиоты! – Они даже не летучки, – развел руками Мисфайр. – Там почти вертикальный склон! Фраг, да никто не ждал, что оттуда вообще кто-то полезет, это же автоботы, они не летают! – Карабкаются неплохо, – возразил Крэнкейз сдавленно. Флайвис трансформировался и некоторое время тревожно вентилировал, держась за бок. Потом широко улыбнулся Спинистеру и подскочил одним шагом. Тот отмахнулся. – Ну что ты дуешься?! – хохотнул Флайвилс нарочито весело. – Все же живы! – Отвали, кретин, – буркнул Спинистер. Тот не отстал, и они вдвоем отправились осматривать мертвых автоботов. Глитч тоже ощутил желание подойти, проверить, нет ли среди них знакомых, тех, кто принял знак благодаря их с Роллером увещеваниям. Но тут Мисфайр ткнул в него пальцем: – А этот что? Глитч растерянно опустил руку с оружием, хотя до конца – не получилось. Фулкрум помешал: все еще цеплялся за его плечо, явно не веря, что автоботы мертвы. В его мыслях, возможно, они обладали талантом вставать и стряхивать с себя смерть. Если бы… – Я его вооружил, – озвучил Крок. – Ну так разоружи! – скривился Мисфайр. – Автоботов с пушками я поджариваю. – Я не собирался… – начал было Глитч, разворачивая пистолет рукоятью к Кроку, но тот не обратил внимания, буравя взглядом Мисфайра в упор. – Сделаешь исключение, значит. – Чтобы он нас на привале перестрелял?! «Да я не попал ни разу поди!» – подумал Глитч, но ничего не сказал. Показаться бесполезным ему тоже не хотелось. В бою все смотрят на результат, а не на меткость каждого в отдельности. Даже косо стреляя, он отвлек немного внимания на себя, повышая шансы Мисфайра прицелиться. – Значит, так, Глитч, – Крок строго посмотрел на него. – Теперь ты присматриваешь за Фулкрумом, ясно? – Но я… – Пора уже переходить в разряд полезных пленников. Катать мы тебя больше не можем, – он демонстративно отвернулся. – Спинистер, ты долго там будешь ковыряться?! Тот ответил, что вырезает маячки, и Крок ушел в его сторону, сердито размахивая руками. Крэнкейз взволнованно покосился на пистолет, но оставил соображения при себе. Да что там, наверняка все против! И Спинистер тоже, когда узнает, не оценит неожиданно проявленное доверие. Глитч сам не знал, как его оценивать. – Я оптики с тебя не спущу, – предупредил Мисфайр. Фулкрум трясся за спиной и поддержку оказывал так себе.***
Вскоре Крок стал назначать его дежурным во время подзарядки, наравне с остальными. Глитч не понимал, почему. Он ничем не заслужил доверия, ничего не обещал и помнил, что его взяли в плен, чтобы доставить в Тарн, на суд Мегатрона – или кого-то еще, кто имеет право сказать: «Бросьте массового убийцу в плавильни». Крок будто бы забыл об этом. Мисфайр грозился поймать Глитча на подозрительных контактах или попытках оставить автоботам сигнал, но даже он, тайком заправившись припрятанным от команды пойлом, отключался в его смену. У Мисфайра был талант везде найти, чем надраться. Испорченное топливо из партизанских запасов, рассеянных по горам, шло в ход. Перманентное пьянство волшебным образом не влияло на его меткость, но вот вырубался он накрепко. В часы дежурств Глитч оставался один, в тишине. В горах свистел ветер, Фулкрум беспокойно ворочался, тонко посвистывала вентиляция Крэнкейза, но эти звуки не отвлекали, напротив, создавали фон для тяжелых воспоминаний. Черная волна, накрывающая поле искр. Паника. Пустота, поглощающая его изнутри. С новой силой его влекло приставить доверенный пистолет к мозговому модулю. Зачем ждать дурацкого трибунала, десептиконской возни за правосудие, если ничем и никогда он не искупит вину. Флайвилс, Крок… они неплохие мехи. Крэнкейз боялся его, Мисфайр угрожал пристрелить «случайно», чтобы никто не догадался, а Спинистер молча сторонился. Но – признавался себе Глитч – они приняли убийцу-автобота в команду. Хотя бы на время. Правда, Глитч не понимал, что делать с подаренным шансом. В его камере все еще тлели нерожденные искры. Без пепла и дыма, но Глитч слышал запах. Эхо крика долетало сквозь… сколько месяцев они уже бродят вокруг Тарна, бегая от автоботских патрулей? Осада Тетрахекса длилась больше ста тысяч лет. Никаких партизанских запасов не хватит, если с Тарном получится так же. Глитч боялся одиночества больше, чем правосудия. Он и раньше боялся. Когда пришлось спрятаться от полиции в логове сенатора, ставящего эксперименты на мехах с редкими талантами. Когда Шоквейв вышвырнул их на улицу. Когда он впервые встретился с Оптрониксом – и содрогнулся от темной жадности, сконцентрированной в его искре. Но рядом всегда был Роллер! Он сохранял присутствие духа в любой ситуации. На нем висели дезактивы коллег по службе, и все же он ни о чем не сожалел. Он ненавидел Шоквейва, но Дамус ни разу не заметил, чтобы их любовь оказалась менее важной для него. С тех пор как талант пробудился, Дамуса окружали мехи, которых раздирали противоречия. Мехи, чувствительные к его тревоге и радости. А Роллер оставался неизменным, словно эмпатия не могла поколебать его так же, как любой физический удар. Только за Роллера он и держался. Однажды Глитч не выдержал. Выбравшись из шахты (Мисфайр развалился на входе, но в оффлайн погрузился крепко, так что побегу не помешал), он подошел к остову сгоревшего грузового вертолета. Тот уже вечность тут лежал, и все поверхности покрыл типичный для Сизых высот налет мелких кристаллических образований. На вертолете когда-то доставляли сюда рабочих и вывозили руду, иначе на плато и не попасть, а теперь он стал частью горы. Глитч привалился к покатому темному боку, склизкому из-за маслянистого тумана, и положил оружие на колени. Патрулей давно не было. Судя по дезактивам, найденным по пути сюда, автоботы считали территорию зачищенной. А еще, похоже, обнаружили своих убитыми в старом цеху. Потеря так взбесила их, что повстречавшихся десептиконов они убивали жестоко и медленно. Получается, все мертвые партизаны, на которых сальверконы с тех пор натыкались, поплатились за их победу. Шлак! Банальная правда в том, что Глитч бегает не от автоботов. Он пытается спрятаться от себя. От Дамуса, сознательно развившего в себе бессмысленную жестокость, чтобы соответствовать приютившему его режиму. От самоуверенного и небрежного меха, считающего, что все искры должны покориться ему. Это не кто-то другой. Это он сам. Дамус все еще внутри, он никуда не делся… – Куда тебя понесло? – услышал он вопрос снизу и вздрогнул. Флайвилс подтянулся, подбираясь к вертолету. Оперся на одну из кривых лопастей, вонзенных глубоко в породу. – Все хорошо. Я захотел… – Повентилировать вредными парами? – перебил Флайвилс. Он стал нервным после встречи с автоботами. Говорил отрывисто, мало отдыхал. – Спинистер не будет тебя вскрывать. Он не по этому… не по внутренностям. Вертолет определенно имел навыки ремонтника – и совершенно точно не желал ими пользоваться. Иногда казалось, он и шевелиться-то не очень хочет. – Что случилось? – спросил Флайвилс. – Я… не уверен, что должен обсуждать. – Представь, что я духовное лицо, – предложил тот. – Лучше не надо, – тускло отозвался Глитч. Флайвилс покладисто кивнул: – Ладно. Но я в любом случае – могила. Тебе станет легче, если выговоришься. Глитч не поверил, но предложение открыться сопровождалось болезненно знакомыми шутейками, и… – Я скучаю по Роллеру, – выпалил он и замолчал. Не это было самой важной проблемой. Самой сильной болью. Однако тоской он, по крайней мере, мог поделиться, а главное, хотел. Очень хотел. Флайвилс сел напротив на колени. Крылья ему мешали, но он все равно опустился как можно ниже, чтобы оказаться лицом к лицу с Глитчем. – Это мой… – неловко спохватился тот. – Я понял, – перебил Флайвилс. – Ты часто повторяешь его имя, прежде чем закричать. И я понимаю… никто не заменит его тебе. Ты всегда будешь скучать. Прозвучало очень просто и безнадежно. Естественно. Честно. – Мы оказались не на той стороне, – Глитч поежился. – Это было неизбежно. Когда мы… когда мы пытались выжить, у нас не было выбора. Все казалось правильным. Я и он, автоботы, иначе и быть не могло. Но он был хорошим мехом! Правда, он… – Я верю, – тихо откликнулся Флайвилс. – …он так много для меня сделал! И вот, по моей вине он мертв. Я… я не думаю, что заслуживаю прощения, о котором ты говоришь. Скорее, наоборот. Мне стоило умереть, и я пытался… А теперь я не хочу, и мне от этого тошно. – Думаешь, мы – хорошая компания? – улыбнулся Флайвилс. – Серьезно, ты нас мало знаешь. Я… всякое воротил. Спинистер работал на «институт». Крэнкейз из тюрьмы сбежал во время переворота и прибился к десептиконам, потому что решил, что автоботы по наследству продолжат старую политику арестов за антиправительственные теракты. Не разобрался, что там за смена Праймов случилась. Глитч пожал плечами. Какая разница, кем были в прошлом мехи, которые спасли его сейчас? Возились с ним, как будто им было дело? Он не чувствовал настоящей близости с ними, благодарности к ним… и ужасно боялся потерять их и оказаться наедине с собой. Он обменял бы их всех на Роллера! Живого, настоящего, горячего. Правда, к прежней работе он больше возвращаться не хотел. – Я был так зол! – воскликнул он, перекладывая пистолет из одной руки в другую. – Я помню, как думал только о мести. Роллер поддерживал меня… Он… мы сделали много плохого, мы с ним, и я все равно не представляю, как жить без него дальше! – Эй, – темно-синие ладони Флайвилса поймали его кисти, палец соскользнул со спускового крючка. Глитч не собирался стрелять, оружие стояло на предохранителе. Он вообще не помнил, как палец там оказался. – Забывать не нужно. Но отпустить придется. Простить себя – самое сложное. Если бы ты мог вот так поговорить с Роллером… сказать ему, что раскаиваешься. Он бы понял тебя, правда? – Н-не знаю… – пробормотал Глитч растерянно. – Сомневаешься? – горячо переспросил Флайвилс. – Сколько вы были вместе? – Много… почти полмиллиона лет, – он отвел взгляд. – Задолго до войны я… – Значит, он любил тебя так же сильно, как ты его, – перебил Флайвилс уверенно. – Ржа, я меньше ста тысячелетий знаю этих придурков, а уже их люблю, ну, а вы были очень близкими друзьями! Он был прав. Глитч сам понимал: Роллер простил бы ему ошибки, глупости, страхи, любое количество смертей за плечами. Если бы был жив. Если бы они вместе могли оставить позади страшную трагедию на «горячей точке». Ведь то, что Флайвилс прощает незнакомого меха по прозвищу Глитч, еще ничего не значит. Знал бы он, с какими мыслями автобот перед ним выходил на поле! Тогда понял бы, почему Глитч не может махнуть рукой и встряхнуться. – Мне так больно, – простонал он сбивчиво. – Искры. И он. И я жив… я пытаюсь исправиться, но не знаю… вообще не знаю, как! И я раз за разом возвращаюсь к одному и тому же, к «точке», к нему… Это мучает меня. И должно. Должно, – повторил он. Объяснять свои чувства так сложно. Как Флайвилс поймет, насколько ему плохо, если не приоткрыть ему доступ к своим эмоциональным логам? Неужели из невнятной болтовни вообще можно сделать выводы? – Глитч! Посмотри на меня. Посмотри, – настойчиво повторил джет. – Тебе не нужно ранить себя сильнее. Представь, что каждая потеря или ошибка – рубец изнутри камеры твоей искры, – рука легла на честплейт, но ненадолго. Флайвилс не собирался влезать в его личное пространство, но короткое импульсивное касание заставило Глитча встрепенуться. Запах подпаленной проводки стал сильнее. – Они останутся навсегда. Ни один медик не заделает тебе такие травмы. И поэтому ты никогда не будешь прежним. Но то, станет ли рубцов больше, полностью в твоих руках. Кажется, это тоже одна из речей Мегатрона. Он много мотивирующих записей сделал в начале войны, когда его солдаты недоумевали – как сражаться, если ты всю жизнь едва выживал под Сенатом, а теперь защищаешь сенаторов? Как решить, достоин ли ты отстаивать справедливость, если при этом приходится стрелять в бывших друзей? Глитч все не решался послушать оригиналы, хотя мог бы попросить Флайвилса их скинуть. Голос Мегатрона звучал совершенно особенно – ровный, но чувственный, спокойный, но задевающий искру. Даже на записях. Прекрасно знающий, как работает риторика и в чем истинная сила красноречия, Глитч понимал, что Мегатрон звучит так не благодаря какому-нибудь аутлаерскому таланту. Записи не могут нести заряд, передаваемый от искры к искре… так что это – настоящая искренность. И какой же внутренней силой нужно обладать, чтобы поддерживать целую армию? Как глубоко нужно верить в собственные слова, чтобы заражать других? Глитч думал, что не выдержит и точно бросится ржаветь на дно первого попавшегося озера. Закончит, как некоторые его жертвы… как Фулкрум, когда страх догонит его и добьет. – Не забывай Роллера, – подвел итог Флайвилс. – Люби его, даже если думаешь, что он не согласился бы с твоими решениями. Нельзя измениться, если у тебя нет точки опоры. Роллер бы не ушел из автоботов. Дамуса посещали такие мысли на заре войны, и Роллер всегда их развеивал. Оптимус был его другом, а Роллер не бросал друзей. Он бы нашел убедительные причины остаться, и… Когда Прайм приказал бы казнить Дамуса за потерянные искры, Роллер бы встал на защиту? – Я его люблю, – признался Глитч вслух. – Но я боюсь думать о нем. – Уф, – Флайвилс покивал. – Это нормально. Все еще. Нормально бояться, нормально надеяться. Может, было что-то, что тебе всегда нравилось? Какое-нибудь хобби, не связанное с войной? Глитч с сомнением пожал плечами: – Я любил… музыку? Это началось с… – он чуть было не сказал «литургий», но вовремя спохватился. О религиозном прошлом он рассказывать Флайвилсу не хотел, как будто таким образом украл бы часть его истории. Незачем манипулировать чужим прошлым и лишний раз напрашиваться на сочувствие. – Не важно. Я больше не могу… даже слушать, про себя, не могу. Я стер архивы… Я надеялся, что немного успокоюсь и забудусь, но когда играет музыка, я чувствую себя еще отвратительней! И… ненавижу себя еще сильнее. Шлак, невозможно быть более жалким. Глитч отмахнулся. Флайвилс склонил голову набок: – Ты постоянно думаешь о плохом, прокручиваешь раз за разом… Но ты не состоял только из ошибок. С чего все началось. Что тебе нравилось? Песни об очищении. Театрально срежиссированные службы в формистских часовнях. Обрядовые процессии под мерный ритм ударных. Разочаровавшись, он какое-то время ничего не слушал, но потом увлекся классической инструментальной музыкой, с минимумом электронной обработки. Роллер поддевал его, мол, обстановка располагает к маршам, а он ударяется в пацифистский андеграунд… Возможно, именно эта мысль заставила Дамуса превратить «пацифистский андеграунд» в оружие. – Я… слушал оперу, – туманно ответил он. – Мне и до войны хотелось приобщиться к ней. Но когда у меня появилась такая возможность, ну, физически, мы уже воевали. Флайвилс оживился: – Вот как! Можешь как-нибудь нам спеть. – Нет! – горячо воскликнул Глитч. Волна темноты и безумия заново захлестнула «горячую точку», отряд Квипстера и единственного дорогого ему меха. Он сжал ладони перед собой. – Нет, нет… это… нет, даже не проси! Тот замахал руками с легким испугом: – Ладно, ладно! Не нервничай так! Никакого пения, я понял, – он терпеливо покивал. – Но все-таки прислушайся ко мне. Не бойся. Если искусство – это часть тебя, не отсекай его. Нельзя взять, отказаться от всего, что тебе было важно, и думать, что так станешь другим мехом. – Но я хочу стать, – возразил Глитч. – Это должен быть ты. Ты раскаиваешься и ты исправляешься. У каждого из нас однажды появлялись рубцы на камере искры. Мы все слабые, Глитч. Мы должны принимать это, – он улыбнулся. – В бэкапе твоих музыкальных архивов не осталось? – Глитч помотал головой. – Тогда я узнаю, что у кого из ребят завалялось в банках памяти, и мы соберем тебе новый плейлист. Не знаю уж, насколько изысканный… А теперь пошли внутрь, пока твои клеммы не окислились, – он встал и протянул руку. С ним невозможно было спорить.