Майлз
11 ноября 2019 г. в 13:44
Майлз плеснул в лицо пригоршней холодной воды и оперся о край раковины, уставившись в отражение. Зеркала в здании суда были большие, в красивых резных рамах, но старые, схваченные сероватой мутной пленкой.
Майлзу хотелось перенести произошедшее стоически, с гордостью. Но из зеркала на него пялилось лицо перепуганного мальчишки с прыгающими губами и покрасневшими от подступающих слез глазами.
Стоило догадаться, что мистер Паркер не позволил бы суду состояться, если бы на сто, на тысячу процентов не был уверен, что его бесценному Дэдпулу ничего не грозит. Стоило догадаться, но Майлз верил. Верил!
Моралес медленно выдохнул носом.
— Вот так, — отец плотно затянул на его горле галстук, поправил, смахнул с плеча пиджака невидимую пылинку. Пиджак был не школьный, самый обычный, старый, узкий в плечах. Да и рукава оказались коротковатыми.
— Что-то я не подумал, — смутился отец. — Стоило новый, наверное, купить.
— Все нормально, — прохрипел Майлз, ослабляя узел. — Раз уж мне нельзя пойти в футболке.
— Нельзя. К суду нужно относиться с уважением.
Еще утром Майлз так и делал — относился с уважением.
Голый замерзший парк вокруг здания суда выглядел зябко, жалко. Дорожки никто не убирал, ветер гонял брошенные бумажные стаканчики, старые газеты и пепел. Подступы к главному входу перегородила ватага журналистов.
Адвокаты Уилсона добились, чтобы слушание было закрытым. Это означало отсутствие в зале заседания прессы и любых досужих зрителей. Только участники процесса и судья, старая важная дама, с тонко поджатыми губами и хищным носом.
Майлз, изводясь от скуки в ожидании начала, маячил у окон, наблюдал за прибывающими. Вот от автобусной остановки через толпу двинулась какая-то женщина, прикрывая лицо высоким воротником пальто, вот подъехала машина окружного прокурора. Журналисты оживились, толпа колыхнулась, запестрели вспышки камер с дронов. Затем все снова притихли. Сверху было видно, как люди передают друг другу стаканчики кофе и маленькие бутылочки с бурбоном.
А потом из-за угла выскользнула дорогая блестящая машина и, казалось, все до единого в толпе журналистов повернули головы. Авто припарковалось, открылась дверь, и вышел мужчина в джинсах и простой расстегнутой куртке. На лысой черепушке была криво нахлобучена ярко-зеленая шапка с нелепым пушистым помпоном. Майлз видел, как тот что-то сказал, заулыбался и начал махать толпе руками, посылать воздушные поцелуи. Клоунада длилась недолго. С переднего пассажирского выбрался мистер Паркер, поправив строгое пальто. Он подошел к Уилсону, взял за рукав, что-то сказал на ухо, ничуть не беспокоясь из-за кружащих и беспощадно все фиксирующих камер, и повел его ко входу в здание суда.
Но даже на ходу Уилсон гримасничал и изображал, как раздает автографы. И Майлз видел, как улыбались ему в ответ журналисты. Словно не преступник явился, а главная звезда телешоу, любимчик публики.
— Все в порядке? — отец подошел сзади и положил тяжелую ладонь на плечо. — Хочешь кофе?
— А какао тут где-нибудь найдется? — через силу улыбнулся Майлз.
Он закрыл тугой гудящий кран. Манжеты рубашки намокли, потяжелели, около пуговички осталось крохотное ржавое пятно, словно бы от капельки выцветшей крови.
Его искали. Благодаря паучьим чувствам Майлз слышал приглушенные толстыми стенами переговоры и шорохи, но до этого этажа еще никто не добрался.
Ему нужно было отдышаться. Нужно было подумать.
Когда начали выносить приговор, мистер Паркер обернулся и безошибочно точно нашел взглядом Майлза. На его лице не было триумфа или восторга. Он выглядел уставшим и грустным, он выглядел как человек, которому действительно жаль. И, одновременно с этим, посветлевшим. Словно огромная, давно тянувшая его к земле тяжесть исчезла.
Это ведь ему было нужно — подумал, неожиданно, Майлз. Суд, приговор, весь этот день. Не Уилсону, которого, казалось вообще мало беспокоило происходящее. Он-то слушал рассеянно, то и дело принимаясь едва слышно бормотать себе что-то под нос. Но не Питер. Питер слушал внимательно каждое слово, прищуривался и запоминал. Майлз не раз видел это выражение концентрированной сосредоточенности.
Но более всего Паркер был собран, когда его допрашивали.
Он сидел за трибуной спокойно, достаточно расслабленно, достаточно ровно. Отросшая челка падала на глаза, Питер то и дело отбрасывал ее назад быстрым жестом.
Паркер поклялся говорить правду, выдохнул, нашел взглядом Уилсона, улыбнулся ему, но не губами, а словно бы всем лицом, и снова сосредоточился на допросе.
— Вы утверждаете, что знакомы с Уэйдом Уилсоном с две тысячи восемнадцатого года?
— Мы познакомились в две тысячи восемнадцатом. В девятнадцатом году он уехал, и мы не виделись до сентября прошлого года.
— То есть, десять лет?
— Верно.
— Сколько лет вам тогда было, мистер Паркер?
Питер чуть поднял бровь.
— Шестнадцать.
— И что общего могло быть у шестнадцатилетнего школьника и наемного убийцы?
— Протестую, — поспешно вмешался адвокат. — Вопрос не имеет отношения к слушанию.
— Протест принят, — важно согласилась судья. Прокурор поморщился.
— Итак, вы не виделись десять лет. Что случилось после?
— Мы снова столкнулись в Нью-Йорке, — дернул уголком губ Паркер.
— Случайно?
Питер пожал плечами.
— Я бы не сказал. Я хотел найти Уэйда. Увидеться со старым другом спустя столько лет.
— Что было после того, как вы его нашли?
Уилсон пробормотал себе что-то под нос, вздрогнул от смешка. Паркер и бровью не повел.
— Я увидел, что он серьезно болен. Меня это обеспокоило.
Майлз снова уставился на Дэдпула. Тот сидел ссутулившись, сложив на коленях крепко сжатые кулаки. Каждые несколько секунд он чуть менял позу: то расслаблялся, то, наоборот, втягивал голову в плечи и напрягался. Моралес прислушался к его бормотанию.
— Буду говорить я, — говорил сам себе Уилсон. — С хрена ли? Да потому что я самый нормальный из вас, долбоебов. Ха, рассказывай давай, нормальный он. Кто вчера впал в ступор и не отвечал почти два часа? Я пытался отдохнуть от вас, придурков, вы мне надоели. Не пизди. Чуть не откинулся опять. Хватит вам. Чувак с усами говорил, он обратится к каждому из нас. Посмотрю, как он поболтает с Красным, ага. К каждому адекватному из нас. И где он таких найдет?
Судейский молоток резко ударил по деревяшке. Майлз, испугавшись громкого звука, вздрогнул, а Уилсон вдруг поднял голову и уставился прямо на него широко распахнутыми, лишенными ресниц глазами.
Моралес судорожно отвернулся.
Уилсон выглядел плохо, очень плохо, это было видно даже невооруженным взглядом. Почти ничего не осталось от огромной угрожающей фигуры, которую Майлз помнил из детства. Наемник похудел до торчащих костей и впавших щек. Бугристая с открытыми язвами кожа была желтовато-серой, глаза ввалились, губы обметало жесткой трескающейся коркой. За время заседания адвокаты несколько раз по часам просили перерыв, чтобы тот мог принять лекарство. После него Уилсон возвращался более бодрым и на какое-то время переставал бормотать, но ненадолго.
Уэйд Уилсон умирал, это было видно невооруженным взглядом. Как и то, что только благодаря стараниям Паркера в этом худом, насквозь больном и страшном теле продолжала держаться жизнь.
Майлза вызвали на четвертом часу заседания. К тому моменту его спина ужасно болела от неудобной и жесткой деревянной скамьи, а голова раскалывалась от усталости и гула.
Свидетельский стул был немногим удобнее сидений в зале. И даже когда-то бархатная подушка, а теперь старая, пыльная и свалявшаяся, мягкости не прибавляла.
Моралес пообещал говорить правду и уставился перед собой.
Говорить о смерти мамы прокурору или близким было одно, рассказывать целому настороженно прислушивающемуся залу — совсем другое. Майлз облизывал пересыхающие губы, выталкивал из себя слова, нервно выкручивал пальцы, не смотрел на лица.
В какой-то момент судья повернулась к нему, Моралес увидел, что та сочувственно улыбается.
— Может, вам нужен перерыв? — спросила она, когда допрос прокурора закончился.
— Нет, — качнул головой Майлз. Улыбка судьи его обнадежила. Она ему верит! Она понимает, что за человек сидит на скамье подсудимых.
Вперед выдвинулся усатый адвокат Уилсона.
— Итак, вашу маму убил человек в костюме наемника, известного под именем Дэдпул.
— Да.
— И это было десять лет назад?
— Да. Мне было пять, но я помню. Все запомнил.
— Вы видели убийцу без маски?
Майлз сбился:
— Ч-что? Нет. Нет, конечно.
— Но вы точно уверены, что это был Уэйд Уилсон?
— А кто еще? — разозлился Майлз. — Только он носит такой костюм.
— Когда в следующий раз вы увидели его?
— Дэдпула? В прошлом сентябре. Столкнулся с ним… в переулке.
— И сразу же узнали?
— Разумеется!
— Похвальная память, мистер Моралес.
— Протестую, — тут же взревел прокурор, но Майлз огрызнулся:
— Легко узнать того, кто десять лет в кошмарах снился.
Из зала раздался сочувственный смешок.
— Хорошо, но как вы узнали, кто именно скрывается за маской?
— Мне сказал мистер Паркер.
— Мистер Паркер? Питер Бенджамин Паркер?
— Да, — неуютно повел плечами Майлз. — Я перепугался и обратился к мистеру Паркеру.
— Почему?
— Я проходил несколько стажировок под его руководством и у нас достаточно близкие отношения.
Майлз посмотрел Питера. Тот ободряюще качнул головой. Моралес не собирался рассказывать о своем паучьем альтер-эго, как и раскрывать личность Питера, что накладывало серьезные ограничения на его рассказ. Он думал и репетировал много раз, и все же адвокат чувствовал слабину и с хваткой пса цеплялся именно за это.
— Казалось ли вам, что мистер Уилсон вел себя не совсем нормально?
— Не совсем? Вы его вообще видели? Он же чокнутый!
В зале снова раздались смешки, самый громкий принадлежал самому Дэдпулу. Судья постучала молотком.
— Мистер Моралес, — сказала она осуждающе, — воздержитесь от подобных оценок, иначе я посчитаю это неуважением к суду.
— Простите.
— Что именно вам показалось странным?
— Он разговаривает сам с собой и спорит разными голосами. Двигается так странно. Да все, Господи.
— Вспомните, когда вы были ребенком, он вел себя так же?
— Нет. Тогда он молчал. Появился из ниоткуда, выстрелил, а потом стоял и принюхивался, словно зверь какой-то. Мне казалось, будто он меня ищет. Было ужасно страшно. Но прошли какие-то люди, я уже говорил, они его спугнули, он сбежал.
— Значит, молчал? Никаких пугающих разговоров, никаких споров?
— Нет, сэр.
— Ваша честь, — адвокат положил перед судьей несколько скрепленных листов. — У защиты есть освидетельствование, в котором говорится, что мистер Уилсон достаточно давно страдает диссоциативным расстройством. Поведение, которое описал юный мистер Моралес соответствует психотипу, который прочие личности называют Красный, форме агрессивной деструктивности. Приложите заключение к делу, будьте добры.
— Но ведь, это все равно был он! — в отчаянии выкрикнул Майлз. — Он стрелял! Своей рукой.
— Спасибо, мистер Моралес, — сухо проговорил адвокат. — У защиты больше нет к вам вопросов.
Именно, в этом была проблема. Ни у кого не было правильных вопросов. В этом бесконечном потоке допрашивающих и допрашиваемых, имен, фамилий, адресов, слез и диагнозов ни разу ни прозвучал вопрос: что думают жертвы? Что чувствуют, глядя на человека, нервно расчесывавшего язву на щеке? Как относятся к тому, что убийца, все эти годы недостижимый и неуязвимый, сидел перед ними, обычный, совсем не страшный, заслуживавший наказания по всей строгости?
В коридоре послышался приближающийся шум.
«Майлз, Майлз, ты здесь? Майлз!» Отец беспокоился. Чувство вины подняло голову, но злость и обида тут же его смели. Отец не стал спорить с приговором, он не спорил ни с чем, он даже отказался сам давать показания, объявив прокурору, что ничего, кроме слов сына, все равно не знает.
Никто ничего не хотел делать. Никто ничего не мог поделать.
Майлз думал, что Уилсон откажется от последнего слова. Что мог сказать он, человек, то и дело сбивавшийся на разные голоса? Но он поднялся. Совсем незадолго до конца процесса, Дэдпул в очередной раз принял лекарство и теперь стоял на ногах крепко и твердо.
Паркер поднял голову, обеспокоенно нахмурился. Прокурор сложил руки на груди.
Болтливый наемник заговорил.
— Слушайте. У меня, вроде как, репутация трепла и любителя превращать в балаган любое дело, даже суд — про это как-то комикс нарисовали, серьезно, четыре выпуска и просто отличная двусмысленная концовочка! — но сейчас я хочу сказать серьезно. Я — преступник, и прекрасно об этом осведомлен. Я убивал, по большей части плохих людей, но иногда выходило иначе. Я участвовал в войнах, о которых не знает никто, кроме крохотных кабинетных министерств, давно переставших существовать. Все, о чем сегодня сказали, наверное, полностью правда, кроме вот того случая с разгромленным рестораном, потому что это точно был мой зловредный двойник, собравшийся из оторванных конечностей. Ну, да ладно. Я не прошу снисхождения. Я прошу только шанса дотянуть до возможности разобраться с ублюдками из «Эссекс», которые убили кучу хороших ребят и сейчас, взявшись за ручки с раком, убивают меня. Я считаю, что в мире должно быть равновесие и зло будет наказано. Можете наказать меня, отлично. Но сделайте, чтобы и другим тоже досталось. У меня все.
Потребовалось еще два томительных часа, прежде чем судья вернулась в зал и, обведя всех строгим важным взглядом, начала объявлять приговор.
— Выслушав показания сторон и свидетелей, а также ознакомившись со всеми сопутствующими документами, суд постановил объявить Уэйда Уинстона Уилсона, известного также как наемник по имени «Дэдпул», виновным в инкриминируемых ему преступлениях, и назначить наказание в виде пожизненного лишения свободы.
Сердце Майлза радостно трепыхнулось. Но судья не закончила.
— Однако, принимая во внимание грубое вмешательство в психику мистера Уилсона, давнее нарушение целостности его личности, а также состояние здоровья, было принято ходатайствование стороны защиты о замене наказания на содержание мистера Уэйда Уилсона в государственном исследовательском центре, где ему может быть оказан медицинский уход в необходимом объеме.
— Нет! — в полной тишине выкрикнул Майлз.
Судья выразительно подняла брови.
— Мистер Уилсон будет находиться под наблюдением до тех пор, пока экспертная комиссия не подтвердит полное и безоговорочное излечение психики осужденного. Замена наказания не подразумевает отмену приговора, но гарантирует сохранность жизни подсудимого и надежду на то, что в дальнейшем он сможет стать достойным членом нашего общества. Подсудимый, вам ясен приговор?
— Поправьте, если ошибаюсь, — медленно проговорил Уилсон, — но значит ли это, что если лечение поможет, мне не нужно будет в тюрьму?
— Верно. Ваше пожизненное заключение заменяется на лечение в клинике до полного выздоровления.
— Понял?! — торжествующе обратился Уилсон к мистеру Паркеру. — Давай, поднимай
там своих докторишек и лаборантов и спасай уже мою дурацкую жизнь!
Питер рассмеялся, к нему присоединились другие, даже судья! И только Майлз, у которого рухнула внутри последняя надежда на справедливость, резко оттолкнулся и выбежал из зала заседания, гулко топая пятками по мраморному полу.
Он заперся в дальней туалетной комнате на третьем этаже, в конце коридора, выглядевшего пыльным и заброшенным, и дрожал теперь перед зеркалом, бессильно пялясь на самого себя.
Дэдпула передали мистеру Паркеру, чтобы ни говорили там о государственном центре. Передали, чтобы тот вылечил Уилсона, сделал снова бессмертным и позволил вернуться на улицы, делать все то, что он делал раньше. И это правильно?
Майлз всегда искал меру силы и справедливости у прочих. Считал, что верхняя планка ее — Человек-Паук, самый смелый и добрый герой Нью-Йорка. Но выяснилось, что нет Паука, есть только Питер Паркер. Обычный человек. Обычный.
Моралес медленно выдохнул. Его губы и руки перестали дрожать. Он выпрямился.
У города был еще один Человек-Паук, и, значит, еще одна надежда на справедливость. Потому что он — точно знал, что надо делать.