Восход темноты

«20-е августа, шесть часов вечера: мы в прямом эфире с последними новостями. Продолжаются так называемые латиноамериканские протестные акции на Федерал Плаза перед офисом Федерального бюро расследований, а также в Нижнем Манхэттене у штаб-квартиры департамента полиции Нью-Йорка, где мы сейчас и находимся. За моей спиной вы можете наблюдать больше сотни горожан с плакатами и мегафонами. Напомним, что акции начались после массовых задержаний и обысков латиноамериканского населения города, связанных, по предварительным данным, со стрельбой в тюрьме «Синг-Синг», произошедшей два месяца назад в Уэстчестере. Власти отказываются комментировать действия органов правопорядка и отрицают их расистский характер. После событий в «Синг-Синг» некоторые источники утверждали, что к произошедшему якобы причастны пуэрто-риканские криминальные группировки, что и привело к волне задержаний, обысков и арестов латиноамериканского населения. Правоохранительные органы отрицают данную информацию, а недавно избранный окружной прокурор Блейк Тауэр и вовсе отказался от любых комментариев по этому делу. Мы продолжим следить за развитием событий…» Мэтт послушно сидел на диване с задранной рубашкой, пока Карен поправляла разошедшиеся на ране швы и попутно щёлкала новостную видеоленту на ноутбуке, криво стоявшем на подлокотнике. — Да что ж такое, опять разошлись, — приговаривала Карен, — опять ты впопыхах себя зашиваешь, аккуратнее надо, Мэтт. — Знаю, — чуть дёрнулся от боли, но сразу взял себя в руки, — прости. Последние две недели здорово потрепали, — вымученная ухмылка, — наверное, теряю сноровку. Мэтт нарочно зашивал раны небрежно, если наутро собирался на работу: чтобы Карен сидела рядом, касалась горячими напряжёнными пальцами его кожи, прижималась бедром к его бедру и расспрашивала о том, в какой передряге он побывал прошлой ночью. С перестрелки в заброшенном порту прошло больше двух месяцев, и время это казалось Мёрдоку потраченным впустую: выяснив расположение ещё одной базы картеля, они с Каслом сделали туда вылазку, но ничего не обнаружили — место было в спешке оставлено. Расследование зашло в тупик, и на время Каратель с Сорвиголовой взяли паузу: Касл кровавой тенью блуждал по Бруклину и Квинсу, а Мэтт погряз в уличных разборках банд и мафиозных кланов в Адской кухне. С появлением пуэрториканцев в Нью-Йорке преступные группировки всполошились, разделившись на два лагеря: одни пытались наладить связь с новыми «соседями», другие вступали с ними в ожесточённую борьбу, защищая старые порядки, деньги и свои интересы. ФБР и полиция забыли об отдыхе, заваленные трупами и бумажной работой, которой, казалось, не было конца. Но больше всего в правоохранительных органах боялись, что Нью-Йорк станет вторым Лос-Анджелесом, если здесь укрепятся пуэрториканцы и другие связанные с ними южные банды, что растаскивали город Ангелов на куски. «Старая гвардия» ещё помнила громкое дело в далёких восьмидесятых, когда повязали Гонсало Гонсалеса. Никто не желал появления Мексиканской мафии в Нью-Йорке, наличие мелких мексиканских наркокартелей и так было головной болью копов и федералов. Копать под Гонсало, как сказал Фогги после новости о смерти Фиска, не вышло: о его местонахождении и судьбе ничего не было в открытом доступе, он не общался с прессой, не имел аккаунтов в социальных сетях. Мэтт надеялся, что если начнёт бить сильнее и большее количество преступников, то рано или поздно появится зацепка, но всё было тщетно: о Гонсалесе либо не слышали, либо понятия не имели, вернулся ли старый мексиканец к прежним делам. — Выяснил что-нибудь? — Карен спросила скорее по привычке, в деле давно не было подвижек. Мэтт удручённо помотал головой. — Ясно… — поджала губы, надеясь скрыть разочарование. — Есть вести от Фрэнка? Её участившееся сердцебиение и вспыхнувшая в голосе искорка были острее бритвы. — Нет, — помотал головой, — он не выходил на связь. Но, полагаю, недавняя перестрелка в Бруклине без него не обошлась. Касл не объявлялся после злосчастного вечера с поцелуем, но Мэтт ощущал его присутствие: Фрэнк сквозил в робких движениях Карен и в тяжёлых глубоких вздохах, разрезавших тишину, был призрачной надеждой, звенящей вместе с мелодией входящего вызова на телефоне. И вот он прозвучал в её вопросе, с победной усмешкой посмотрел на Мэтта в упор: «Я же сцапаю и заберу твоё счастье, Красный!» — и не солгал. Мэтт не размышлял о том, что будет делать с царапающей душу ревностью и своими чувствами — он едва сознался в них перед самим собой. Он не присваивал себе Карен, не успел ощутить и назвать своей, а потому не помышлял о борьбе за неё. Что делать со своей любовью Мэтт не знал, но она росла в нём день ото дня, овладевала рассудком и превращала в пыль прежние страхи. Само слово «люблю» утратило ореол запретности: Мэтту нравилось пробовать его, щекотать им нёбо, перекатывать на языке — терпкое, сладко-горькое «люблю». Каждая мысль о Карен теперь была во власти злосчастного «люблю», Мэтт вплетал его в сознание, ткал полотно неизъяснимых чувств: «Как она поправляет волосы: вот так, одним скованным неосознанным движением — люблю его». Или: «Как беспокойно бьётся её сердце. Я знаю, это из-за того утреннего клиента, обманутого страховой. Прошло несколько часов, а она всё ещё переживает чужое горе, как своё собственное. Одному Богу известно, как я люблю её сострадательное, чуткое сердце!» «Люблю». «Люблю!» «Люблю…» И продолжал сидеть, приняв самый невозмутимый вид. Запрокинул голову, прикрыл глаза из-за накатившей усталости: этой ночью не удалось поспать. Карен нахмурилась, закусила дрожащую губу и заботливо погладила его по плечу. — Я могу что-нибудь для тебя сделать? — её нежный шёпот ласкал Мэтту слух. «О, ты и не представляешь!» — мысль-вспышка, грохочущая в разверзнутом сердце дьявольская молния. — Ты уже всё делаешь, — через силу улыбнувшись, вымолвил он. — Давай позову Фогги, закроем офис и пойдём пропустим по стаканчику, м? Хотя бы сделаешь вид, что развеялся, иначе буду терзаться чувством вины. — Если ещё и Фог начнёт меня жалеть, я не выдержу! Хватит и того, что я позволил себе не чураться твоей жалости и сидеть тут унылым куском дерьма. — Во-первых, я тебя не жалею, — она старалась говорить твёрдо, — а, во-вторых… ну хочешь, пойдём вдвоём? Пожалуйста, Мэтт! Тебе нужно отвлечься, иначе спечёшься. — Хах, я понял! — почти засмеялся. — У меня же нет выбора, так? Собрала наспех аптечку, встала с дивана и протянула ему руку: — Верно, господин адвокат! — губы растянулись в ответной улыбке. — Следуйте за мной. «Неизменно». Ливень застал их у самых дверей бара «Josie’s»: Мэтт снял пиджак и попытался укрыть Карен от дождя, но она ухватила его под локоть, и они пулей влетели внутрь. Издав облегчённое «хух!», разбавленное звонким смехом, стали искать свободный столик: последний остался перед игровой зоной, неподалёку от бильярдного стола. — Займи пока, а я за выпивкой, — Карен похлопала Мэтта по плечу и направилась к барной стойке. Место только что оставили: стол был не убран, а из стеклянной переполненной пепельницы поднималась тонкая никотиновая струйка. Мэтт привычным движением сдвинул грязные пивные бокалы на край, опустился на стул и, несмотря на грязь, тарахтение телевизора и непрерывный гам, ощутил прилив счастья. Он не мог вспомнить, когда последний раз переводил дух, делал перерыв. Смрадные закоулки чередовались с заляпанной кровью постелью и офисным столом — и никаких альтернатив. Из разговоров с Карен и Фогги ушла былая лёгкость, сменилась унынием: они не обсуждали ничего, кроме работы и новостей, связанных с пуэрториканцами. Личному и субъективному не припасли места, отвлечённым от общественного блага темам стало слишком тесно. Звякнули стаканы, тяжёлая бутылка заняла центр стола. Джози подошла вслед за Карен грузными, но быстрыми шагами и в момент убрала беспорядок: забрала грязные бокалы и вытряхнула пепельницу. — Спасибо, Джози, — Мэтт благодарно кивнул. — Отдыхайте! — гаркнула Джози в свойственной ей грубоватой манере и с довольной улыбкой поспешила на бар, побрякивая массивной серебряной цепью. Карен села не напротив, а рядом с Мэттом и наполнила стаканы. Первые несколько минут они не говорили, молча пили и впитывали атмосферу прокуренного, пропахшего алкоголем и потом зала. Треск неоновой вывески сливался со звуками дождя и людскими голосами, превращался в волшебный шум, что вводил в транс, уводил в страну грёз, где в хмельном мареве скрывались земные страсти и желания, таились причудливые фантазии — мир пресловутого, позабытого «Я». Осушая третий стакан, Карен наконец почувствовала себя запьяневшей. Подпёрла ладонью щёку и разглядывала Мэтта, сидевшего к ней вполоборота: по напряжённым скулам скользил тусклый мерцающий свет, спускался к щетинистому подбородку и спрыгивал в стакан, который Мёрдок безостановочно крутил пальцами. Опущенная голова, понурые плечи — он весь был объят печалью. — Можно личный вопрос? — протянула указательный палец, прикоснулась к его предплечью. — Конечно, — ответил без раздумий. — Ты когда-нибудь расслабляешься? — Ну… иногда сплю! — усмехнулся. — И медитирую. Но это скорее из соображений целесообразности, так я быстрее восстанавливаюсь… — Чтобы вновь себя истязать, понятно, — продолжила Карен за него. Наполнила опустевший стакан. — А пошлый можно вопрос? — Ты в ударе? — вскинул бровь и чуть склонил голову. — Я пьян, Карен, спрашивай, что угодно. — Ладно, пошлый вопрос: ты когда-нибудь расслабляешься? Мэтт сделал глубокий вдох и на мгновение замер с открытым ртом. Смущённо потёр сомкнутыми пальцами лоб, а затем снял очки и приблизился к лицу Карен. — Смотря, что ты имеешь в виду, — язык чуть заплёлся, но Мэтт вдруг почувствовал ту самую утраченную лёгкость, — если ты говоришь о сексе, то нет, я ни с кем не сплю. В какой-то момент физическая близость тоже стала непозволительной роскошью. Господи, иногда я не уверен, смогу ли дойти до уборной, о каком сексе вообще может идти речь? — смешок отчаяния. — Я боюсь ошибиться в подсчётах, но если грубо, то у меня его не было года два с половиной. Наверное. Не помню.  — Пожмём руки? — Карен зажмурила глаза и сдавлено прыснула. — У меня примерно столько же. Зато у меня есть верный силиконовый дружок на батарейках, у него аж шесть режимов вибрации! Мэтт прикрыл рукой рот и впервые за долгое время искренно расхохотался. — Мы серьёзно об этом говорим? В смысле, мы в самом деле говорим о вибраторах вместо преступности? — Теперь твоя очередь, умник! — Карен шутя стукнула его по колену. — У меня нет вибратора, — поднял ладони кверху, продолжая смеяться. — Ну ты и болван! — стиснула зубки. — Я не об этом. Просто скажи, что хоть изредка тебе бывает… ну, знаешь… хорошо. Карен больше не смеялась, она спрашивала совершенно серьёзно — и только потому была бесстыдна и откровенна в своих вопросах. Мэтт не мог не заметить, как переменилось её дыхание, а в голосе проступила горечь. Его голос тоже сделался серьёзным: — Эм… да, — неуверенно закивал, — время от времени мне бывает хорошо. Вряд ли это можно назвать наслаждением, скорее разрядка после очередной бессонной ночи: мне больно, адреналин зашкаливает и всё такое. Иногда просто застываю в дверях — ну, которые на крышу ведут… и стою там, в проёме, с членом в руке, даже маску, чёрт возьми, забываю снять! И я не фантазирую. Я имею в виду, всё до смешного банально и приземлённо: безликие тела и гениталии. — Безрадужно звучит, — тихо проговорила, облизнув обветренные губы. — Уж как есть. Карен заплакала. Поставила стакан на стол, уткнулась лицом Мэтту в плечо и что было сил обняла. Всхлипывала, сотрясаясь всем телом, целовала ему ключицу, затем обвила цепкими холодными пальцами шею и прижалась щекой к его щеке. Мэтт обнял её в ответ. Разошлись по домам не сразу: около четверти часа они безмолвно сидели, не разнимая объятий. Этой ночью Мэтт фантазировал о Карен. Стоял посреди вязкой темноты холодного коридора, прислонившись спиной к стене и борясь с туго затянувшимся галстуком, пока память не воскресила прощальное объятие. Тогда он закрыл глаза, расстегнул ширинку и трясущейся рукой обхватил напряжённое естество. Хриплый, ломаный стон. Он вспоминал её ладони и тепло нежных губ, ливень мягких волос и радостный стук сердца, воображал, как подхватывает Карен, несёт к себе в спальню, кладёт на постель и дарит ответные ласки. Выгнулся навстречу воображению. Кисть стремительно набирала скорость: какая-нибудь смазка была бы кстати, но Мэтт уже не мог остановить полёт помутнённого сознания и двинуться с места. Кое-как облизнул ладонь и нетерпеливо продолжил. «К-к… Карен!» — губы складывали её имя из осколков прерывистого дыхания и сладострастных звуков, врезавшихся в пустоту. Пальцы ловили ток крови, несущейся по набухшим венам, будто пытались ухватить неумолимое время — чтобы вернуться к Карен и остаться с ней навсегда.