Восход темноты

Лёгкие постукивания по кафельной плитке, плавные, но торопливые шаги — Карен уже знала, кого увидит на пороге, как только откроется дверь. Она услышала мягкое «ну, как ты?» прежде, чем оно должно было разрезать густую, удушливую тишину, видела строгие, совершенные линии делового костюма — безупречной, стерильной ширмы, на фоне которой неустанно шёл унизительный спектакль, и лишь за кулисами можно было увидеть до смерти уставшего от притворства и фальши печального артиста. На пороге в самом деле показался Мэтт. В немой тишине он немного замялся, а затем подошёл и нетерпеливо опустился на край постели. Почти вплотную приблизился к её лицу, обставив с двух сторон руками, словно она могла убежать, и повесил с тяжёлым вздохом голову — видимо, собирался с мыслями. Карен поёжилась, вжалась в подушку, будто загнанный в угол зверёк, и вопросительно уставилась на аккуратно уложенные на макушке волосы, от которых приятно пахло мятным шампунем. Не в силах больше терпеть странное, забирающееся во внутренности молчание, она сняла его очки и приподняла чуть согнутыми пальцами подбородок: запёкшиеся красные зигзаги украшали скулы, на которых рдели фиолетовые синяки с расплывшимися желтоватыми краями, а довершала яркое полотно распухшая верхняя губа, разбитая на изгибе. Стиснутые зубы и трясущийся подбородок тотчас выдали внутреннюю борьбу с едва переносимой болью: Карен боялась даже вообразить, какой шедевр абстракционизма прятался под идеально выглаженной белой сорочкой. — Ответь мне на один-единственный вопрос, — сдавленный, холодный, как сталь, пронизывающий до костей тон: — что у тебя с Фрэнком Каслом? — Ужасно выглядит, — осторожно провела пальцами по его губам. — Я не это спросил, — оборвал он. — Ничего. — Тихий печальный голос. — Не понимаю, почему ты об этом спрашиваешь. — Хочу понять, что вас связывает, и почему вы оба упорно не хотите ничего объяснять, — Мэтт был на грани, с трудом сдерживал раздражение. — Во-первых, убери этот прокурорский тон, — знала, что это сравнение заденет его, — а, во-вторых, тебя не касаются мои отношения с Фрэнком. И вообще… минуту, когда это ты успел с ним поговорить? Ты видел Фрэнка и молчал? — Не переводи на меня, хорош включать журналистку! Просто… прошу, ответь на мой вопрос. Пожалуйста, Карен. Сложила на груди руки, укрылась дерзким движением, как непробиваемым щитом. Она не признавалась, но ей нравилось мучить его неизвестностью, владеть ситуацией и ценной информацией: маленькая месть за нанесённую когда-то обиду, за неумышленное пренебрежение и разбитое сердце. Она смотрела на ситуацию с позиции силы и упивалась своим молчанием, невысказанной тайной, ставшей в мгновение ещё более сокровенной. Карен испытывала какое-то необъяснимое гаденькое удовольствие, наблюдая за Мэттом, стучавшим в наглухо затворённую дверь. «Теперь ты знаешь, что я чувствовала, — безжалостно твердило подсознание, — ну, и каково тебе? Неизвестность раздирает на куски, правда, Мэтт?» Но едва ли её любящее сердце могло долго упиваться местью и жесткостью. Только не к Мэтту. Карен вдруг остро ощутила ноющее под рёбрами досадное чувство, которое вот уже много лет было её бессменным спутником — разочарование. Горькое и постыдное, граничащее с ненавистью разочарование в самой себе. Это чувство поселилось в ней вместе со смертью брата и последовавшим за этим презрением убитого горем отца, взвалившим всю ответственность за свою боль на дочь — он сделал это по привычке, эгоистично, по-детски наивно, решив, что Карен как всегда разберётся со всем. Хотелось затолкать стыд поглубже или вырвать с корнем, спрятаться, провалиться сквозь землю. Болезненные воспоминания будто сожгли в палате весь кислород, и Карен ощутила, как задыхается. Она задрожала и, не зная, куда себя деть, крепко обвила ещё слабыми руками шею Мэтта, спрятав лицо у него на плече. В порыве прижалась к нему всем телом, всем существом и чуть слышно пролепетала: — Умоляю, перестань! Не заставляй меня, я не хочу… Из глаз покатились слёзы. Их губы сами нашли друг друга. Неподвластный разуму, выжигающий всякую протестующую мысль поцелуй был будто и не поцелуем вовсе, а неминуемым бегством, средством, призванным заглушить терзающие их души эмоции. Растасканные и раздавленные, Мэтт и Карен из ошмётков и пепла пытались собрать друг друга, впивались всё сильнее в надежде найти опору, ощутить под ногами почву. Когда их губы и объятия разомкнулись, в воздухе разлилась тишина, забила каждый угол и каждую щель. В другой подобной ситуации они бы уже приготовились к неловкому молчанию, к убогому подобию «взрослого разговора» и симфонии уклончивых мычащих ответов. Но в ту минуту им не нужны были слова, Карен и Мэтт со всей ясностью понимали, что они должны делать — забыть о случившемся. Это был момент слабости, жажда исцеления. — Под каким катком ты побывал? — её голос всё ещё был тих и мрачен. — На тебе живого места нет… Карен чуть отвела пальцами ворот рубашки и увидела на его шее ожог от удавки. На глаза снова навернулись слёзы. — Я был в том здании, прочесал вдоль и поперёк: там столько взрывчатки, что хватит на весь Манхэттен и ещё немного останется. Понятия не имею, зачем наркокартелю такое количество тротила, если только наркотики не прикрытие для подготовки террористических атак. Правда, грузы с героином тоже были. И как ты, наверное, успела догадаться, я не смог вовремя смыться: охранников-то вырубил, на этажах их было немного, но пока копался, прохлопал момент возвращения ублюдков. Знаешь… если бы не Касл, я, наверное, в пластиковом мешке на обочине валялся сейчас — он помог мне выбраться оттуда. Сказал, что сделал это ради тебя. — Надо сообщить федералам, — с волнением в голосе произнесла Карен. — Я сделал анонимный звонок сразу, как унёс оттуда ноги и пришёл в себя, но уверен, что уже и след их простыл. — Нельзя с таким арсеналом просто взять и исчезнуть! Если там столько взрывчатки, как ты говоришь, то не могут же они всем своим кортежем незаметно передислоцироваться: они так или иначе попали на уличные камеры. Я могу… — она запнулась. — Вернее, ты можешь поговорить с Фрэнком, у него есть выход на агента нацбеза, может, она согласится помочь с камерами и прочим. — Как-то мы с ним не обменялись телефончиками, — саркастично ответил Мэтт. — Я могу связаться. Недовольно поджал губы, прикрыл веки и повёл головой: его раздражало уже то, с каким спокойствием она говорила об этом. Карен видела его недовольство, ей хотелось как-то сгладить острые углы, но она попросту не знала, что должна ему сказать. И должна ли? — Он дорог мне, Мэтт, — вкрадчиво произнесла она, — он столько раз спасал мне жизнь и… Мы пережили вместе некоторые моменты… Ей было неловко. Уже остывший на губах внезапный поцелуй не приносил такого дискомфорта, как это вынужденное откровение. Карен не хотела углубляться и разжёвывать их с Фрэнком отношения, ведь она сама ещё толком не разобралась, кто они друг для друга. Когда она не задумывалась, всё казалось до невозможного простым, но стоило ей начать облекать чувства в слова, как оказалось, что слов недостаточно. — Он был рядом, когда тебя не было. Желудок скрутило тугим узлом, холод затеснился в груди. Момент предельной ясности. Карен могла больше ничего не объяснять, Мэтт получил свой ответ. — Я понял, — сглотнул застрявший в горле ком и виновато отстранился. — Послушай, — она крепко сжала его огрубевшие горячие ладони в своих, надеясь развеять опутавший Мэтта плен печали, — я тоже без дела не сижу. Фрэнк узнал имя главы картеля: некий Армандо Толедо, о котором в интернете информации почти никакой, но я говорила с Эллисоном, и ему имя показалось знакомым. Если Эллисон помнит имя, значит, этот человек был связан с чем-то крупным. Он обещал посмотреть статьи в архиве. Уверена, мы что-нибудь выясним. Мэтт даже не злился, что она в очередной раз пренебрегла его заботой и советом не соваться в огонь, пока не поправится. К своему удивлению, он обнаружил, что рад участию Карен. Его грело её рвение и безрассудное стремление находиться в центре событий, быть полезной. Мысль о том, что они могут справиться вместе, разливалась по венам приятным теплом. — Хорошо, — согласно кивнул, — спасибо, что помогаешь, Карен. Она улыбнулась: его благодарность была высшей наградой. — Ты, наверное, всё равно меня не послушаешь, но, пожалуйста, хотя бы отдохни. — Мне некогда отдыхать, нужно проверить ещё кое-что. — Он сделал короткую паузу. — Фиск. — Поедешь туда? — её голос сник. — Да, сейчас. — Будь осторожен, — вцепилась в его руки так, словно не хотела отпускать, — и держи ухо востро. — Да… — задумчиво вымолвил Мэтт. Он нехотя встал и подошёл к выходу, но едва успел повернуть ручку, как дверь с грохотом отворилась, чуть не ударив его по лицу. — Ой, извините! — виноватым голоском прощебетала медсестра, с гордостью нёсшая перед собой роскошный благоухающий букет белых роз. — Мисс Пейдж, вам снова цветы от мистера Пита! — сладенько пропела она. — Поставлю на окно. — Спасибо, Беатрис, — Карен смущённо потупила глаза. Мэтт не сомневался, что за «Пит» прислал цветы: он понял это по участившемуся сердцебиению и сбившемуся дыханию Карен. Костяшки пальцев побелели — с такой силой он стиснул трость. — Увидимся, Карен, — и вышел за дверь.

***

В сорока восьми километрах к северу от Нью-Йорка на берегу Гудзона расположена тюрьма с максимально строгим режимом — знаменитая «Синг-Синг». Около двух тысяч заключённых оберегают её могучие каменные стены с громадными смотровыми башнями и высоченный забор земляного цвета. Место с мрачной, дикой историей, куда и по сей день сажают самых опасных преступников и отъявленных злодеев. Именно в эту убогую дыру определили Уилсона Фиска благодаря активному участию Мэтта, Карен и Фогги. Получить разрешение на посещение было непросто, но Мэтт не побрезговал даже теми немногочисленными связями, которые у него были, чтобы ускорить этот процесс. Дорога заняла чуть меньше часа, больше времени потребовалось, чтобы попасть в корпус, где проходили свидания с заключёнными: бумажная волокита сменилась тщательным обыском, во время которого Мэтту пришлось раздеться — мера, осуществляемая только при личных и длительных свиданиях, но посещения Фиска держали в тюрьме на особом контроле. Надзиратель озадаченно разглядывал слепого, тело которого напоминало боксёрскую грушу, и недоуменно чесал лысый затылок карандашом. — Тебя прессом что ли придавило, приятель? — надзиратель издал глухой смешок. — Случайно двинул по переходу на красный, — соврал Мэтт, из вежливости засмеявшись в ответ. — Осторожнее надо, — с деловитой учтивостью проговорил надзиратель и что-то записал в бланк, прикреплённый к потрёпанной планшетке. — Можете одеваться, мистер Мёрдок, вас проводит младший офицер. Бесконечные минуты ожидания. Пытаясь успокоить нервы и подчинить их контролю разума, Мэтт глубоко дышал и вращал головой по кругу, разминая затёкшую шею. Ожог от удавки отзывался ноющей болью, когда кожа тёрлась о ворот рубашки. Бетонные молчаливые стены сдавливали пространство, сталь и железо издавали тяжёлый, похожий на колокольный, звон. Со всех щелей тянуло сыростью и плесенью, по полу стелился холод — как в погребе. Мэтт не видел, но кожей ощущал мертвенность этого места. «Усыпальница когда-то великого и жестокого нью-йоркского фараона», — пришло ему на ум, и он слабо усмехнулся. Из глубин коридоров, что были за стенами, раздалась тяжёлая размеренная поступь, сопровождаемая звонким бренчанием цепей и негромким постукиванием ещё четырёх резиновых подошв. Мощные вздохи необъятной массивной груди, рвущееся из недр свирепое рычание, сдерживаемое лишь усилием воли, неотвратимо приближали миг развязки. Лязг автоматических железных дверей. Протяжный скрип чуть надтреснутого металлического стула. Не поднимая головы, Мэтт медленно снял трубку, сжал вспотевшими пальцами и дрожащей рукой прижал к уху. Фиск молча окинул его оценивающим взглядом: в лёгком оскале скрылась едва уловимая довольная ухмылка. — Выглядите усталым, мистер Мёрдок, — мерным грудным голосом констатировал Фиск и случайно клацнул. Полуоткрытый рот изогнулся в подобии улыбки: он предвкушал неизбежную победу в очередной партии против Дьявола Адской кухни.