Восход темноты

Карен бесшумно плыла по паркету на носочках, не задевала каблуками пол. Остановилась у окна и распахнула створки — тёплый ветер беспрепятственно ворвался в кабинет, всколыхнул чёлку уснувшего за рабочим столом Мэтта и привёл в движение мерцающую пыль. Боязливо повернула голову и, убедившись, что не разбудила, Карен подошла и остановилась рядом с креслом: едва касаясь провела пальцами по бледному шраму на щеке Мэтта, пригладила упавшую на лоб прядь. Чуть слышно простонал, нахмурив брови, сгрёб в охапку бумаги, на которых лежал головой, и снова затих. Напряжённые припухшие пальцы, покрытые царапинами и свежими болячками, светились на фоне белоснежных рукавов и разбросанных документов. Карен неосознанно потирала грудную клетку, продавливала её ладонью — вытесняла печаль. Она с грустью думала об ужасной усталости Мэтта, представляла чудовищную непроходящую боль во всём его теле и с раздражением ощущала бессилие, невозможность забрать его страдания. Гоняясь за призраком, он забыл о покое, проливал свои пот и кровь, наплевал на собственную шкуру — и теперь лежал едва дыша, выброшенный на берег рабочих будней, прибитый волной бессонных ночей. Стараясь везде успеть и никого не ранить безразличием, Мэтт не заметил, как выдохся и рухнул посреди поля боя. Карен наклонилась и осторожно поцеловала оцарапанную скулу. — Мм… — Легонько улыбнулся уголком губы. — Ещё… Прижалась тёплыми губами к сомкнутому веку, оставила влажный след, осыпала короткими поцелуями лоб, чмокнула кончик носа, спустилась к вздёрнутому уголку губ, поцеловав его крепче всего. «Всё давно в прошлом, мы просто друзья. Тогда почему меня так трогает эта улыбка?» — Который час? — всё ещё не открывал глаза. — Половина четвёртого, самый разгар духоты. — Болван. Простите меня, совсем забыл, где нахожусь, — покачнувшись, распрямился и ватным, скованным движением убрал прилипший к лицу лист бумаги. — Удивительно, как ты своё имя ещё не забыл! — изобразила смешок. — В смысле, с таким-то графиком. — Моя двойная жизнь не должна отражаться на работе, не хочу оправдывать ей свой непрофессионализм. — Но ты имеешь право, вообще-то, — со всей серьёзностью заявила Карен, — если ты забыл, то мы с Фогги теперь часть обеих твоих жизней. И не станем задавать вопросов, осуждать. Я точно не стану. То, что ты делаешь, не менее важно, чем «Нельсон, Мёрдок и Пейдж». А порой и важнее. Так что заканчивай бесить меня своим нытьём, задолбало слушать, какой ты хреновый, когда это не так. Мэтт тотчас проснулся. — Знаешь, я иногда думаю, что был рождён лишь для того, чтобы бесить тебя, — захохотал. От звуков его смеха на душе у Карен потеплело. «Я должна помочь ему, сделать что угодно, только не оставлять одного. Хочу всегда смотреть на его улыбку, слышать, как он смеётся — это единственное, что имеет значение». — Не думаю, что ты был рождён… для меня… — сказала она и смутилась. — Ладно, пойду работать! — Нет, Карен, — кинул вдогонку. Застыла на пороге и вопросительно повернулась. — Нет, — лёгкая усмешка, — для тебя. Смущённо поджала губы, неуверенно кивнула и ушла на своё рабочее место. — Карен, — Мэтт вышел следом, прижался плечом к дверному проёму. Оторвалась от ноутбука. — Мне снился сон. Такой яркий, каких давно не видел! Он никогда не рассказывал о своих снах, Карен даже не была уверена, снятся ли они ему — прежде Мэтт ни разу не начинал разговор подобной фразой. В животе порхали пресловутые бабочки, щекотали крыльями сжавшееся в комок сердце, ведь он намеревался поделиться с ней чем-то сокровенным, очень личным — тем, что постороннему могло бы показаться сущей глупостью, пустяком, недостойным внимания. Карен пыталась угадать мотивы, скрытые за произнесённой фразой: верит ли Мэтт снам, видит ли в них предзнаменование или просто находится во власти впечатлений от красок, рождённых подсознанием? — Надо же! — подалась вперёд. — Что за сон? На миг он стушевался, поправил очки и нервно пригладил галстук. — Я стоял на скалистом обрыве и видел себя сначала как бы со стороны, вроде бы даже с высоты, — за размашистыми жестами он пытался спрятать восторг, который счёл неуместным, — а потом очутился в своём теле. Я всё видел, хотя понимал, что слеп. А обрыв этот даже и не обрыв на самом деле, а моя гостиная! — засмеялся. — Звучит безумно, но во снах всегда всё безумно! Так вот. Там был не только я, за обеденным столом сидел ребёнок. Девочка. Такая… эм… чёрт, никак не могу вспомнить её лицо, но черты были жутко знакомыми и приятными. Она вдруг обернулась и крикнула мне: «А у меня облако в стакане, папа!» Можешь себе представить? — его голос дрогнул. — Бессмыслица, конечно. — Потёр ладонью лоб. — Но очень яркий сон. И как она сказала, а? Обычно люди прибавляют слово «смотри», а потом сконфуженно извиняются за свою привычку. Но она не сказала «смотри», она… Ладно, не бери в голову. Натужно усмехнулся, махнул рукой и в задумчивости подошёл к кофемашине. — Хороший сон, — Карен встала у него за спиной, прислонилась к стене, — уютный. Хоть и впрямь странный. Мэтт сомкнул веки и сосредоточился, чтобы как можно лучше объять Карен всеми органами чувств. «Обними меня. Умоляю, обними!» — приоткрыл рот, но не позволил словам сорваться с языка. — Фрейд говорил, что сны являются нашими скрытыми сексуальными желаниями или типа того, а его ученик Карл Юнг — будто это мостик между сознательным и бессознательным. — Карен деловито сложила руки на груди. — В Джорджтауне на парах по психологии профессор рассказывал о природе сновидений, но я спала в самом конце аудитории и помню только тот отрывок лекции, где речь шла про психоанализ, — засмеялась. — И каков мой диагноз, миссис Фрейд? — повернулся. — Понятия не имею… — медленно помотала головой. — Могу лишь предположить, что ты устал от всего разрушительного и жаждешь покоя, но боишься признаться себе в этом. «Хочу тебя, а не покоя», — с иронией думал Мэтт. — Покой… думаешь, я стал бы надевать маску, если бы искал покоя? — Я думаю, Мэтт, что ты потому её и надеваешь, что не можешь его найти. Стих харкающий звук кофемашины. Мэтт молча взял кружку и прислонился к столешнице. Карен прислонилась рядом с ним, а затем взяла под руку и положила голову ему на плечо.

***

В раскалённом асфальте и душном воздухе совсем не ощущалось приближение осени, лишь обгоревшие и кое-где выцветшие листья усталых деревьев говорили о неминуемом увядании. Но шедшая по 10-й авеню Карен будто всем существом ощущала неизбежное наступление холодов и больших перемен. Ярко-красный кленовый лист мягко опустился к её ногам. Карен остановилась и подняла за буро-зелёную веточку посланника из будущего: «Откуда ты такой взялся?» — она заворожённо крутила его меж пальцев, удивлённо разглядывала мелкие коричневые крапинки и бледно-жёлтые прожилки. Не смогла выбросить: достала записную книжку и сунула лист меж неисписанных страниц. Задержалась у газетного киоска, взяла в дорогу свежий выпуск «New York Bulletin» и большой бумажный стаканчик американо. Сделала глоток, развернула газету: на третьей полосе крупным шрифтом шёл заголовок о Карателе. На смазанной чёрно-белой фотографии во мраке светились искажённое яростью окровавленное лицо и искривлённый углом съёмки белый череп — очередной «карательный поход» в Бруклине с двумя десятками трупов. Карен в момент помрачнела, даже кофе стал горьким. С привкусом пепла. Она с тоской вспомнила последнюю встречу с Фрэнком: как он играл на гитаре, наполненный солнцем и жизнью, как с воодушевлением уплетал приготовленный ею ужин. Как поцеловал её. Она отчётливо видела в темноте гостиной его силуэт и блестящие глаза: «Я вернусь, Карен. Обязательно вернусь», — сказал он на прощание. Фрэнк ушёл, оставив её наедине с вопросами без ответов, с ворохом невыраженных чувств, которые она толком не успела осмыслить. Он обещал вернуться, но вместо этого швырял в неё громкие заголовки газет, раскраивал душу. Остановилась у цветочного магазина, собиралась с мыслями: нужно было выкинуть из них Касла. Почти неделю Карен потратила, разузнавая информацию о Гонсало и его семье. Найти его дочь Обрегонию, сменившую имя на Реджину, оказалось непросто: мисс Блейк сделала всё, чтобы упрятать поглубже свою связь с семьёй Гонсалес. Однако Карен не впервой было раскапывать секреты ушедших десятилетий и чужую постыдную правду. Убрала газету в сумку, выкинула стаканчик с недопитым кофе и зашла в магазин. Мисс Блейк была занята заворачиванием георгинов для пожилой дамы в фетровой шляпке, и Карен в ожидании стала бродить вдоль высоких пластиковых ваз, разглядывала полки с открытками, игрушками и причудливо упакованными сладостями. — Могу я вам помочь? — за спиной Карен услышала невысокий, но очень плавный глубокий голос. И хотя Карен готовилась к этой встрече, повернувшись лицом к мисс Блейк она отчего-то растерялась. — Доброе утро! — натянула улыбку. — Эм… я ищу пионы, но мне нравятся такие, знаете, грязно-розовые, нигде не могу найти. — Грязно-розовые? — дерзко-красивое лицо вдруг сделалось простым и необычайно приятным, когда Обрегония улыбнулась. — Простите мою нескромность, но не для вас ли выбирал цветы пару месяцев назад такой любезный темноволосый мужчина? Он был, кажется, с тростью. Я запомнила, потому что он тоже сказал «грязно-розовые пионы», никогда не слышала прежде, чтобы покупатели так интересно описывали цвет. Карен окончательно потерялась. Неужели Мэтт был здесь? Тогда почему ничего не рассказывал им с Фогги, ведь они делились всеми новостями, какие удавалось выудить? С другой стороны, мало ли темноволосых незрячих мужчин в Нью-Йорке, с чего она вообще взяла, что мисс Блейк говорит о Мэтте? — Оу! — только и выдавила из себя Карен. — Возможно. А он… эм, спрашивал только цветы? — глупый и абсолютно «неподозрительный» вопрос. И всё-таки Мэтт не пришёл бы к дочери криминального авторитета просто за букетом. — Насколько я могу помнить, то да, только пионы, — судя по тону, Обрегония не нашла в вопросе ничего необычного, — а ещё жутко волновался, постоянно поправлял очки с галстуком. Сказал, что «у неё глаза голубые», попросил перевязать стебли голубой лентой. Ужасно милый мужчина! Почему-то врезался в память. — Он такой! — Карен понятия не имела, об одном ли и том же «ужасно милом мужчине» они говорили, но радовалась, что разговор принял непринуждённую форму: так легче будет перейти к делу. — Что ж, тогда я знаю, что предложить вам. И не переставая обезоруживающе улыбаться, Обрегония развернулась и зашла за прилавок: на одной из верхних полок в чёрных дутых горшочках стояли свежие пионы: морковно-красные, жёлтые огонёчки, белые и бледно-розовые — точно такие, какие нравились Карен. — Вам букет? Для пионов рекомендую обычную бумагу древесного цвета, они сами себе «упаковка», им больше подходит что-то минималистичное, — стоя на стремянке, говорила мисс Блейк, — но тут кому как. — Повернулась. — Можем собрать в корзиночке: если собираетесь дарить, будет чудесно смотреться! — Сделайте на ваш вкус, — Карен нетерпеливо постукивала пальцами по лямке сумки, — хочу поставить их у себя в гостиной. Обрегония спустилась, взяла нежно-бирюзовую плетёную корзиночку и стала собирать букет. — Простите, мисс Блейк, я должна была сразу сказать о цели моего визита. Если вы позволите… — Вам нужен мой отец? — сухо бросила Обрегония, застыв над цветами, и исподлобья уставилась на Карен. — Кто вы? — резко. — Я работаю в «Бюллетене Нью-Йорка», меня зовут Карен Пейдж. — Послушайте, мисс Пейдж, — Обрегония тяжело вздохнула, подавляя раздражение, — я не знаю, как вам удалось меня найти, но, полагаю, вы потратили на это некоторое время и силы. И, надеюсь, понимаете, сколько потратила сил я, чтобы такие, как вы, не искали меня ради «пары вопросиков» о Гонсалесе. Вы будете разочарованы, но мне нечего вам сказать! Я была ребёнком, когда люди вроде вас преследовали меня и мою мать везде, куда бы мы ни пошли. А потом все эти заголовки, «желтуха»… Поищите другую жертву. — Мисс Блейк, я не хотела оскорбить вас и не преследую цель опорочить вас или вашу семью. — Карен облизнула сухие губы и посмотрела в глаза Обрегонии. — И не буду допытываться, если не желаете отвечать на мои вопросы. Я расследую одно дело, оно лишь косвенно касается вашего отца. — Соврала, и это враньё жгло на языке. Карен не особо верила в ложь во спасение, однако раскрыть карты не могла — Обрегония могла быть замешана. — Мне нужно поговорить с ним о людях из его прошлого. Решила, что вы знаете, где я смогу его отыскать. Это всё. Лицо Обрегонии смягчилось, но она всё ещё недоверчиво поглядывала на Карен. Опустила голову, молча доделывала букет. Она размышляла над словами Карен, пыталась прочесть её, решая, как поступить с «наглой журналисткой». — Если я скажу, вы оставите меня в покое? — почти сдалась. — Обещаю, что не стану преследовать и беспокоить вас, если дело не будет касаться жизни и смерти, — честно ответила Карен. Обрегония взяла ножницы и подрезала длинный стебелёк. — Я не знаю, где он. После отсидки пришёл лишь однажды — в июне, кажется. Предлагал наладить отношения и всё такое, говорил, что у него апартаменты… вроде бы где-то на Манхэттене, но не уверена. Я его послала и больше не видела. — Кого-нибудь из близких друзей можете вспомнить? Я имею в виду, из местных. — Близок он был только с моим крёстным Армандо — тот ещё кусок дерьма. Но о нём я тоже ничего не знаю. — Позволите оставить вам визитку? — Карен не оставляла попыток. — Если вдруг ваш отец объявится, то можете сообщить мне или просто передать ему мой номер. Это важно, прошу, поверьте. Не только для моей газеты, мисс Блейк. Карен положила визитку на прилавок, заплатила за цветы и вышла за порог в полной уверенности, что Обрегония многого не договаривает, даже если не лжёт.

***

Было за полночь, и Мэтт возвращался из офиса домой, когда услышал через квартал оглушающий женский крик. Секунда промедления, выброшенная трость, наспех убранные в карман очки. Свернул в подворотню, прыгнул в мусорный бак и по горе из мусорных мешков добрался до пожарной лестницы. Взметнул вверх и наперегонки с ветром мчал по крышам. Приближаясь, он слышал, как затихало сердце человека, лежавшего на горячем асфальте, захлёбывавшегося собственной кровью. А над ним захлёбывалась слезами женщина, истошно вопила и звала на помощь. Спускаясь к ней, Мэтт выбил подобранным на крыше обломком кирпича лампочку уличного фонаря и остановился в отдалении. — Куда он пошёл?! Женщина не сразу обратила на него внимание, а, заметив, сперва вздрогнула и только после поняла, о чём её спрашивали. Дрожащей рукой указала направление. — Это был он! — крикнула она Мэтту в спину. — Дьявол Адской кухни! В груди похолодело, внутренности скрутило в узел. Бросился бежать по указанному направлению, максимально концентрировался на окружающих звуках. Мэтт узнал его по сердцебиению, по неуёмному животному сипу, рвавшемуся из глотки. «Пойндекстер». На пути встали строительные конструкции. Подпрыгнул, ухватился за перекладину и подтянулся на деревянную площадку. Схватил из груды железных прутьев парочку обломков, сунул за пояс и прибавил скорости. Он нагнал Декса через сотню метров, спрыгнул со строительной площадки ему на спину. Впился пальцами в его плечи, бил головой о тротуар. Нахмурился: все мышцы в теле Пойндекстера напряглись, а позвоночник издал металлический скрежет. С силой ударил замешкавшегося Мёрдока затылком по лбу, повёл рукой и сбросил со спины. Поднялся на ноги и юркнул под арку. Мэтт полз на четвереньках не в силах унять дезориентирующий звон в ушах. Мотнул головой. «Поднимайся! — из глубин воспоминаний раздался голос Стика. — Вставай, мальчишка! Так и будешь тут валяться или, может, уже станешь мужиком, наконец?!» Раскачиваясь из стороны в сторону, поднялся на ноги, продолжил погоню. Почуяв, будто пёс, преследование, Пойндекстер взобрался по пожарной лестнице первого попавшегося дома, выбил окно и пролез внутрь. Мэтт кинулся следом, запрыгнул в окно. «Блядь!» — выругался он, очутившись на верхнем этаже танцевальной площадки ночного клуба. Музыкальные ритмичные громыхающие басы и больше трёх сотен сердец мешали концентрации, сбивали с толку. На противоположной стороне он услышал издевательский сдавленный смех: Пойндекстер сиганул вниз и, качая головой в такт музыке, расслабленной походкой рассекал толпу по направлению к запасному выходу. Толпа подняла руки и закричала вслед за вошедшим в раж ди-джеем. Декс поднял руки и громко присвистнул вслед за толпой. Мэтт спрыгнул на стоявший внизу диван и с трудом стал продираться через отдыхающих. Он почти догнал Декса, когда тот достал дубинку и запустил ди-джею точно в голову. Под охи, крики и суету он мгновенно оказался у выхода: расправился с двумя охранниками и выскочил за дверь. Выбежав на улицу Мэтт осознал, что упустил его.