Восход темноты

В ожидании звонка Мэтт и Фрэнк впустую потратили день. Придавленные скукой и ожиданием, они в итоге опустошили связку из девяти банок пива и потом стреляли по ним во дворе: Касл то и дело подтрунивал над Мёрдоком, но, к его удивлению, слепой адвокат неплохо целился и почти всегда попадал по мишеням, списывая промахи на хмель. К полуночи звонки не возобновились, и Мэтт с Фрэнком разошлись, договорившись попытать удачу завтра. Опутанный прохладой ночи, Мэтт не спеша брёл вдоль проезжей части под сенью уснувших деревьев, тихонько шелестящих остывшими листьями. Безумный день завершал свой круг, провожал усталого Дьявола к дверям многоэтажного Ада, где он сможет свалиться без задних ног на огненное ложе и набраться сил для новой схватки с судьбой. Неподалёку послышалась возня, сопровождаемая дикими женскими воплями и грубыми мужскими шиканьями. Скрип колёс, хлопок дверей — кого-то насильно затолкали в автомобиль. Мэтт выругался, перешёл на бег и, сложив трость, выкинул в ближайший мусорный бак. Сиганул в закоулок, взметнул по пожарной лестнице на крышу и стал преследовать похитителей. Нагнал через пару домов, спустился по наружным лестницам вниз и, когда машина чуть замедлилась на повороте, запрыгнул на капот. По лобовому стеклу расползлась паутинкой трещина. Водитель резко свернул на проезжую часть, едва не влетев в фонарный столб. Затормозили. Щёлкнули ручки дверей, запах железа разлился в воздухе: четверо похитителей с раскроенными в разной степени лицами столпились вокруг капота — один с обрезом, один с битой и двое с голыми руками. Шмыгнув окровавленным носом, Мэтт отжался на руках от капота и, оскалившись, усмехнулся. Вскочил на ноги, выбил обрез из рук плешивого здоровяка, перепрыгнул ему через голову и, оказавшись у того за спиной, с силой ударил по голеням. Толкнул здоровяка под ноги второму нападавшему, выхватил у него биту, с размаху нанёс удары оставшимся двоим и наглухо вырубил их. Плешивый отхаркнул кровавую слюну, приподнялся на одно колено и замахнулся. Мэтт оттолкнул его ногой в грудь: — Лучше не вставай! — задыхаясь, яростно процедил он сквозь зубы и машинально ослабил галстук. Здоровяк завопил и предпринял новую попытку подняться, но Мэтт нокаутировал его одним ударом и отправил отдыхать на асфальт. Дрожа и давясь слезами, на него в растерянности смотрела похищенная девушка, испуганно держась за открытую дверь автомобиля. — Вы? — тихонько вымолвила она, проглатывая рыдания. — Это ведь вы, — продолжала она, пока горячая струйка крови стекала по её лбу, — вы покупали «грязно-розовые» пионы, — натянуто усмехнулась, — боже… — Сейчас вызову полицию, — отворачиваясь, крикнул ей Мэтт и достал из кармана телефон. — Я знаю, кто вы, — добавила шёпотом. Мэтт повесил трубку. Он не знал, что именно девушка подразумевала под сказанным, но она говорила правду, и теперь просто передать дело полиции было небезопасно. «Проклятие! Ну что за день? — воздел глаза к небу. — За что Ты так со мной, а?» Подошёл к девушке, осторожно протянул руку: — Как вас зовут? — мягко спросил он. — Обрегония, — ответила она, сама не зная, почему: это имя было табу уже много лет. — Просто Обри. — Обри, позволите отвести вас в безопасное место? У вас идёт кровь, вы без обуви и в одной пижаме. Неуверенно кивнула. Мэтт бережно взял её на руки. В коридоре перегорели лампочки: как ни щёлкал Мэтт выключателем, ничего не происходило. — Не переживайте, — сказала Обри, — бросьте это. Прошла следом за Мэттом, села на диван, подтянув ноги, и уставилась в окно, на мерцающий громадный билборд. Вернувшись, Мэтт снял с подлокотника плед и протянул гостье вместе с тёплыми носками. Затем принёс стакан воды и аптечку, сел рядом и стал обрабатывать глубокий порез на лбу Обрегонии. — Как вы? — спросил между делом. — Уже лучше, — отозвалась она, — спасибо вам. Обрегония не отрываясь разглядывала сильные припухшие пальцы с обломанными ногтями. — Вы же Мэттью Мёрдок, адвокат, верно? — спросила скорее для порядка, нежели для подтверждения. Сбитые в кровь костяшки и загрубевшая кожа — разве так выглядят руки клерка? — Читала о вас в интернете, видела фотографии судебных процессов: вы посадили Фиска и были адвокатом того военного, у которого убили семью. — В прошлый раз вы меня не признали, с чего вдруг теперь такая осведомлённость? — нарочно не повышал тон, чтобы не казаться опасным. — В конце августа ко мне в магазин приходила девушка, тоже спрашивала грязно-розовые пионы. Мне это ещё в прошлый раз показалось забавным, ну я и спросила её о вас. Ваша жена? — Нет, — удручённо усмехнулся, — увы, нет. Обрегония внимательно оглядела его грустное лицо, освещённое неоновым светом, и только потом продолжила: — После выяснилось, что она журналистка, и ей нужен мой отец. Оставила визитку, попросила передать ему. — Ваш отец? — Мэтт остановился, опустил руки и недовольно нахмурился. Обри не спешила с ответом, размышляла, как много может рассказать этому человеку, пыталась угадать, что ему известно. Шок прошёл, а вместе с ним и наивная доверчивость. Что она знала о Мэтте Мёрдоке? Странный человек, который притворяется слепым, а на деле — высококлассный боец. Вот только чудно он притворялся: взгляд отрешённый, распахнутые глаза совсем не реагировали на бьющий в них неоновый свет, будто он… в самом деле слеп? Судя по тому, как он ориентируется в пространстве, его не назовёшь незрячим. — Не отвечу на ваш вопрос, пока не ответите на мой. Мэтт уже знал, о чём спросит Обрегония. — Вы Дьявол Адской кухни, — не спрашивала, а утверждала, — можете не отрицать, я умею складывать два и два. Только не пойму, как вы можете видеть, не видя. Доверие порождает доверие — Мэтт знал эту простую истину. Отпираться и вести игру не имело смысла: Обрегония была умной девушкой и вызывала у него симпатию. — Ребёнком я попал в аварию и ослеп из-за химикатов. Зато остальные мои чувства обострились, и этого хватает, чтобы быть тем, кем я бываю во тьме, — ответил он. — Теперь вы, Обри. Кто ваш отец, и почему Карен искала его? — Гонсало Гонсалес. Наверняка вы в курсе, кто он, раз ваша подруга разыскивала его. Кивнул. — Почему вы его ищете? Он опять что-то натворил? — не сдавалась Обрегония. — У меня нет прямых доказательств, но я почти уверен, что он стоит за беспорядками на улицах, и что из-за его деятельности возросла активность криминальных группировок. Иначе почему он так тщательно скрывается? Но я абсолютно уверен, что замешан его бывший партнёр Армандо Толедо. Обрегония задержала дыхание и поёрзала по спинке дивана, поджав на ногах пальцы. — Мой крёстный, — словно выплюнула, а не произнесла. — Да, раньше они с отцом вместе проворачивали дела. Вы убьёте отца? — за деланым равнодушием проступила тревога. — Нет, я никого не убиваю. Если он виновен, я сдам его в руки полиции, и суд присяжных будет решать его судьбу. Не забывайте, что я юрист, — попытался улыбнуться. Его очаровательная улыбка невольно вызвала в Обрегонии ответную. — Я верю в то, что вы делаете для Адской кухни, — сказала она вдруг, — как и многие, восхищаюсь Сорвиголовой. Мэтт повёл головой и смущённо потупил глаза. — Вы знаете, почему вас похитили? — Кажется. — Взяла кружку с водой и сделала жадный глоток. — Те люди говорили об Армандо, что он исчез и не заплатил им за что-то. Наверное, хотели просить за меня выкуп. А вчера приходил отец, мы были у него на квартире, и он тоже спрашивал, не объявлялся ли этот ублюдок. Я распсиховалась, наговорила ему всякого… сказала, что он меня достал, что не хочу участвовать в его делах. А ещё по глупости рассказала, что его спрашивала журналистка, самодовольно трясла визиткой у него перед носом. Мистер Мёрдок, я ни за что не стала бы ему её отдавать, но, кажется, он стащил её из моей сумки, потому что потом я не могла её найти. Может, он занервничал, захотел пробить вашу подругу, я не знаю! Простите меня… Мэтт тяжело выдохнул и стиснул челюсти. Он не злился на Обрегонию, он злился на Карен: она снова действовала у него за спиной и не удосужилась посвятить в свои дела. А ещё повела себя глупо и безрассудно — её особый талант. — Это не ваша вина, Обрегония, — сдержанно ответил он, — не нужно извинений. И, думаю, на сегодня достаточно. Я лягу здесь, а вы ложитесь в моей комнате. Пойду расстелю вам кровать. — Вы очень добры, Мэттью, — сказала она со всей искренностью, — спасибо вам. — Здесь вы в безопасности, даю слово. Когда кровать была разобрана, гостья ушла спать. Она уснула быстро: Мэтт понял это по замедлившемуся дыханию и спокойному сердцебиению. Однако сам уснуть не мог и ворочался на диване с одного бока на другой. Голова пухла от беспокойных мыслей, тело лихорадило. Не успел он пострадать из-за неудачного предложения, как на голову свалился возможно ещё живой Фиск, а отдых заменили уличная драка и встреча с дочерью бывшего главаря Мексиканской мафии. Но Карен сегодня была его королевой! Кто ещё смог бы столь блистательно довершить его сумасшедший день начинающимся нервным срывом?

***

Едкий сигаретный дым, просачивающийся из-под двери ванной, забил носоглотку, и Мэтт проснулся. Давился кашлем, потирал сонные глаза. Умывшись в раковине на кухне, подошёл к ванной и легонько постучал костяшками по приоткрытой двери. — Да-да! — отозвалась Обрегония сконфуженно. Когда Мэтт открыл, она торопливо стала тушить сигарету о взятое с кухни блюдце, выдыхая дым в небольшое открытое окошко и выгоняя его рукой на улицу. Поднялась с пола, поправила изящной рукой пышную копну длиннющих волос и мятую пижаму. — Простите, — смущённо произнесла она своим приятным голосом, — никотин моя слабость! Ничего не смогла с собой поделать: как проснулась, вышла на улицу и стрельнула сигаретку у первого встречного. Он, наверное, решил, что у меня кукушка поехала, или я бездомная — босая и в пижаме клянчу покурить! — и засмеялась. — Даже страх за свою жизнь меня не остановил. Ужасная привычка… мы все рабы привычек, да? Мэтт снисходительно улыбнулся: застанная врасплох за столь человечным занятием и так усердно извиняющаяся Обрегония всё равно не теряла лица, и нравилась ему даже ещё больше. — Будете? — протянула сигарету. — А то у меня две. — Я не курю, — помотал головой, продолжая широко улыбаться. Обри вскинула голову набок, сощурила глаза: — Вы очень красивы, — произнесла она с детской непосредственностью, но спокойно и очарованно, — я бы вас нарисовала. Вы знаете, что хороши собой? Мэтт добродушно расхохотался. — Особенно, когда вот так смеётесь, — говорила с такой лёгкостью, будто они обсуждали погоду. — Не знаю, красив ли, помню себя девятилетним. Но знаю, что нравлюсь женщинам, — честно ответил Мэтт. — Откуда знаете? — По сердцебиению. По тому, как кого-то бросает в жар, или когда кровь приливает к лицу. Дыхание тоже о многом может рассказать, как и едва уловимые интонации в голосе. — Какой ужас! — не удержалась и прыснула. — Вы всё слышите? Как-то мне теперь неловко. — Я контролирую это, не переживайте, — поспешил успокоить, — мне нужно концентрироваться. На несколько секунд воцарилось молчание, которое прервала Обри: — Ладно, — поджала губы, — не буду мешать. Они немного замешкались в дверях, пока пытались пропустить друг друга, и когда Обрегония вышла, Мэтт снова окликнул её: — Обри! Обернулась. — Возвращаться домой может быть опасно. Оставайтесь пока здесь. — Нет-нет, это неудобно! — запротестовала она. — К тому же мне нужны мои вещи. И есть, куда пойти, — постучала пальцами по блюдцу, наблюдая за подпрыгивающим пеплом, — в Бруклине живёт приятель, который будет только рад, если я побуду у него. — Только если настаиваете, — ответил Мэтт, — и за вещами я пойду с вами. Ну, не совсем с вами: вы поедите на такси, а я — по крышам. Если что-то пойдёт не так, вы будете в безопасности. Идёт? — Вы сама доброта, мистер Мёрдок. Честное слово.

***

— Ну и когда ты собиралась мне всё рассказать? Карен, увлечённо склонившаяся над заявлением только что ушедшего клиента, совсем не ожидала, что Мэтт появится в офисе: за прошедший месяц она привыкла пересекаться с ним не чаще раза в неделю. Она не ожидала и совсем не была готова. Но он уже очутился рядом, отбросил демоническую тень на поверхность стола — Карен на миг почудилось, словно у тени были рога и чертовской хвост. Поморгала и сконфуженно задрала голову: напряжённые скулы, приподнятые брови и приоткрытый щерящийся рот — Мэтт был не в духе. Будто и не сидел на коленях, не сжимал её руки, не умолял выйти за него замуж. Из-за его боевого настроя Карен и сама приготовилась обороняться. И вдруг она представила, что если прямо сейчас поцелует его, то безоговорочно выиграет назревающее сражение: он попросту не сможет больше на неё злиться. Эта мысль рассмешила и взбудоражила Карен. Глубоко вздохнула, переборов внезапный необдуманный порыв. Однако затем она ощутила ужасный зуд на ладонях, почувствовала, как желудок затянулся тугим узлом — так хотелось прикоснуться к нему. Распрямилась и вопросительно кивнула: — Так мило, что уже с самого утра ты орёшь именно на меня, дорогой, — саркастично улыбнулась, — знать бы ещё, почему? Мэтт немного смутился из-за издевательской шутки над его предложением, скрытой в иронично произнесённом «дорогой», на долю секунды ему сделалось досадно и обидно, но уже через мгновение уголок его рта изогнулся в победной усмешке: «Надо же, как я её задел! — подумал он, и жар разлился по его телу. — До сих пор думает об этом, перематывает в мыслях. О, пожалуйста, дорогая, вспоминай-вспоминай!» — Дочь Гонсалеса, — вернул серьёзную мину, — ты ходила к ней. Почему не сказала? — Устраиваешь мне допрос? — фыркнула. — О чём ты думала, когда просила дать свои контакты бывшему криминальному авторитету, м? Кто угодно бы мог, но ты журналистка, да ещё и с какой репутацией: безапелляционная и беспощадная ко всяким уродам, настойчивая во всём, за что берёшься! — Понятия не имею, откуда ты знаешь, но скажу тебе то, что говорю всегда: я не стану прятать голову в песок и спокойно отсиживаться, пока ты проливаешь кровь и рискуешь всем, что имеешь! Ясно? Господи, да сколько можно меня пасти, Мэтт, я не овечка в загоне какая-нибудь! Стоял как истукан, положив руки на пояс, обдумывал её слова и происходящее. Затем взял из другого конца кабинета клиентский стул и поставил рядом со столом Карен. Поправил очки и сел напротив неё, бережно накрыл кистью предплечье и чуть сжал. — Прости, что набросился, — произнёс он вдруг, — просто я в ужасе. Наверное, нужно было уточнить, что я не злюсь на твоё стремление помочь. Как раз это я в тебе люблю, — и это «люблю» приятно опалило ему язык, — спасибо тебе, Карен. Я бешусь, что ты не предупредила, не поделилась информацией. Ты всегда подвергаешь себя опасности, знаю, но я должен быть в курсе, откуда её ожидать, понимаешь? Я не против тебя, я — на твоей стороне. Не спорил, соглашался, искал компромисс и просил прощения — мол, смотри, каким я хотел бы стать мужем. Карен считывала это в его движениях, видела внутреннюю борьбу. А ещё видела, что ему приятны его старания, будто внутри Мэтта всё только и ждало момента, когда можно будет приступить к перестраиванию жизни. Смягчилась и почувствовала вину за свою резкость, за безжалостность к тому, кто стоял перед ней на коленях. Но гордость не позволила извиниться. Карен хотела сказать «прости», но словно онемела и продолжала молча смотреть на то, как ласково Мэтт гладил её руку. — Ладно, — прошептал он, нарушив установившуюся тишину, — мне нужно идти к Фрэнку, — нехотя встал, не решался сразу уйти, ждал чего-то. — Удачи вам там, — только и смогла она выдавить с напускной холодностью. Мэтт на прощание коснулся кончиками пальцев её плеча и лишь после этого нашёл в себе силы уйти.

***

Облачился в Дьявола, даже верёвки на руки намотал — кто знает, вдруг понадобится сила? Но, подойдя к трейлеру, нашёл Фрэнка, укладывающим в кузов грузовика пару винтовок и боеприпасы к ним: с утра позвонил Либерман, и он с нетерпением ждал Мэтта, чтобы на время отлучиться. Под громкие мычания Толедо, доносившиеся из трейлера, он вручил Мёрдоку телефон барона, чтобы тот ждал звонка от предположительного Гонсало и просто присмотрел за порядком. — Не скучай, солнышко, — Фрэнк приятельски похлопал Мэтта по плечу, шкодливо улыбнувшись, сел в грузовик и уехал. Только пыль столбом из-под колёс. Мэтт уселся на перевёрнутый бак, на котором вчера застал Фрэнка, и стал вертеть в руках телефон. День обещал быть долгим и нудным. При помощи голосового помощника запустил режим для незрячих и с удовольствием обнаружил, что у Толедо неплохой музыкальный вкус: альбом «Love at First Sting» группы Scorpions¹ вполне мог скрасить скучные часы в ожидании звонка или возвращения Касла. Музыка вернула его в детство: он вспомнил себя пятилетнего, сидящего перед телевизором и донимающего отца, увлечённо беседовавшего с потным грузным соседом-сантехником, единственным вопросом: «Папа, а как зовут бога с гитарой?» — выпучив глазёнки, он заворожённо смотрел, как страстный и энергичный гитарист, окончив игру, целует гриф гитары². «Джеки-малыш, ты вырастил нациста, — недовольно бурчал сосед, звучно отхлёбывая из керамической кружки пиво, — будто у нас своих групп нет: нормальных, американских рок-групп!» Но отец не слушал ворчливого соседа, а поддатый полвечера вызванивал знакомых, чтобы узнать имя «бога с гитарой», в честь которого Мэтт потом назвал любимую игрушку — волчонка, сшитого беременной им Мэгги, набитого синтепоном и мятным листом. Потрёпанный временем и теперь уже одноглазый, Рудольф лежал вместе с остальными вещами, оставшимися после смерти отца. Полтора часа спустя телефон задребезжал, и Мэтт от неожиданности выронил его из рук. Выругавшись, поднял с песка и нажал на принятие вызова: — Смею предположить, что ты ищешь Толедо, — полушёпотом начал Мэтт, — не так ли, Гонсало? — кровь закипала от нетерпения. — Ты не Касл, — сказал так, словно был приятно удивлён, — тот орёт, как бешеная зверюга. — Думаю, было бы неплохо встретиться, раз у меня есть то, что тебе нужно, — губы так и подрагивали от напрашивающейся ухмылки. — А почему бы и нет? Устроим вечер на четверых, — послышался какой-то шум, — как вам идея, мисс Пейдж? Вы не возражаете, если к нам присоединятся Дьявол Адской кухни и мой друг Армандо, нет? Мэтт перестал дышать, замерев с открытым ртом и в полной растерянности. — Поздоровайтесь с моим новым приятелем, мисс Пейдж, — елейно пропел Гонсалес. В трубке послышались всхлипы и жалобный стон — это и впрямь была Карен. — Прошу, не надо… — тихонько пролепетала она, задыхаясь от рыданий. Гонсалес захохотал. — Очаровательная женщина! Безумно красивая! Знаете, напомнила мне бывшую жену: Мэриан тоже была голубоглазой блондинкой с роскошной высокой грудью и чуть оттопыренными губками. Правда, от слёз её глаза не становились ещё синее, как у мисс Пейдж. Мэтт так громко скрежетнул зубами, что Гонсало это услышал. — Где? — проглотил обуревающую ярость, почувствовал головокружение. — На пересечении западной 41-й и Галвин-авеню, — Гонсало почему-то продолжал посмеиваться, но потом резко сделался серьёзным, — там заброшенная стройка, за ограждением. У вас есть полчаса — советую не опаздывать. Звонок прервался. Мэтт гневно швырнул телефон о кабину трейлера, и тот разлетелся на мелкие осколки. Залетел внутрь, пошарил по ящикам, вытащил Беретту, взвёл курок и приставил к башке барона. — Поведёшь машину, — несвойственно себе прохрипел, — не дай бог тебе пикнуть, — с силой ткнул дулом в висок, — вышибу мозги. По лбу и без того вспотевшего Толедо ручейками потёк пот, лицо мертвецки побледнело, и он обмочился. — Блядь. — Мэтт убрал пистолет и, повесив голову, приложил тыльную сторону ладони ко рту. Затем схватил барона за рукав и потянул за собой: — Шевели жопой, Армандо. Затолкал его кое-как в джип, сам повернул ключ зажигания и приложил дуло пистолета к мокрому брюху. И когда автомобиль вылетел на гладкий серпантин, первая вспышка безумной ярости отступила, сменившись отупляющим страхом. Над городом сгущались разбухшие сизые тучи, небо побурело, и холодный ветер заструился вдоль улиц, просочился меж домов и сражался с пьяными деревьями, опоёнными хмелем утреннего солнца. Листья вперемешку с пылью и мелкими камушками стелились по асфальту, ударялись в лобовые стёкла машин. Мрак окутал Нью-Йорк и сердце Мэтта, вот-вот готовое оборваться. Мысли безостановочно сменяли одна другую, но единственная более других не давала покоя — как Гонсало узнал, что Карен важна Сорвиголове? Не Мэтту Мёрдоку, нет, ведь он ни разу не обратился к нему по имени. Тогда как? Видел полицейские отчёты о спасённых им жертвах? Но это не объясняет, почему он выбрал её. Нет, он был уверен, что Карен важна. Значит, кто-то сказал. Но кто? Мэтт измучил себя вопросами без ответов. В голове щёлкнуло. Не убирая пистолета, достал одной рукой из кармана телефон-раскладушку и трясущейся рукой набрал номер Фогги. — Алло, — весело послышалось на другом конце. — Ты в порядке? — старался говорить медленно, чтобы не показаться взвинченным. — Мэтт? — удивился Нельсон. — Что-то случилось? — Ты в порядке, — сказал Мэтт самому себе. — Слушай, ты не видел Карен? Она за кофе вышла больше часа назад, и я не могу до неё дозвониться… Повесил трубку. Время и место были не подходящими для подробностей, и Фогги всё равно не смог бы ему помочь. Он не был в опасности — этого сейчас достаточно. Мэтт не думал о том, что его ждёт. Не представлял, как всё повернётся. Не планировал. Всё померкло для него, не осталось ничего, кроме сорвавшегося измученного голоса Карен: «Прошу, не надо…» Её голос звучал, когда автомобиль резко затормозил у железных ворот, когда он вёл Толедо перед собой, как щит, и вслушивался, дабы понять, что происходит в здании. А главное — есть ли в нём Карен. Больше полусотни сердец и втрое больше оружия — Мэтт представил себя зверем, добровольно пришедшим на убой. Конечно, это была ловушка. И Гонсало здесь не было. Зато была Карен — сидела на пятом этаже, привязанная к стулу, стоящему у края обрушенной стены. Она беззвучно пускала слёзы, сжимая в зубах верёвку, обвязанную вокруг головы, и тряслась на холодном ветру, треплющем спутанные волосы. «Господи, помоги», — прошептал испуганный Дьявол и вошёл в ржавые двери кирпичного гроба. Истошный рёв смешался с пальбой.

***

Уже несколько часов они, озираясь, шарахались по ночным закоулкам, прячась от пуэрториканского картеля, саранчой накрывшего Адскую кухню в поисках Дьявола и беглянки. Прихрамывая, Карен чуть не несла на себе раненого Мэтта, едва переставляющего ноги и оставляющего за собой кровавую тоненькую дорожку. Красная слюна тянулась до самого живота, капала на джемпер, размазывалась по подбородку. — Умоляю, держись, — всхлипывая, шёпотом причитала Карен, но скорее не Мэтту, а самой себе, чтобы успокоить нервы, — только держись… я с тобой, слышишь? На твоей стороне… Слёзы брызнули из глаз, оросили испачканные бледные щёки с прилипшими к ним и забившимися в рот волосами. Мэтт покачнулся, чуть не рухнув, но Карен обхватила полусогнувшийся стан. Припал рукой к мокрой кирпичной стене, испещрённой мхом, потрескавшейся под натиском времени. — У… уходи, Карен, — на последнем издыхании вымолвил он заплетающимся языком, — прошу тебя, уходи. Сгорбился, и его вырвало кровью прямо на стену. Оглядываясь, Карен гладила его по плечу, не зная, как помочь. Выпрямился, стоял, качаясь, и не двигался с места. Карен приобняла его и потянула за собой. — Нужно идти, нельзя останавливаться, — с дрожью в голосе приговаривала она, — идём. Сердце замирало от каждого шороха, при малейшем звуке. Страх скрёбся в груди, перекрывал кислород, стучал в висках, наполнил вены и отравил сознание. Помощи ждать неоткуда. Не было даже чёртового телефона! Мэтт свой обронил, пока дрался с людьми Гонсало, продираясь к ней на этаж. Никто не придёт, никто не спасёт. Карен почувствовала себя крошечной песчинкой, затерявшейся в бесконечном космическом пространстве. Незначительной. Ничтожной. Прожитая жизнь показалась короткой, несмешной шуткой, которую вскоре забудут и никогда не вспомнят. Завернули в очередную тесную подворотню. Мэтт не устоял и свалился в лужу, рядом с мусорным баком. Карен, пытаясь удержать его, упала на колени. — Уходи, Карен, — просипел он, захлёбываясь. Кашлянул, забрызгал кровью ей лицо и потерял сознание. — Мэтт! Мэтт! Пожалуйста, Мэтт… Не плакала — выла. Трясла за грудки, хлопала по щекам. Стянула маску и гладила по лицу, распутывала пальцами слипшиеся от крови пряди. «Прости меня, — проскулила она тихонько, — я должна была тебе сказать! Прости меня, прости! Только вернись, прошу тебя…» Упала лицом ему на грудь и ревела навзрыд. На мгновение ей стало безразлично, умрёт ли она. Карен больше не боялась, она желала смерти. Холодно и сыро. И темно. Только уличные фонари плевались тускло-рыжим светом и громко дребезжали. Как в морге. Ледяной ветер подвывал плачущей Карен, издевался над ней, забирался под тоненькую блузку и нагло щипал костлявыми пальцами раздражённую кожу. За домом послышались мужские переговаривающиеся крики, и Карен, выпрямившись, стала вновь озираться. Поднялась на ноги и, трясясь от ужаса, стала копошиться в мусоре. Укрыла Мэтта картонками, сверху накидала клеёнок. Разорвала один из выброшенных пакетов, раскидала содержимое и, заслышав приближающиеся хлюпающие по лужам шаги, юркнула под картонки к Мэтту, вцепилась в него руками, прижалась всем телом. Шаги и голоса всё приближались. Совсем рядом! Вот уже здесь, разносились над головой. Через узкую щёлку Карен видела несколько пар ботинок, вдруг остановившихся и медленно передвигающихся вдоль вереницы мусорных баков. Зажмурилась со всей силы, уткнулась лицом в плечо Мэтта, чтобы заглушить подступающую волну рыданий, сунула руку ему под джемпер и сжала в ладони его крест. Ушли. «Не они, так другие, — думала она в отчаянии, — всё равно умрём: нас будто медленно убивают. Город нас убивает. И мы с тобой, моя любовь, сегодня здесь умрём». Прикрыла усталые веки, дала волю слезам. Они умрут. И она никогда не сможет ответить на его предложение. Или сказать, как много Мэтт для неё значит. Как она любит его. Она никогда не узнает, каково было бы заниматься с ним любовью, ощущать его тепло и присутствие внутри своего тела, внутри истерзанной души. Ей стало невыразимо жаль этих непрожитых моментов. Но больше себя ей было жаль Мэтта. Что он успел познать в жизни? Лишь боль и нескончаемые потери. Никем необласканный, каждую ночь тихо кровоточащий в темноте улиц и в стенах пустой квартиры. «Только живи, умоляю, Мэтт! Я сделаю всё, что ты захочешь, даже самые ужасные и извращённые вещи! Я и так грязная и ужасная. Ужасная, ужасная! Не стою ломаного гроша. Ничего не стою! И тебя не стою…» Как в бреду исступлённо целовала околевшие пальцы, согревала дыханием — вдыхала жизнь. Припала ухом к груди: изувеченное сердце всё ещё билось, цеплялось за жизнь. Приластилась, как кошка, свернулась калачиком и уснула, отдавшись холодному мраку беспризорных жестоких улиц.