Восход темноты

Наклонилась и подняла сломанную заколку, сделала пригласительный жест и прошла в гостиную. По изящно выгнутой спине струилось молочное золото, переливалось в лучах красного заката — Фрэнк, не моргая, смотрел, как Карен поправляла рукой спутанные волосы, и не мог вздохнуть. Он ступал осторожно и несколько скованно, не был уверен, что имеет право врываться в её дом, однако не остановился ни на секунду. Тепло. Уютно. С кухни доносился дразнящий аромат домашней еды. Касл остановился перед обеденным столом: на мгновение ему захотелось убраться восвояси. Непрошенное дежавю — он пообещал себе, что не станет сегодня вспоминать Марию и детей, но не справился с пугающей своей судьбоносностью мыслью, что всё это уже было в его жизни. Всё превратилось в прах. Фрэнк Касл умер вместе со своей семьёй, а воскрес Карателем — отвергнутым обществом кровавым мстителем. Смеет ли он вновь надеяться на благосклонность судьбы? Фрэнк не знал, смеет ли, но был совершенно уверен, что давно ничего не желал так, как второго шанса на счастье. В последний раз. Мотнул головой, отгоняя мрачные мысли, снял из-за спины гитару и положил на диван. — Голоден? — спросила Карен и, не дожидаясь ответа, пошла на кухню. — У меня овощи с говядиной, я тебе положу. «Делай со мной, что хочешь». — Да, спасибо, — лёгкий кивок, грустная улыбка. Сел за стол и с блаженством вдохнул пар, источаемый блюдом. — Божественный запах! — схватил приборы и с аппетитом принялся за вырезку, истекавшую маслянистым соком. — Целую вечность не ел такой вкуснотищи. «Целую вечность не ел в компании любимой женщины». — Не преувеличивай, — отмахнулась, — мясо недоделала: суховато. — Да ну тебя! В самый раз. Серьёзно, вот точно так и люблю, — смеялся Фрэнк с набитым ртом. Смутилась, щёки покраснели. Подпёрла ладонью подбородок и наблюдала блестящими от радости глазами, очерчивала взглядом ходившие ходуном челюсти, морщинку, залёгшую между бровей, непроходящие синяки и царапины и представляла сердце Фрэнка, искорёженное уродливыми рубцами, высеченными душевными страданиями. Сжала под столом колено, вообразив, как касается его страдающего сердца. Тёплая ладонь накрыла её руку, и Карен от неожиданности встрепенулась, посмотрев сначала вниз, а затем вновь на лицо Фрэнка. — Что стряслось? — склонил голову. — Только что улыбалась. — Ничего, на секунду задумалась о всяком… порядок! — слишком громко, слишком резко выдохнула. — Смотри у меня! — встал из-за стола, не заметил, как обронил тряпичную салфетку, которую положил на колени. — Спасибо за ужин, Карен. Как насчёт гитарного десерта? — Только его и жду. — Её нежная улыбка вернулась на прежнее место. — Что у нас в меню? — Не против Хендрикса¹? Подцепил гитару с дивана одной рукой, будто винтовку, и «прицелился», но вовсе не для того, чтобы стрелять, а подкрутить плохо натянутую струну. Карен чуть не с разбега плюхнулась на диван, подтянула ноги и в предвкушении уставилась на Фрэнка. Касл сел на подлокотник и провёл рукой по струнам, настраиваясь на игру. Лакированный горчичного цвета корпус многообещающе блеснул на свету, отразился на сосредоточенном лице Фрэнка — из-под ловких пальцев зазвучала «Purple Haze». Касл выжимал весь драйв, на какой была способна акустическая гитара, удачно дополняя неплохую игру брутальным, терпким хриплым голосом:

«…Всё окутал пурпурный туман: Не знаю, наверху я или внизу, Счастлив я — или несчастен? Но, как бы то ни было — эта девушка околдовала меня…»

Карен ловила приоткрытым ртом воздух и кивала в такт, окутанная, как пурпурным туманом, голосом Фрэнка, от которого у неё непроизвольно поджимались на ногах пальцы, впивались в обивку дивана. Одолевавшие разум мысли растворились, как дым, на свете не осталось ничего, кроме густого, басистого голоса бывалого морпеха, что сменил пули на струны, но неизменно стрелял точно в центр выбранной мишени. Карен представляла, какой замечательной стала бы жизнь Касла, будь рядом с ним кто-то, кому он мог бы играть на гитаре. Если бы только он видел для себя свет в конце тоннеля, верил, что жизнь не закончилась вместе с пережитой трагедией. И к Карен вернулась печаль — та, что на миг завладела ей, пока Фрэнк был увлечён ужином. В груди затеснился крик, тщетная мольба: «Не прекращай играть, не выпускай из рук гитару! Оставь бесконечную войну, Фрэнк, найди в своём сердце покой!» Музыка кончилась, но продолжала звучать в сознании Карен гимном надежды. Воздух звенел, дрожал, сопротивлялся тишине — музыкальная кома. Солнце почти потухло, комнату накрыла тонкая сумеречная вуаль, разрисовала мрачными узорами стены, обняла задумчивую Карен, поглотила молчаливого Фрэнка, не сводившего с Карен глаз. О чём она думает? Чего желает? Есть ли в неумолимо бегущей строке его имя? Встраивает ли она его в систему координат своей бесценной жизни? Она так дорога ему, но чувствует ли Карен то же? Молчание пролегло между ними вопросами без ответа, давно нужно было что-то сказать, но Фрэнк боялся открыть рот и ляпнуть какую-нибудь сентиментальную чушь, которая непременно всё испортила бы. Поднялся с подлокотника, отставил гитару и сел на диван перед щитом из согнутых ног. Карен посмотрела на него. Как он посмел наклониться, прижаться к сомкнутым тёплым губам? Посмел обхватить её лицо широченными ладонями, впиться в гладкую кожу? Сознание помутилось, будто невидимая пуля вновь раскроила череп, но в этот раз прошла навылет — смертельный исход. Но сердце, кажется, ещё бьётся. Жизнь продолжается. Пульсация в висках сигнализировала о подступающей волне возбуждения, что вот-вот захлестнёт рассудок. Но когда Карен разомкнула губы и боязливо ответила на поцелуй, его коллапсирующее сердце остановилось и разлетелось на куски. «Ты покойник, Фрэнки-малыш!»

***

Торопливые шаги, раздражающий стук трости по раскалённому зноем бетону. Настоящее безумие. Но ведь он человек без страха, разве не так? Презерватив прожигал карман брюк, будоражил воображение, вздёргивал уголок рта, растягивая губы в непроизвольной дьявольской ухмылке. Какая нелепость — взять и заявиться в её дом в полной уверенности, что она не прогонит, ответит взаимностью на его признание. Пути назад не было. А Мэтт его и не искал. Утренний разговор с Карен вышел нелепым, неправильным, и он был полон решимости всё исправить. Не завтра, не когда наступит «лучшее время» — сегодня, сейчас. Дышал полной грудью, вкушал уходящий день, летел на невидимых крыльях. Внутри клокотало неуёмное сердце, переполненное любовью, щедро сдобренное адреналином, гулявшим в крови. Его остановил «поющий ветер» — переливчатый звон ласково коснулся затылка, залез под воротник, щекотал нервы и напряжённую спину. Цветочное ароматное ассорти забралось в ноздри. «Пионы! — вспомнил он вдруг. — Это было миллион лет назад, но она точно говорила, что любит их. И как она тогда выразилась, грязно-розовые? Кто-нибудь так говорит вообще? Ага, моя чокнутая Карен!» — скрежетнул зубами, чуть не закатил в блаженстве глаза. Грязно-розовые пионы вызвали добродушный смех у флористки с приятным невысоким голосом, и она в момент нашла то, что нужно. Мэтт не заметил, как миновал три квартала. Постоял на крыльце — отдал дань воспоминанию о первом свидании, а затем взметнул по лестнице и застыл у заветной двери. Собирался духом, перебирал пальцами нежнейшие лепестки. Скользнул в сердцевину цветка и громко сглотнул, взволнованный непреднамеренной ассоциацией, порождённой воспламенённым сознанием. Он не сразу узнал перемешанный с гитарой голос Фрэнка. Музыка стихла. В тишине, лишённой всяких звуков, Мэтт слышал, как их губы слились в поцелуе. Припал лбом к холодному дереву, дрожащий палец замер над звонком. Его коллапсирующее сердце остановилось и разлетелось на куски.