Восход темноты

Красное, почти зимнее солнце царственной поступью передвигалось по сонным стенам спальни, лилось по складкам полупрозрачного белого тюля, протягивало объятые сонной негой руки к потолку, обнимало постель. Карен давно проснулась, но не решалась открыть глаза и осознать, что прошедшая ночь ей не приснилась. Разомкнула веки и увидела, что Мэтт не спит: на безмятежном, расслабленном лице подрагивала искорка улыбки, матовые зелёные глаза источали тепло и счастье, пусть и были всё так же печальны, а из-за ниспадающей на лоб завитком пряди волос он казался чуть ли не мальчишкой — она не знала его таким. Карен не сдержалась, зажала игривый завиток меж пальцев и потянула, как пружинку. Мэтт прикрыл веки и расплылся в улыбке. — И тебе доброе утро, мисс Пейдж, — умиротворением был пропитан даже его голос. На долю секунды Карен захотелось с головой укрыться одеялом, по-девичьи взвизгнуть и смущённо бить по кровати ногами: так странно было, что «этот любовник» ещё и разговаривать умеет. В голове одна за другой восставали обрывки ночи — самые смелые, самые пламенные. Медленно перевернулась на спину и уставилась в потолок: «Господи, всё это по-настоящему», — прошептала она. Поднялась и в задумчивости поплелась в ванную. Томясь во власти захлестнувших эмоций, стояла под горячей водой в надежде вернуть ясность рассудка: «Веди себя естественно, — приказала она себе, — так, словно ничего не случилось. Мы же не дети, в конце концов». Пока сушила волосы и смотрела на своё отражение, натянула маску здравомыслия и непроницаемости. Достала нераспакованную зубную щётку, повесила на крючок чистое полотенце и, вся дрожа, вернулась в спальную комнату. — Там на крючке висит полотенце, а на раковине зубная щётка, — всеми силами старалась не выдавать волнение, — как закончишь… в общем, я пойду кофе сделаю. Мэтт с трудом удержался от смешка, раздирающего грудную клетку: никогда ещё Карен не пыталась так бездарно скрыть свой конфуз. Схватил подушку и прижал к лицу, подавляя хохот, не стал смущать её ещё больше. Но на свою беду почувствовал острый приступ ляпнуть какую-нибудь дурашливую глупость: Мэтт пребывал в плену у счастья, а Карен всё портила своей притворной сдержанностью. И ему захотелось замарать её, растлить, совратить — лишь бы не слышать этот неуместный тон благоразумия. — Наверное, нужно извиниться перед твоим вибратором — оставил его без работы, — Мэтт не смог удержать шалопайскую ухмылку. Вот уж разрядил обстановку. — Небось, всё утро размышлял, что бы такого романтичного мне сказать, — закатила глаза, сложив на груди руки, но сама не удержалась и добродушно прыснула. Приподнялся, опёршись на локти: — Ты поёшь в душе Эми Уайнхаус¹? — уже не знал, как остановиться. — Заткнись! — залилась краской. — Нет-нет, — помотал головой, — вообще-то я рад, что тебе со мной так комфортно. И мне нравится твой голос… — Так, я пошла варить кофе, — оборвала Карен и вышла в гостиную. Разливала по чашкам ароматный бодрящий напиток и ощутила, как Мэтт сплёл руки вокруг её талии, решив нарушить установившийся утром статус-кво. Прижал Карен к себе, прильнул губами к напрягшейся на шее венке, водил по ней языком, ловил пульсацию от кровотока. Смело и беспардонно забрался одной рукой ей под хлопковую футболку, а второй скользнул промеж ног. Карен несдержанно простонала, рефлекторно выгнувшись. — Что ты творишь? — рассердилась на свой голос, прозвучавший слишком сладко. — Всё, что захочу. Её собственные слова, обращённые к нему прошлой ночью — нечем крыть. — Это даже немного заводит, но кончай играть в недотрогу, любовь моя, — с жаром говорил он ей, не останавливая настойчивых ласк, — «спи со мной» означает, что эта ночь — не разовая акция. — Это означает только то, что ты умеешь подбирать слова, — с хрипотцой проговорила Карен и облизнулась. — Работа у меня такая — слова подбирать. Подхватил на руки, усадил на столешницу. В глазах горел адский огонь, щерящийся рот обнажал зубы — ещё чуть-чуть и отрастут рога, увенчают непристойные мысли. Карен придвинулась, сцепила руки у него за шеей и пылко поцеловала. Стремительный, безудержный акт. А затем ещё. И ещё. Они занимались любовью, пока город не утонул во мраке. Сидели нагишом на мятом одеяле у развороченной коробки из-под пиццы: Карен отправляла в рот уже четвёртый кусок, успевая при этом активно жестикулировать свободной рукой и говорить с набитым ртом: — Правда думаешь, что это Фиск? — подхватила языком стекающий на подбородок томатный соус. — Считаешь, я спятил? — Мэтт с надеждой обратил к ней лицо. — Фрэнк тоже так считает. Карен вытерла предплечьем губы, положила обкусанную сухую корочку в коробку и задумалась. — Нет, — ответила она с теплотой, — не думаю, что ты спятил. Думаю, ты устал. Фиск во всех нас поковырялся и оставил в подсознании зияющую дыру, от которой никогда не избавиться. Ты ищешь ответы, а твой измождённый разум в отчаянии подкидывает безумные идеи. — Столкнула коробку на пол ногой и откинулась на подушку. — Ты сама грация, — захохотал Мэтт, проследив за траекторией полёта коробки. — У меня гастрономическая кома, — заключила Карен и расслабленно прикрыла глаза. — Кстати, совсем забыла сказать, — резко повернулась к Мэтту лицом, подперев ладонью щёку, — к нам приходила Обрегония. Давно. Где-то через неделю после моего похищения. А я-то думала, тебе Фрэнк меня сдал, — приблизилась и поцеловала в скулу. — Не буду нудить, почему не сказала раньше… — Уже понудил, — снова поцеловала. — И зачем она приходила? — Хотела помочь. Правда, поначалу Фрэнк не хотел её слушать и всё время огрызался — так она узнала, что Гонсалес чуть нас обоих на тот свет не отправил. Плакала, говорила, что это её вина… — Она ни при чём, — отозвался Мэтт, — не думаю, что Гонсало похитил тебя из-за того, что ты искала его. Избавиться от вероломной журналистки стало бы побочной пользой, ему нужен был я. И каким-то образом он выяснил, что с помощью тебя можно шантажировать Дьявола Адской кухни. Если бы он знал моё имя, то поверь, обязательно козырнул бы своим знанием. А ещё думаю, что тогда он угрожал бы и Фогги. Прости, — выдохнул, — продолжай, я перебил. — В общем, она дала адрес Гонсалеса, но там никого не было, и апартаменты уже сдаются. Оказалось, он не приобретал недвижимость, просто снимал, — усмехнулась, — не идиот. — Знаешь, что ещё интересно? — оживился Мэтт. — Обрегония, может, и злится на отца, но о Толедо говорит с особой ненавистью. — Тоже заметил? — обводила, поглаживая, кончиком пальца шрам на его плече. — Думала, просто показалось. — Не показалось, — Мэтт протянул руку к лицу Карен и тыльной стороной ладони провёл по мягкой щеке. Оба умолкли на мгновение, пока голос Карен не растопил тишину: — Мэтт, — тихонько позвала, проверяя, не уснул ли, — можно кое-что спросить? Открыл глаза. — Да, конечно, — ответил он, — надеюсь, это пошлый вопрос. — Ну, почти. — Прикусила губу. — Сколько раз у нас сегодня был секс? — Я не считал. Но за себя скажу, что больше, чем за последние несколько лет. Это твой вопрос? — Нет, — не меняя серьёзного тона, — даже не знаю, как выразиться. Когда мы занимаемся любовью, у меня такое чувство, что тебе безразлично собственное удовольствие. Мэтт часто заморгал, потёр глаза и сел, прислонившись к спинке кровати. — Я ничего не понял, — обхватил колени руками и улыбнулся, — что ты имеешь в виду? — Ты ведь сверхчувствительный и всё такое, я думала, мне придётся постоянно тебя тормозить, но ты ни разу не кончил вперёд меня! Только пойми меня правильно, я говорю не о скорости процесса, а о том, что ты не даёшь себе расслабиться. Во всём контроль, до самой последней секунды. Круто, с одной стороны, что тебя так заботят мои ощущения, но это же не игра в одни ворота… — Карен, — засмеялся, — Карен, остановись! Мне с тобой хорошо. Очень. Я почти уверен, что так хорошо мне не было никогда. — Но я же вижу, как ты себя стопоришь. Я бы не говорила, если бы это не было чересчур. Господи, ты ведь когда надеваешь маску, отпускаешь себя, так? Это твоё «даму вперёд» очень мило, но хотелось бы, чтобы ты хоть на миг выкидывал всё из головы и был немного эгоистом. Хотя бы иногда. — Если бы я надевая маску отпускал себя, копы устали бы считать трупы. А с тобой я боюсь быть грубым, во-первых, а во-вторых, — тяжело вздохнул, — наверное, я и впрямь одержим лишь твоим удовольствием. — Ты доставишь мне удовольствие, если будешь думать и о себе тоже. Конечно, если подумать, ты всегда такой: жертвуешь своей шкурой ради других. — Как всё вывернула! — вскинул брови. — Тогда можно и мне кое-что сказать? Карен удивлённо опустила уголки губ. — Это не вопрос, а скорее наблюдение. Ты совсем не… — Не рулю? — опередила вопрос и заулыбалась. — Да, — закивал, — да. Вообще не споришь! — А ты думал, в постели я тоже буду лезть на амбразуру? Знаешь, мне в обычной жизни самостоятельности и независимости хватает за глаза. Но когда дело касается секса, я редко беру инициативу в свои руки, мне больше нравится подчиняться, находиться в чьей-то власти: как будто на время сбрасываю с плеч груз ответственности. — Мне зато нравится рулить — разве не прелесть? — Да тебе просто нравится всё контролировать, — иронизировала Карен, взбивая подушку и устраиваясь поудобнее для сна, — сам говорил. — И это тоже, — согласно кивнул. — Слушай, эм… я завтра должен встретиться с Фрэнком, наверное, затянется на весь день. Но ты приходи ко мне вечером, после девяти, — от волнения стискивал во вспотевших ладонях пододеяльник, — у тебя же вроде остались ключи от моей квартиры. Что скажешь? — пальцы впились в ладони чуть не до боли. — Ага, — ответила Карен, погружаясь в сон. С облегчением разжал руки. Следующую ночь они провели в квартире Мэтта.

***

Карен проснулась рано — по старой привычке. Даже если накануне сильно уставала или выпивала больше, чем рассчитывала, валяться в постели после семи утра она попросту не могла. Если, конечно, на то не было причины не связанной со сном. Но Мэтт крепко спал, распластавшись на кровати — будто не лёг, а рухнул. Раны и стёртая местами, как наждаком, кожа ярко алели посреди белизны простыней с въевшимися и побуревшими пятнами неотстиранной крови. Лежа на животе, сгребая сильными руками подушку, Мэтт напоминал Карен воина, уснувшего во время привала в тяжёлом и изматывающем военном походе. Легонько припала губами к шраму на плече, осторожно вылезла из-под одеяла, которое во сне практически украла у Мэтта, с наслаждением облачилась в его рубашку, сброшенную впопыхах на пол прошлой ночью, и бесшумно покинула комнату. Прошла на кухню, по-хозяйски открывала шкафчики и ящики в поисках кофе. Карен впервые пришло на ум, какая квартира Мэтта тоскливая и бесцветная, хоть не лишена своеобразного очарования и даже уюта. Огляделась и представила, где могла бы разместить свою посуду, куда повесила бы полотенце, как удобно могла бы что-то переставить — организовать рабочее пространство. Открыла холодильник и к своему прискорбию не обнаружила ничего, кроме десятка бутылок пива, засохшего кусочка сыра и пустой коробки из-под яиц. «Никуда не годится, — помотала головой, — и как он хочет, чтобы я оставалась у него до утра?» Вернулась в спальню, наспех оделась и ненадолго ушла. Вернулась через полчаса с бумажным пакетом, до отказа набитым продуктами. С удовольствием забила полки холодильника, со смехом повесила на дверцу гипсовый магнитик в виде красно-чёрной головы чёртика с забавной ухмылочкой и мелкими рожками и довольная собой принялась за кофе: вскрыла тугую упаковку, вдохнула терпкий щекочущий в носу аромат, достала турку и насыпала несколько ложек. Мэтт вышел из ванной замотанный полотенцем и с улыбкой замер, вбирая в себя каждый звук и запах, игру полыхающих едва различимых очертаний, ощущая, как весь до краёв наполняется давно позабытым ощущением счастья. — Извини, я немного похозяйничала, — кинула как бы между делом, — не хочу умереть с голоду в твоём сексуальном рабстве. Мэтт расхохотался. — Делай, как нравится, — сказал он после вкрадчиво и серьёзно, — можешь хоть всё выкинуть и заставить тем, чем хочешь. За мой счёт, разумеется, — и широко улыбнулся.