Уэйд
23 октября 2019 г. в 13:22
— Какой же ты придурок, — безнадежно повторил Питер, и Уэйд готов был согласиться с каждым словом, каждым звуком, развесить транспаранты, как на день Благодарения, выбить эти слова татуировкой на всю спину уродливым готическим шрифтом, устроить самому себе интервенцию, революцию, экспроприацию.
Питер был в его руках. Теплый, живой Питер Паркер, такой взрослый, такой серьезный, такой красивый, что смотреть больно, глаза слезились, как если пялиться на яркую лампу или прямо на полуденное солнце.
— Волосы все еще, как у шиншиллки, — блаженно выдохнул Уилсон, и плечи Паркера вздрогнули.
От Питера пахло иначе: другой шампунь, и появился одеколон, свежий, немного горький, словно вырванная из влажной земли трава, но когда Уилсон коснулся губами венки на виске, вкус кожи был тем же, что остался в памяти.
Он был готов облизать Питера с ног до головы, покрыть поцелуями, подмять под себя и не отпускать никогда.
В голове бесновались голоса, забытые инстинкты, неконтролируемое желание.
Которое крайне сложно скрыть, будучи в ебаном обтягивающем костюме.
— Пит, если мы закончили с планами на будущее, может, тебе пора вспомнить о каких-нибудь важных делах?
— Ты меня выгоняешь? — недоверчиво переспросил Питер. — Сейчас?
— Видишь ли… Я не самый большой специалист во всяком таком, но голоса в голове подсказывают, что изнасилование может несколько испортить дух примирения.
— Ладно, — согласился Паркер устало.
Он помолчал.
— Уэйд, твои руки все еще меня держат.
Уилсон вздрогнул.
— А, да, точно, прости, тыковка.
— Все еще держат, если что.
Объятие ослабло, и Питер неуверенно отошел. Пригладил волосы. Опустив взгляд, кивнул.
— Значит, на связи?
Он скованно улыбнулся и успел сделать пару шагов к двери, когда Уилсон разразился:
— Нет, нет, нет! — Уэйд поймал Паркера и рывком подтащил к себе, зарываясь носом в шею, втягивая запах и запуская обе ладони под толстовку. — Только не сейчас, не сейчас. Питти, детка, я не могу тебя отпустить, я не могу, тыковка, прости, прости, прости. Мой серьезный прекрасный мальчик, Питти-Питти-Питти.
— Я теперь мистер Паркер, — глупо ляпнул Питер.
Уэйд замер, отстранился.
С тех пор, как в его башке поселились разноцветные бездельники, не очень-то часто случалось так, чтобы они затыкались. В смысле, чтобы совсем. Чтобы их как не было.
Сейчас был именно такой момент.
Легендарный момент.
Библейский, буквально.
— Мистер Паркер, — медленно и вкрадчиво произнес Уилсон, склонив голову к плечу. Питер испуганно вскинул ресницы, не понимая, что может означать этот тон. — Значит, мистер Паркер.
Уэйд пробежался пальцами по вздрогнувшему боку Питера к теплой спине.
— Очень взрослый и, несомненно, крайне серьезный мистер Паркер, — Уилсон продолжал говорить торжественно, почти строго. А затем оказался очень-очень близко.
— Хочешь, Паутинка, — горячо выдохнул Уэйд Питеру на ухо, — и я буду всю ночь тебя называть только так? Мистер Паркер, м-м-м?
Питер весь сжался, вцепился в плечи, тяжело дыша. Уэйд расценил это по-своему, подхватил под задницу, потащил на разобранный диван, служивший кроватью, уложил на разворошенные простыни и одеяла.
Опустился, задрал Питеру толстовку и коснулся губами теплого живота, обнаружил светлую полоску волос, тянущуюся до пупка. Издал глухой восторженный звук и провел носом по ней, а потом языком, пробуя горячую кожу на вкус.
— У меня сейчас легкие лопнут, а я не могу тобой надышаться, Питти, ну и черт с ними, я сейчас на классной дури, новые отрастут.
Уэйд глухо бормотал и терся щекой по ширинке Паркера, после поднялся одним сильным рывком к губам. Он трогал грудь, живот, бедра Питера, жадно, не отрываясь ни на мгновение. Его плечи, бока, его ямка под ключицей, Господи ты боже.
— Подожди, — хрипло проговорил Питер вдруг. Уэйд замер.
— Что такое, детка?
Питер откатился и сел на постели. Наклонился вперед к коленям, тяжело дыша.
— Не могу, — еле слышно выговорил он, пряча лицо в ладонях. Шумно втянул носом воздух и потер лоб.
— Дело во мне? — спросил Уилсон тихо.
— Что? Нет, — отозвался Пит. — Я просто… Мне так часто снилось все это. Столько раз. И я… не могу. Все кажется, что ты исчезнешь, разумеется, ты не исчезнешь, я стараюсь не думать, но нихрена не выходит. Не могу перестать бояться, и ничего другого в голову не идет. Внутри колотит.
Он прочистил горло.
— Мы можем просто... просто полежать? Вместе? Или мне лучше?..
Уэйд рывком притянул Питера и упал спиной на простыни, дожидаясь, пока тот устроится под боком.
— Мы можем все, что захочешь, Пит. Наряди меня в платье Мэри Поппинс и заставь спеть ту песенку с длинным словом или прикажи молчать вечно, это будет трудновато, но если ты так хочешь.
— Нет, — улыбнулся Пит. — Говори.
А потом втянул носом воздух, как-то так опасно втянул этот чертов воздух, что Уэйд замер, пялясь в потолок слезящимися глазами, не моргая. Чувствовал грудью и боком тяжелое тепло Питера, то, как тот дышал вроде бы размеренно, ровно, но все так же опасно. Это дыхание напоминало затишье перед бурей, напоминало предвестник инфаркта.
Напоминало беду. Оно было бедой.
Уэйд поглаживал сильное округлое плечо его мальчика, лучшего мальчика на свете, который стал совсем взрослым, но при этом ни на день не повзрослел.
Питер вздрогнул, спиной, плечами, лопатками. Замер. Выдохнул. Вздрогнул снова.
— Что такое? — негромко и осторожно спросил Уэйд
— Хотел бы я знать, — пусто отозвался Питер, и только та же дрожь звенела в его голосе.
— Думаешь, что не знаешь?
— Думаю, что не могу сформулировать.
Его бы воля, думал Уэйд, он подверг все научному анализу, подбил систему и вывел результат, а еще лучше, приказал умным машинам вычленить проблему. Но вот беда — с загонами в голове приходилось бороться самому. Уэйд знал об этом не понаслышке.
— Как думаешь, чего оно касается? — спросил Уилсон после паузы. Он был осторожен и прикармливал монстра в голове Пита наводящими вопросами. Монстры не любили резких движений. В этом Уэйд тоже шарил.
— Важного, — ответил Пит отстраненно. Наверное, он тоже боялся спугнуть монстра, а может и правда с трудом собирал внутри слова. — Очень важного, Уэйд. Ты никогда не думал, что некоторые вещи не пропадают навсегда? Иногда кажется, что они ушли, но они только забираются куда-то глубоко и становятся тяжелыми, как гребаный Бруклинский мост. И каждый божий день только и делают, что тянут к земле.
Уэйд молчал. Но Питер не ждал ответа.
— Я так хочу избавиться от этого тяжеленного Бруклинского моста, Уэйд. И я пытался, нет, правда, пытался. Много раз. Но мост никуда не девался. Ничего не помогало. Никто не помогал. А потом. Знаешь, что было потом?
Конечно же Уэйд знал.
— Потом Майлз влетел ко мне в окно и сказал про человека в красном костюме.
— Это мог быть Сорвиголова, — отозвался Уилсон.
— Ага, — согласился Пит так, будто и сам на это надеялся. — А оказался ты.
Уэйд не знал, что сказать. Ну, кроме того, что все это нечестно. Веселые мальчики с охуенной задницей, обтянутой спандексом, не должны говорить так надсадно, а в их душе не должно быть тяжести. Мальчики с самой светлой улыбкой Нью-Йорка должны жить весело и припеваючи, как в каком-нибудь развеселом мюзикле, там, где еще поют мультяшные птички или на сцене танцует Хью Джекман в блестящем цилиндре.
Мальчики с самым огромным сердцем в Нью-Йорке не должны влюбляться в чудовищ, но, что поделать, если когда-то очень и очень давно один такой мальчик ошибся, а теперь повзрослел, и эта ошибка осталась с ним, в нем, выросла, пустила корни и душила, который год, как злой ядовитый сорняк.
Это было нечестно, это было неправильно, и если бы Уилсон мог, он бы не пожалел своего бессмертия, чтобы вернуться назад и исправить, сделать что угодно, хоть бы и хакнуть трижды ебаный Гугл-мэпс.
Но в эту жалкую вселенную не завезли ни Тардис, ни даже жуткого мутанта из будущего со стальной рукой, железными яйцами, мертвой семьей и отвратительным чувством юмора.
Нихрена тут хорошего не было. Кроме Питти.
— Послушай, крошка, я… Пит, если хочешь… если тебе будет легче, я уеду к утру, и ты сможешь…
— Да ну нет же, не хочу! — почти выкрикнул Паркер подняв голову, напрягшись всем телом и снова ослабнув, словно из него вынули какой-то стержень, на котором он держался все это время. — Но очень мило, что на этот раз ты решил спросить.
— Пит, что я могу сделать?
— Не исчезать? — Питер помедлил и добавил: — Не исчезать, не попрощавшись.
Уэйд открыл рот, но Пит придвинулся и зашептал быстрее:
— Послушай, я не прошу тебя оставаться, ладно? Понимаю, столько лет прошло, я давно не тот мальчишка, который забрел в притон. Знаю, ты вернулся не чтобы устраивать что-то новое, ты не за этим здесь. Не за мной. Да, мы снова встретились, мы разговариваем и помогаем друг другу, иначе быть не могло, но когда ты вернешь бессмертие, Уэйд, сделай одну вещь, если не ради меня, то хотя бы ради того, что когда-то было. Всего одну.
Питер набрал побольше воздуха в легкие.
— Просто дай знать. Предупреди, когда соберешься уезжать. Не беспокойся, это не будет так пиздецки драматично, как ты можешь себе представить. — Паркер улыбнулся светло и очень-очень грустно. — Просто… хочу знать. Хочу успеть попрощаться. Хочу увидеть тебя напоследок. Вот и все.
Уэйд смотрел на него, такого серьезного, такого сосредоточенного, с крохотной морщинкой, залегшей между бровей, и у него даже сердце защемило, какой Пит красивый.
— Слушай, — проговорил Уэйд медленно, непривычно взвешивая каждое слово. — Я знаю, что повел себя как полный мудак. Хотел как лучше, правда хотел, но… ладно, не о том сейчас речь. Дело в том, что… ну, если вдруг правда эта штука сработает, и я перестану подыхать, то может… может, мы попробуем начать сначала? Такой же колоритный притон я, конечно, не обещаю, но мы можем сходить на свидание. Ресторан? Зоопарк? Тиры в парке развлечений?
Уэйд проговорил, раздельно и четко, чтобы не осталось ни секунды сомнения, никакого недопонимания:
— Я не хочу от тебя уезжать, Пит. Это было ошибкой, все было моей огромной ошибкой. Я пообещаю тебе что угодно, сделаю, что угодно. Серьезно, любое желание, любой каприз. Только не прогоняй меня. Дай мне шанс. Один. Шанс. Пожалуйста.
Уэйд принялся целовать его лицо: лоб, виски, переносицу, кончик носа, где когда-то раньше виделись крохотные точечки веснушек. Извинялся. За все годы, за каждый день, за каждый час, за каждую порцию боли, за все, а потом принимался целовать снова. Осторожно, почти невесомо, как что-то очень хрупкое, что-то ужасно ценное, самое ценное. Виски, скулы, переносицу. Уголок ломко изогнувшейся губы. Снова. И снова.
Постепенно напряжение сходило, словно ледяная рука, все это время державшая Питера, разжималась. Медленно, неохотно, но все же поддавалась.
Уэйд накинул одеяло, и Пит пригрелся, успокоился, задышал ровнее. Не открывая глаз положил руку так, чтобы ощушать Уилсона.
— Не бойся, — прошептал Уэйд, гладя его по волосам, завивающимся в колечки. — Я не исчезну, детка. Я здесь.
Пит нахмурился, провел пальцами по рельефному шву костюма.
— Снимешь?
— Ладно, — после паузы ответил Уэйд, — но я под ним в кровище небось. Подождешь, пока ополоснусь?
Питер улыбнулся и с трудом поднял веки.
— Конечно.
Зрелище под костюмом было ожидаемо отвратительным.
— Выглядишь, как сраный индеец на тропе войны, — скривился Желтый.
— Ты появился слишком рано, — пробурчал Уэйд сквозь стиснутые зубы.
— Прости, бро, — развел руками Белый. — Дурь работает все хуже. Возможно, у Питти меньше времени, чем мы думаем.
Уилсон выкрутил оба крана на максимум. Сначала потекла ржавая холодная вода, затем, с большой неохотой к ней присоединилась горячая. Трубы натужно загудели.
— Не смей при нем об этом говорить, — приказал Уэйд Белому, смывая следы собственных внутренностей. Посветлевшая было вода снова окрасилась в густой бурый оттенок.
— Думаешь, малыш сам не понимает? Думаешь, ему не страшно, что ты скопытишься, а он останется один?
— Думаешь, мне от этого не страшно? — огрызнулся Уэйд.
Вода заливала глаза и ужасно воняла дешевым очистителем. Господи, а ведь скоро двадцать девятый год на дворе!
— Значит, всего-то не нужно умирать!
— Действительно, — согласился Желтый, — это же так просто! Сейчас поговорим с дядюшкой-раком, чтобы он упиздил к кому-нибудь другому. У кошечки боли, у собачки боли, у ублюдка Уэйда — не боли.
— Ты понимаешь, — поинтересовался Белый, — что Питер не вынесет, если ты умрешь у него на руках?
— И не переживет, если опять съебнешь, — поддакнул Желтый.
— Ты в западне, чувак.
— Все только портишь.
— Всегда.
— Без вас знаю. Заткнитесь.
Он наскоро вытерся, положил ладонь на ручку двери и еще раз мысленно попросил шизофрению съебнуть. Дать ему немного времени побыть собой.
Из ванной он вышел один.
Крохотная комнатка была полна хлама и лунного света.
Пустая комнатка.
— Пит? — позвал Уэйд, почувствовав, как все внутри похолодело, словно от порции зеленого газа.
— Я тут, — тихо ответил Паркер, появляясь за спиной, замотанный в одеяло — только огромные глаза и поблескивали в темноте, — ходил на кухню, воды выпить.
— Господи, детка, — выдохнул Уэйд. — У меня же чуть сердце не остановилось.
Питер улыбнулся, потом подтолкнул Уэйда в сторону постели.
Он касался Уилсона, будто пытался вспомнить, сравнить. Уэйд не мешал, снова пристроился ладонью к волосам, рассматривал Паркера в темноте. Пит никогда не был особенно решительным, а сейчас трогал и того осторожнее, все еще не доверял — мало ли какими замечательными могут быть галлюцинации, им ли не знать. Мало ли какими реалистичными бывают сны. Но все-таки он сам прикоснулся языком к коже на шее, прижался губами.
Уэйд, глядя в потолок, ждал что Питер сделает следующим, но тот не делал ничего, а когда Уилсон скосил взгляд, то обнаружил, что Паркер уснул.