Восход темноты

Литургия Третьего часа¹ закончилась, но сестре Мэгги хотелось ещё немного побыть наедине с Господом. Она сидела в средней части храма, перебирала сухощавыми пальцами оставленный кем-то из прихожан розарий² и благоговейно смотрела на распятие блестящими угольками задумчивых неподвижных глаз. Мэгги не видела Дьявола, тощей тенью бродившего вдоль бокового нефа, стыдливо прячущегося за колоннами. Прикосновение дьявольской длани оставило на шершавом камне кровавый узор: Мэтт застыл напротив матери и пытался почувствовать её, объятую умиротворением и божественной благодатью, пропитанную запахом ладана и отсыревшим деревом, преисполненную покоем и безмятежностью. Вытянул трясущуюся руку и в бессилии опустил, боясь отравить окружавшую её чистоту. Скривив лицо, он припал головой к колонне и крепко стиснул зубы. По изодранным грязным щекам потекли слёзы. «Спаси меня, мама, — несмело шептал он, захлёбываясь рыданиями, — спаси меня…» Он снова стал мальчишкой, тонущим в ночных кошмарах, один на один в схватке с кромешной тьмой — мальчишкой, которому нужно сжимать во сне её руку. Мамину руку. Тёплые чуть потрескавшиеся губы вновь нежно касались лба, а он пальцами трогал крест, висевший у неё на груди. Воспоминание из далёкого детства. Как давно это было. Лёгкий поворот головы, шуршание вимпла³ и шелест ресниц — само совершенство. Боясь быть замеченным, Мэтт ещё сильнее вжался в колонну, с трудом подавляя всхлипы, продиравшиеся через тяжёлое дыхание. Ноги сами сорвались с места, унося прочь. Нечестивый, отравленный грехом, погрязший во мраке — он не стоит её сострадания, не заслуживает сочувственного взгляда или утешительного прикосновения. Мэтту стало тесно и душно, подступила тошнота: казалось, каждый ангел обнажил меч и приставил к горлу бесстыдного грешника, дерзнувшего нарушить покой дома Господнего. «Не нужно было приходить, только Бога разгневал», — подумал он, оказавшись за порогом церкви и втянув утреннюю прохладу. Скрываясь в подворотнях и морщась от едких запахов, доносившихся из мусорных баков и открытых люков, он уверял себя, что бредёт наугад, следует за голосом сердца. И оно привело его. Похрустывающий, словно снег, тюль, отодвинутый небрежным, но изящным движением. Шум дождя — упавшая на лицо мягкая прядь. Воздух из лёгких вырывался наружу вместе с недовольными тихими стонами: Карен стояла в гостиной у окна, вперив беспокойный измождённый взгляд в холодную синеву улицы. Бессонная ночь оставила отпечаток на измученном бледном лице, глазные яблоки расчертили тонкие сетки алых капилляров. Мэтт чувствовал усталость Карен через разделявшие их три этажа, наблюдал в окне привычный родной силуэт, охваченный огненными всполохами, и ему страшно захотелось прижать её к себе — так сильно, насколько возможно — укрыться в водопаде волос, смыть ужас прошедшей ночи. И забыться. Хоть на мгновение. «Ты моё проклятие и вечное ожидание», — чуть слышно вымолвила она, отпустила тюль и растворилась в темноте комнаты. Мэтт закрыл глаза и сжал челюсти. «Не уходи, — прошептал он, — не оставляй меня, Карен». Поднёс ко рту кулак и с досадой прикусил намотанную на него верёвку. «Знаю, что не осудишь меня, что поймёшь, как никто и никогда. Но разве я имею право взваливать на тебя свою ношу, терзать и без того искалеченную душу? Я должен сам нести свой крест». Каждый шаг отдавался чудовищной болью, в ступни будто врезалось битое стекло, но Мэтт из последних сил шёл в сторону дома — изнурённый отсутствием сна, голодный и обезвоженный. Резкие звуки пугали, дезориентировали, нагоняли панику, усиливали тошноту и головокружение. Состояние, граничащее с бредом. Хлопок входной двери за спиной — такой громкий, что Мэтт содрогнулся и зажал уши ладонями. Посреди мнимой тишины он вновь услышал затухающее биение сердца — угасание чужой жизни. Его вывернуло посреди коридора. Распрямился, вытер предплечьем рот и на полусогнутых ногах кое-как дошёл до дивана, свалился на него и мгновенно отрубился.

***

Убаюканная усталостью и уставшая от ожидания Карен уснула в гостиной, однако спустя пару часов в дверь позвонили, и она сонная поплелась открывать. — Привет, — с вытаращенными глазами на пороге стоял Касл и нервно покачивался, — Мёрдок у тебя? — Фрэнк? — она удивилась не сколько ему, сколько его вопросу. — Боже, твой глаз… Она потянулась к распухшему лоснящемуся веку, но Фрэнк мотнул головой и чуть отступил. — Херня, пройдёт, — заверил он. — Так ты не видела Мёрдока? — Нет, а почему ты спрашиваешь, у вас что-то стряслось? И вообще, как всё прошло? Испуганное лицо и лихорадочно заблестевшие глаза заставили Фрэнка пожалеть о том, что он потревожил её. — Ничего не стряслось, — солгал он, отведя взгляд, — просто… мы разминулись, а я хотел поговорить по поводу… ну, следующей вылазки. Карен напряглась. — Давай я позвоню ему, — нахмурилась. — Нет, нет, не надо, у меня есть номер, — махнул рукой и делано улыбнулся. — Уверен, что всё нормально? — Да, всё путём. — Бездарная ложь. — Усмехнулась и состроила недовольную мину. — Проходи, давай поговорим. И ты не ответил на мой вопрос о вашей поездке. — Мда, как я мог забыть… — пробормотал Фрэнк самому себе: «Как я мог забыть, что ты ничего просто так не оставляешь? Вот кретин». — Слушай, давай об этом потом, ладно? Мне правда нужно поговорить с Мёрдоком. Просто дай его адрес, он наверняка дома. Карен впилась в дверную ручку с такой силой, что сделала себе больно. В висках пульсировало от накрывающей злости: Фрэнк врал с простотой и бессовестностью, даже не старался скрыть своё неумелое враньё. С Мэттом случилось неладное, она чувствовала это всем существом. От волнения стало трудно дышать, а желудок скрутило в узел. — Я с тобой, — безапелляционно заявила она, — пойду оденусь. — Это необязательно, — крикнул Фрэнк вдогонку, — что тебе там делать? «Блядь, вот что за хрень я несу?!» — нервно почесал затылок. — Буду группой поддержки, — она вновь очутилась на пороге, полностью одетая, — пошли, — взяла под руку и буквально потянула его за собой. Карен нетерпеливо переходила с шага на бег, не могла дождаться зелёного сигнала светофора, и, если бы Фрэнк не держал её за руку, она дважды оказалась бы под колёсами автомобиля. Всю дорогу она провела в провальных попытках уговорить себя сбавить обороты и не поддаваться панике. Касл видел, что Карен на грани, и винил себя за это. Поднялись на этаж. Занеся руку над дверью, Карен замерла — а вдруг там снова никого? Она вспомнила время после падения «Мидленд-Сёркл»: как бесполезно висела на телефоне, снова и снова проверяя автоответчик, как стояла за этой самой дверью и в бешенстве колотила по ней. Как осмелилась провести ночь в его постели, уверяя себя, что просто хочет быть здесь, если Мэтт объявится. Маленькая тайна, о существовании которой она боялась напомнить порой даже себе. Набралась смелости и постучала. Тишина. Опустила уголки губ, постучала снова, но настойчивее. Снова и снова. — Руку отобьёшь, — Фрэнк обступил её, осторожно подвинув, а затем с ноги выбил дверь. — Сдурел?! У меня ключи есть. — А чего тогда барабанишь? — Потому что думаю, что он там! Чёрт возьми, Фрэнк… Карен видела, что он тоже на взводе, а значит её волнение небезосновательно. Войдя в квартиру и увидев на полу в коридоре засохшую рвоту, она бросилась сначала в спальню, а затем вернулась в гостиную — никого. На паркете отпечатались кровавые грязные следы, кровь была на измятой постели и стенах, украшала кожаный диван. На кофейном столике в беспорядке валялись использованные бинты, пластыри, шприц и ножницы с зажатой в них иглой. — Господи, что с ним? — на глаза навернулись слёзы, и Карен сделала глубокий вдох, чтобы сдержать эмоции. — Куда он пошёл в таком состоянии? — Не драматизируй, — не сдавался Касл, — может, пошёл в бар пропустить стаканчик. — То есть, ты не собираешься помогать? — синие глаза полыхнули яростью. — Ладно. Сама его найду. Ухмыльнулась и раздражённым чеканным шагом вышла за порог, сердито поправляя падающую с плеча сумку. «Твою мать, Красный! — Фрэнк издал животный сип. — Куда ты подевался?» Касл искал Мэтта по всей Адской кухне и к ночи окончательно выдохся: полтора суток без сна, пора восстановить силы и как следует выспаться. Квартирой его временное пристанище можно было назвать с большой натяжкой, скорее убогой ночлежкой или берлогой, но хозяин брал за аренду небольшую плату и не задавал лишних вопросов. За углом стоял захолустный оружейный магазин, владелец которого был неприятным вечно потным типом, не выпускавшим изо рта сигару, но с ним всегда можно было договориться, если поставить на прилавок бутылку добротного рома и похрустеть парой сотен зелёных купюр. На первом этаже, прямо под квартирой, располагался бар, сине-красная неоновая вывеска которого отчасти была причиной бессонницы Фрэнка. Но свет этот не раздражал его, иногда Касл часами заворожёно смотрел в окно, погружаясь в воспоминания о прошлой жизни. «Детям, наверное, нравился бы этот дурацкий неоновый свет», — думал он и зажмуривал глаза, выдёргивал из памяти испуганные лица, забрызганные кровью тела. Не мог заснуть он и в эту ночь. Опёршись на подоконник, опустошал третий стакан скотча, но совсем не ощущал хмеля. Голова пухла и взрывалась от мыслей и воспоминаний, на душе скребли кошки — что ему бессонница! «Нужно хотя бы попытаться. — Решил Фрэнк и уже закрутил бутылку, но его внимание привлекла знакомая фигура в деловом костюме, плетущаяся по блестящему мокрому асфальту. — Да ну на хрен!» Через несколько минут раздался стук. Фрэнк открыл дверь и с выражениями сарказма и удивления уставился на Мэтта, несмело притулившегося к стене: ослабленный галстук, рубашка навыпуск, взъерошенные волосы и покосившиеся очки — он был мертвецки пьян. — Водички, солнышко? — рефлекторно съязвил. — Я не буду спрашивать, как ты нашёл меня, очевидно, тебя привёл собачий нюх, но ответь на один вопрос: какого хуя ты так накидался?! Мэтт робко пригладил волосы и безуспешно попытался поправить очки. — Не кричи, пожалуйста. — Заплетающимся языком выговорил он, прикрыв рукой ухо, и облизнул обветренные губы. — Извини за поздний визит, я просто… не знаю, к кому ещё пойти. — Заходи, — прохрипел Фрэнк, пропуская в дом полуночного гостя, осмотрел лестничный пролёт и только после этого закрыл дверь. Даже убойная доза алкоголя не приглушила боль, разрывавшую тело Мэтта: корчась, он рухнул поперёк кровати и уже не смог подняться.