***
Осев в городке Морон, с очаровательными козлятками, пасущимися у куч мусора, кубинцами, разъезжающими на велосипедах, да орущими под окнами курицами, что забредали во двор и кудахтали так громко, будто напрашивались стать котлетами, Уэйд понял, что мир закончился и бежать больше некуда. — Эй, мистер, как вас там, блядь, — вздохнул Уилсон. — Заберите своих чертовых кур, пока я не… Мистер-как-там-вас-блядь уставился на него глазами с нездоровыми красно-серыми белками, моргнул и вытащил ружье, ловко, словно сраный фокусник — кролика. Уэйд принес в теле россыпь дроби, как славные кубиночки приносят домой яблоки с рынка. Заботливо вытащил всю пинцетом, сделанным из вилки и облитым дешевым спиртом, сложил в крышку из-под сальсы и забился подыхать в дальний угол съемной халупы. — Ну и долбан, Господи. — Ты в курсе, что еще немного, и начнешь разлагаться и вонять? — Допустим, воняешь уже сейчас. — Да и разлагаешься, походу, тоже. Уэйд повернул голову и вздохнул. — Не нагнетайте. Белый, сворачивавший самокрутку, только пожал плечами: — Без базара, бро, но помирать-то неохота. Желтый закатил глаза. — Да ладно? Серьезно? Он откинется не сегодня-завтра, а все равно прется к ебанутому кубинцу и жрет свинец. Даже для меня это выглядит как попытка суицида. Идиотского суицида. — Будешь? — ласково спросил Белый, наклонив голову, и протянул косяк. — Давай-давай. Нам пиздец, как бо-бо. Уэйд взял остро пахнущую самокрутку. Желтый наклонился и поджег. — Пиздуй в Мексику. — Нет. — Да. Иначе сам знаешь. Будь добр, сунь эту гребаную гордость себе в нагретый неразработанный анус и вали, куда сказал Фрэнк, ясненько? — Что, если Фрэнк напиздел? — выпустил дым Уэйд, чувствуя, как боль слегка отступает. — Возможно, но вариантов все равно нет. Ты сдыхаешь, Уэйд. Мы все сдыхаем. — Все снова кончится Нью-Йорком, помяните мои слова. — Сожалеем, принцесса. — Может нахер, а? — дернулся Уэйд, отчего кровь из пробитого бока плеснула, что томатный сок из рваного пакета. — Ты кури, придурок, кури, — посоветовал Желтый, доставая аптечку и читая мелкие буковки инструкции к обезболу. — И не забывай, — подхватил Белый, — что даже если не хочешь жить ты, в нашей общаге полно ребят с другим мнением. Но, ладно, я или, вон, он. — Эй, я хочу жить, — огрызнулся Желтый, заправляя жесткую нить в иглу. — Но что, если захочет другой парень, — понизил голос Белый, — тогда что? Ты, друг, все равно, что Халк. — Только не зеленый. — Никогда не любил зеленый, — пробормотал Уэйд, глядя на иглу с нитью в своей левой руке. Какой бы отвратительной идея ни казалась, нужно было себя штопать. — Я вам что, белошвейка? — поинтересовался он, поднимая голову, но комната была пуста. — Предатели, блядь. Предатели или нет, но правы были, не поспоришь. Красный последнее время давал о себе знать все чаще. Хуже, чем тогда, когда Уэйд старался не думать, и намного хуже, чем последовавший за этим «когда» десяток лет. Уэйд пытался понять, пытался найти закономерность, пытался даже забиться в ебаный Джуно, где нет нихуя и холод такой, что яйца звенят, как колокольчики эльфов Санты, в надежде, что помогло раз, то поможет и второй. Не помогало, и чем дальше, тем хуже. Уэйд приходил в себя в крови с ног до головы, Уэйд терял часы и целые дни. Уэйд начал видеть Желтого и Белого. — О, не обращай внимания, — отмахнулся Желтый. — Мы сегодня просто ужасно вышли из себя. — Из тебя, — подхватил Белый. И они довольно заржали, словно эта шуточка тянула на что-то большее, чем ебаный стендап одного психопата. Он даже привык. Привык к Желтому и Белому, похожим и, одновременно, отличающимся, как братья-близнецы, один из которых торчит на героине, а другой — на крэке. Привык к ярости, клубившейся внутри, как ядовитая рвота, неизлечимой никакими смертями: ни собственными, ни чужими. А вот к тому, что регенерация всерьез и без шуток стала отказывать — к этому привыкнуть не получалось. И тут он наткнулся на Карателя. Куба была настолько унылой дырой, что, казалось, если собака обосрется, об этом напишут в национальных газетах. Так что Уэйд, можно сказать, почувствовал, как Фрэнка принесло на островок. Раньше они крепко враждовали, но Уилсон считал, что желание хорошенько кого-то угандошить — залог отличной дружбы. Да вспомнить хоть бы и Логана! — Дерьмово выглядишь, Уилсон, — веско заметил Касл. — Дерьмовее, чем обычно. Уилсон усмехнулся. — Двигаюсь в заданном направлении. — Помирать, значит, приполз? Фрэнк принялся за свою конскую порцию обеда, а Уэйду даже смотреть на еду было тошно. — Умирать? С чего ты взял? Я здесь козочек и пушистых кроликов развожу. Хотел шиншилл, да что-то не вышло. Жарко им тут, понимаешь, передохли все. Касл внимательно глянул на Уэйда исподлобья, жуя, а потом невзначай поинтересовался: — В цивилизацию-то давно выбирался? Новости знаешь? Уэйд пожал плечом. — Примерно вечность назад. Я, вроде как, теперь не у дел. — М-м-м, — многозначительно протянул Каратель. Хлебнул пива и снова взялся за еду. Уэйд выжидающе уставился на него. — Ну? Я же чувствую, что у тебя что-то есть на крылышках, давай выкладывай, залетная пташка. Фрэнк был ужасно неторопливым и железобетонным, что ужасно бесило Уэйда. Он и подыхая был живее. — Мутанты вымерли, — наконец выдал Касл. Уэйд оторопел. — В смысле? — А сколько смыслов ты видишь? Несколько лет уже эта хрень творится. Я не из ваших, но со многими связи были. Теперь никого. Кто заболел, кто потерял способности. Сгорели все до единого, как спички. — Охуеть, на какие метафоры ты способен, — машинально съязвил Уилсон и замолчал. — Все разного возраста. И никто ничего не делает. — Есть догадки? Касл пожал плечами. — Слухи разные ходят. Говорят, правительство. Какие-то парни, то ли Трансиген, то ли как-то так. Уэйд молчал, Фрэнк медленно жевал свой ужин, потом кашлянул, отодвинул тарелки и пустой стакан из-под пива. — Езжай в Нью-Йорк. — Не вариант, — резковато отозвался Уилсон. Фрэнк вскинул бровь. — Мне туда дорога закрыта, — мрачно пояснил Уилсон, — никакого Нью-Йорка, Эмпи и Старбакс на Бродвее. Запрещено. Алярма. Харам. — Почему вообще все всегда происходит только в Нью-Йорке? — возмутился Желтый, привалившись бедром к стойке и сложив руки на груди. — Что за дискриминация? В этом мире так много чудесных интересных мест: Гватемала, Корея. Канада, в конце концов. А всех злодеев тянет в эту климаксичную старуху Америку. — Тогда в Мексику, — все так же неспешно проговорил Фрэнк. — Там тоже совсем недавно был шум. Белый сквозь зубы предположил, что если воткнуть вилку ему в руку, то, возможно, ублюдок заговорит чуть быстрее. Касл хмыкнул и продолжил также неторопливо. Но руку со стола убрал. — Все только слухи, сам понимаешь. Так вот, говорят, что из какой-то правительственной тюрьмы сбежали детишки. — Детишки? — тупо переспросил Уэйд. Он пока не соображал, как малолетние государственные преступники связаны с Мексикой и, тем более, Йорком. — Просто ты тупой, — дружески успокоил его Желтый. — Не просто детишки, Уэйд. Мутанты. Мутанты, которых вырастило себе правительство на деньги честных налогоплательщиков вместо школы Профессора и террористов Леншерра разом. Вот только детишки оказались бешеными и порвали на тряпки весь персонал. А еще говорят, им на помощь отправился Логан. — Логан?! — за все годы, что Уэйд знал Росомаху, тот заинтересовался только одним-единственным пацаном. И совсем не для того, чтобы играть с ним в «дочки-сыночки». В смысле, черт их знает, этих извращенцев, во что они там друг с другом играли в спальне, главная идея в том, что… — Нахуя Логану дети? Каратель развел руками. — Знаю, что он с девчонкой пересек границу, и что выглядел Хоулетт не лучше тебя. — Чушь, — отмахнулся Белый. — Тупая болтовня. Росомаха бессмертный — это во-первых. — Как и ты, — ввернул Каратель — А, во-вторых, — продолжил Уэйд, — его заноза в заднице скорее прикует Джимми за яйца к батарее в подвале и будет кормить с ложечки остаток вечности, чем согласится умотать в жопу мира за какими-то малолетками. Хуйня это, Фрэнк, а не слухи. Касл снова недобро усмехнулся. — В мире давно творится одна сплошная и беспросветная хуйня, Уилсон. Если ты, вдруг, не заметил. Уэйд спорил сам с собой целую неделю, прежде чем сорваться с места и отправиться в Мексику, а после нещадно корил себя за это промедление. Возможно, семь гребаных дней смогли бы что-то исправить. Возможно.***
— Ну и что? — спросил Желтый в дешевой забегаловке, где санитарно-эпидемиологическим контролем занимался, видимо, таракан, ползавший туда-сюда вдоль стойки. — Как ты планируешь искать нашего когтистого приятеля? — Черт знает, какой свежести эта инфа от Фрэнка, — поддакнул Белый. — Может Логан свалил давным-давно. Особенно, если он в бегах. За прошедшую неделю Уэйд успел о многом подумать и уже не был так уверен, что с Хоулеттом все хорошо. — Как насчет написать краской на билборде в центре «Логан сосет» и номер телефона? — Позвонят все, кто хочет, чтобы им отсосали, но только не Росомаха. Уэйд одним глотком прикончил местный отвратительный кофе. — Если Хоулетту сейчас так же, как и мне, ему нужны обезболы. Чертовски много. Это единственная зацепка. Нелегальные колеса в промышленных масштабах. Кстати, нам тоже не помешает прибарахлиться, так что-о-о... Работал я однажды на чокнутых мексиканцев... Уилсон поднялся с пластикового стула: — Погнали, — бросил он пустому столу и двинулся к стеклянной покачивающейся двери. Уилсону пришлось пересечь всю Мексику насквозь в поисках хотя бы слухов о когтистом ублюдке, и повезло только на самой границе, в сраном Эль-Пасо, где в больнице, сам похожий на конченного торчка, медбрат заговорил, отсыпая Уэйду колес по поддельному рецепту: — Хмурый, бородатый и с когтями? Был такой старик, ага. Седативные жрал, как не в себя. Из-за него еще приперлись эти уроды из правительства. Ну, знаешь, металлические. — Не знаю, — покачал головой Уэйд, — рассказывай давай. И отсыпь витаминных мишек на сдачу. Дальше стало легче. За Росомахой тянулся след из мертвецов, как из хлебных крошек у детишек, уходящих все глубже в лес. А где трупы — там и слухи. «Он из мутантов был», — шептали в грязной забегаловке у дороги, — «когтищи из рук — во! Весь в крови, и девчонка это его. Мелкая, а глаза звериные». «На ферме старика убили, так во всей округе электричество выбило. Не зря травили этих уродцев, надо было закончить начатое, да у нас разве что нормально делается? Только языками и мелют. Папаша-покойник, помню, рассказывал, еще при Рейгане...» «Пацана? Нет, пацана не было. Девчонка была, мелкая совсем. А пацана не знаю». Уэйд собирал за Логаном слухи, собирал мертвецов, иногда собирал пули в тело, и понимал, что опаздывает, опаздывает, уже опоздал. Что пропустил в этом своем добровольном отшельничестве что-то важное, что-то глобальное. — Нам надо в Нью-Йорк, — шептал ночами Белый, трогая холодными пальцами свежий шрам на груди, чуть ниже правого соска. — В Нью-Йорке все ответы, — вторил Желтый, вставляя сладко дымящий косяк между губ. Уэйд устало думал, сможет ли ожить сейчас, если пустит пулю в голову? А если вскроет грудь и сунет внутрь гранату с выдернутой чекой? — Сможешь, — шептали голоса, закрывая ему веки пальцами, как покойнику, — но возвращение тебе не понравится. — Может быть, я не хочу больше возвращаться, — тихо проговорил Уэйд, чувствуя, как сдавило горло, словно кто-то уже набил ему полную глотку земли. У него не было чутья, но все, что он успел узнать, весь жизненный опыт твердил о смерти. Он не боялся, но эта жадная стерва забрала слишком многих. — Ты такой придурок, Уэйди, — шептал Белый. — Она сделала тебя давным-давно. Выиграла всех, кого ты любишь. Просто дала небольшую отсрочку, чтобы забрать долг с процентами. — Замолчи, — мотнул головой Уэйд и крепко зажмурился. — Только нас она не отберет, — проговорил Желтый у самого уха. — Мы-то всегда с тобой. Они обнимали его с обеих сторон, и засыпалось легче.