s(e)oul st.

Вчерашняя ночь нежна-нежна, как у Фрэнсиса Фицджеральда, и я крошу её в себе нарочно, рассыпаю по полу квартиры, а Тэхён со своими взлётными полосами мучает меня до полуночи и после неё, бессовестно и безответно. Я хожу по комнате, обмеряя шагами каждый угол, и не нахожу изменений; возможно, у меня паранойя, только чувствую – всё не так, как надо, всё вверх дном. И Тэхён, его яркое, полнозвучное дыхание и взгляды-вспышки заполнили всё пространство, проникли повальной болезнью в мою без того болезненную квартирку. Отправляясь на тест, я совсем выпала из реальности и зарывалась лицом в воротник свитера, но морозный Юнги, поджидавший около подъезда, моментально заставил меня очнуться. Он без слов кивнул в сторону машины и сразу забрался внутрь, не принимая во внимание моё удивление. Ноги злодейски понесли меня в логово врага, и я очутилась недопустимо рядом с ним, на расстоянии вытянутой руки; общее, скрещенное нашими дыханиями пространство автомобиля сужалось и сжимало меня в крохотный жалкий комочек. Юнги следил за дорогой и молчал – такой молчаливый, светлый мучитель. Психологи утверждают, что симметрия вызывает подсознательную агрессию. Я всматривалась в напряжённое лицо Юнги, и пыталась определить степень его симметричности; его голубовато-белые волосы ещё не до конца оттаяли, из-за этого Мин казался замороженным и напрочь лишённым жизни. Мне хочется думать о том, что он долго стоял на ветру и курил сигареты самым изящным способом, щурясь от зимнего солнца; даже чуточку хочется думать, что Мин Юнги мёрзнул ради меня. Его просыпанные пеплом глаза застыли в одной точке, и будучи мертвенным, он всё равно оставался великолепным до жути, причём красота его была чувственно-художественной. Я слежу, как его губы складываются в холодную, уверенную улыбку, и он поворачивает голову, заставляя сильнее вжиматься в кресло позвоночником и издавать нелепый хруст. — Можешь смотреть, — Юнги еле уловимо заглядывает в глаза и снова обращается к дороге. Я шумно выдыхаю и утыкаюсь лбом в стекло. Оно тусклое и ледяное, такое же, как его взгляды, а мурашки, подаренные холодом и ласкающим голосом Мина, за секунду образуют дорожку на шее. — Я могу не разговаривать с тобой, если тебя это расстраивает. Я нарочито не поворачиваю головы, чтобы не встречаться с внимательным взглядом Юнги, только замечаю, что его интонации – самые серьёзные, и самые мягкие тоже; и рисую пальцами на запотевшем стекле его машины. — Я вообще могу не появляться, — категорично завершает Мин, я вдруг закашливаюсь и стучу себе по груди, отмечая, что сердце колотится слишком громко. — Всё нормально, — выдавливаю я, натягивая предельно неестественную улыбку, и ударяюсь локтем об панель двери, — Я помню, что должна тебе. Когда мы приближаемся к университету, я прошу Юнги остановиться, и он, к удивлению, выполняет просьбу, не требуя объяснений; кажется, он понимает, что мне неловко выходить из его машины у всех на виду. Прежде чем выйти, я благодарю его несколько раз, но Мин даже не поворачивает головы. Перед началом теста в аудиторию забежал запыхавшийся Джиён, с которым у меня недавно произошла не самая приятная ситуация, и, окинув взглядом помещение, направился ко мне. — Привет, Лин-а, — Джиён несколько секунд качался из стороны в сторону, как маятник, после чего спешно всунул мне в руки шоколадку, — Извини, что так вышло в прошлый раз. Я ошеломлённо держу его руку чуть дольше, чем нужно, и замечаю розоватую ссадину на довольно симпатичном лице. — Что случилось с твоим лицом? — На тренировке мячом зарядили, — Джиён нервно хмыкнул, растянувшись в кривоватой улыбке, суетливо поклонился и поспешил удалиться, задевая на выходе появившегося из ниоткуда Чонгука. — Что это с ним? — сразу спросил парень, закидывая рюкзак на соседний стул и усаживаясь рядом. — Пришёл, извинился, ушёл, — я развела руками и ещё раз взглянула на двери, за которыми скрылся Джиён, — Кто из ваших ему так лицо на тренировке подпортил? Чонгук так громко расчихался, что обратил на себя внимание всей аудитории, я обернулась и подняла палец вверх: мол, всё нормально, ребята, человек болеет. — Надо же, я думала, ты притворяешься, — я протянула Чонгуку шоколадку в качестве утешения, но получила от него истребительный взгляд. — Его же не было вчера, — выдавил Чонгук и нахмурился ещё сильнее. — Кого не было? — Джиёна. Я молча отмечаю странность этой ситуации и нервно просматриваю конспекты, будто это спасёт меня на тесте. Юнги появляется вместе с преподавателем, уверенным шагом проходит до нашего с Чонгуком ряда и садится прямо у него под боком – какая муха его укусила? Чонгук снова разливисто чихает, и я злорадствую: может, Мин пересядет, пока не поздно – но тот, видимо, крепкий орешек и игнорирует его простуду. Тест оказался выше моих способностей, и, хотя я добросовестно зубрила несколько суток, лист с ответами оставался наполовину пустым. Я мельком бросаю взгляд на Юнги и тут же с ним сталкиваюсь, как врезаются автомобили на бешеной скорости; не знаю, что за призыв о помощи разглядел Мин в моих обеспокоенных зрачках, но спустя минуту в моё предплечье летит скомканный привет от Юнги в виде ответов на вторую часть теста, написанных его изящным, возмутительно благородным почерком. Я сдержанно улыбаюсь, почти готовая завизжать от благодарности, и киваю ему в ответ, с придыханием наблюдая, как парень медленно-медленно опускает ресницы. — Спасибо, — не решаясь схватить за плечо, подхожу к Мину после теста с опущенной головой, как провинившаяся; Чонгук хлопает глазами и заставляет чувствовать себя ещё более неловко, хотя, Боже, куда уже, — Кажется, я буду у тебя вечно в долгах. — Ты ничего не должна, — перебивает Юнги, почти рыча, из-за чего я дёргаюсь, словно цыплёнок, — Это просто так, ясно? Я сдавленно киваю и незаметно толкаю Чонгука к выходу, тот почти сопротивляется и возмущённо бормочет под нос, но мне всё-таки удаётся направить его в столовую. А там – людей с каждый днём всё больше, всё теснее, а может, я начала замечать, что они, люди, есть вокруг, и моя идеология people = poison, а ещё пыль, пыль, вдруг забывается мной, как пройденная религия. — Кого ты всё по сторонам высматриваешь? — Чонгук щурится, как хитрый лис, и заглядывает в лицо, изучая меня: он всё знает, все чувствует, подлец. — Что? Никого, — я притворно удивляюсь и, схватив поднос, вырываюсь от него, бегу к столикам, отворачивая лицо, чтобы скрыть наливающиеся краской щёки. — Тэхён! Тэхён! — Чонгук разрывается за спиной и отчаянно машет парню в широкой футболке, — Иди к нам! Я успеваю только зашипеть на Чонгука, когда вижу ослепительно-молодое лицо Тэхёна, разливающее, если не юность, то свежие капли вокруг сердца; мне хочется верить – я не постарею, я никогда не постарею, forever young. Forever young. — Приятного аппетита, — на выдохе произносит Тэхён, и я вижу, как уголки его губ непроизвольно тянутся вверх, кусаю щёки сильнее и увлечённо перемешиваю салат, чувствую его, тэхёновский, взгляд на себе и хочу растаять немедленно, безвозвратно. Он разглядывает по-детски игриво, наивно, от чего приходится прятать глаза в стол, чтобы не покраснеть у всех на виду. — Как прошёл тест? Так странно: когда мы вместе, мне до неловкости приятно. Я настойчиво гляжу на Чонгука, чтобы тот додумался ответить, а Тэхён не разрывает зрительного контакта со мной и глядит с чертовски призывной улыбкой, дёргая губами. — Да чуть не завалили. Я думал, уже можно попрощаться с университетом, а тут Юнги передал Лин ответы, — выпалил Чонгук на одном дыхании и совсем не заметил, как я передёрнулась от одного упоминания имени Мина. — Значит, Юнги вас спас, — Тэхён наконец-то растягивается в улыбке, и в этом моё освобождение; его лицо сияет лучиками – солнце любит его, оно с ним встречается. Так странно: когда мы вместе, я могу улыбаться. — Я пойду к Юнги, а то он один сидит, — я слежу, как плавно поднимается Тэхён, вспоминаю его вчерашние откровенные взгляды и чувствую, как тянутся струнки вместо жилок в руках, тянутся вязко, густо, мучительно. — Кушай побольше, Лин. — Чего это ты улыбаешься? — бормочет Чонгук с набитым ртом, как только уходит Тэхён, и мне вдруг хочется громко рассмеяться, да так, чтобы слышали все, когда вижу, как Тэхён высыпает салат в тарелку Юнги. Так странно: меня бесит, когда кто-то привлекает его внимание. — Я не знаю, Чонгук, не знаю. * Чимин грозился приехать сегодняшним вечером, поэтому я послала Чонгука за ним на вокзал, а сама разбирала вещи, чтобы немного привести квартиру в порядок перед приездом брата; может быть, даже получится напрячь их двоих с ремонтом – мне давно хотелось поменять обои. За стеной не раз раздавался грохот, и я порывалась проверить, всё ли хорошо у Юнги, но кто я такая, чтобы подобным интересоваться. Когда поздним вечером мне барабанят в квартиру, я ожидаю встретить Чимина, но передо мной возникает невероятно встревоженный Тэхён. — Мне нужна твоя помощь, — в глазах Тэхёна больно-больно, и моё сердце снова стучит так громко, что приходится отступать назад, — Это серьёзно. Юнги напился и громит всё подряд. Я ворчливо закрываю квартиру, пока Тэхён нетерпеливо мнётся рядом, не зная, куда деть руки. В квартире Юнги – руины и побоище: содержимое шкафов перевёрнуто и разбиты горшки с цветами, перед телевизором – огромная лужа, и сам Юнги продолжает выливать пиво на пол с самым серьёзным лицом. — Зачем надо было начинать, если его так разносит? — я наблюдала, как Тэхён ставил Мина на ноги – тот вырывался и почти рычал, отбиваясь от него руками. — Обычно он не напивается, — оправдывался Тэхён, виновато кусая губы: я застреваю и вздрагиваю, будто в ледяной дрожи, — Ты же знаешь, Юнги очень уравновешен. Юнги по-дьявольски дико смеялся, вырываясь из крепких рук Тэхёна, – всё происходящее казалось мне безумием, и, хотя я честно пыталась помочь Тэхёну убраться, мне постоянно приходилось отвлекаться на беснующегося Юнги. — Так не пойдёт, — заключил Тэхён, когда в очередной раз получил от Юнги в живот, и подозвал меня, — Попробуй ты. Он сейчас разойдётся и начнёт драться, а женщину он не ударит. Я несколько раз отнекивалась, чуть ли не хныча, но моё желание помочь Тэхёну, – я доказывала себе: Тэхёну, не Юнги – было слишком велико, ведь если просит Тэхён, разве я смогу найти силы отказать? Я предельно осторожно подошла к Юнги со спины, и он чуть дёрнулся, прежде чем развернуться лицом; дотрагиваться до него, кажется, было сложнее, чем закладывать динамит. Юнги глядел на меня внимательно и с подозрением, на секунду мне показалось, что он вовсе не пьян. Он пошёл за мной почти сразу, как только я поддержала его за руку, переплетал ноги и шумно вздыхал, но его тело было удивительно легким. Я с ужасом отмечала, что Юнги было приятно держать. Мин был тёплым, как обогреватель, и я отворачивала от него лицо, чтобы не сгореть от неловкости. Я помогла ему сесть за кухонный стол и налила стакан воды, собираясь покинуть комнату и квартиру вообще, но Юнги с силой ухватился за запястье, так что я сухожилиями почувствовала костяшки его властных пальцев. — Сядь. От повелительного взгляда Юнги я невольно пошатнулась и придержалась за стул, он этим воспользовался и силой усадил рядом, надавив на плечо. Туман в его глазах рассеивался; к моему ужасу, возвращался прежний Юнги – доминирующий и высокомерный, и мне хотелось завыть от страха. — Что ты здесь делаешь? — Юнги трезвел слишком быстро и размашисто поправлял волосы, сбившиеся на голове. Моим глазам нужно быть быстрее, чем его руки, чтобы успеть проследить за всем волшебством, что происходит с ними. Но они, глаза, никогда не могли и не смогут – потому его руки приобретали ещё большую ценность. — Тэхён позвал меня. Юнги наклоняет голову нарочито медленно и вглядывается в лицо, облизывается, пожирает, а я всё ещё верю, что, может быть, он всего лишь большая галлюцинация и был ею с самого начала, может быть, я – душевно больная, и все подыгрывают мне, чтобы поддерживать. — Ты не можешь просто так приходить сюда, — бросает Мин и, доставая из джинсов пачку сигарет, раскрывает окно настежь. Морозный ветер вломился в комнату почти как торнадо, но Юнги даже не пошатнулся; не дрогнула и я, хотя было холодно до одури, только мне почему-то всё так же душно. — Больше не приду, — бормочу так, чтобы он расслышал, и наблюдаю, как вздрагивают брови Мина, еле заметно, но так выразительно, что приходится крепко схватиться за ткань джинсов, чтобы не вскрикнуть. Рядом с Юнги я чувствовала себя маленьким беспомощным ребёнком: мне постоянно хотелось звать маму на помощь и плакать навзрыд. Я хотела сказать, что пришла помочь Тэхёну, хотела сказать, что он, Юнги, орал, как чокнутый псих, но вместо этого продолжала теребить ткань своих джинсов, пока не решилась выйти из комнаты. — Я ещё не закончил, — Юнги прерывает меня на полудвижении, и я остаюсь без возможности спастись бегством. Он курит долго, и я продолжаю смирно сидеть за кухонным столом, следя за его бледными губами, сжимающими сигарету слишком откровенно и чувственно даже для Юнги; я про себя отмечаю, что сигареты так сжимать нельзя. Чужие губы — можно. Сигареты — нет. — Тебе нравится Тэхён? — Мин отвернулся к окну, открывая мне обзор на свою сильную, изящную спину. Стоя в одной футболке, он почти не ёжился на ветру, но я со стыдом ловила себя на мысли, что обхватить его сзади и согреть вдруг захотелось невыносимо. Я мельком взглянула в гостиную: Тэхён заснул на краю дивана и бесшумно вздыхал, прижимая к себе колени – наблюдать его тихо поднимающуюся грудь было самым сладким лекарством. Юнги перевел на меня взгляд и громко хмыкнул. — Такой добрый и заботливый, правда милашка? — Мин щурился и курил протяжно-певуче, приближался всё ближе ко мне, как следователь-дознаватель, — А ты... Он подходил слишком быстро, и я хотела сесть в грузовик, заполнить его всеми дрожащими пальцами от его взглядов-оружия, напряжёнными мышцами, волнениями, тяжелыми вздохами, и потопить его в океане; только самой выбраться и плыть, плыть от всех схватывающих дыхание мелочей Мин Юнги. — Ты попробуй в такого... — Юнги закашлялся в плотном облаке дыма и размахивал руками, выгоняя его из комнаты. Мин замолчал и смотрел в пол. Есть два типа людей, которые не могут смотреть тебе в глаза: те, кто врут, и те, кто скрывают свою любовь. Мы с Мином врали сами себе о том, что можем терпеть друг друга в этой комнате. Я хотела быть в том самом грузовике, но я все ещё в миновской кухне и вижу его выбеленные донельзя волосы. — Не нужно больше приходить и спасать меня, — Юнги резко поднимает веки и малейшая мягкость исчезает из его взгляда, — Мне не нужна твоя помощь. Иди домой. Я почти сразу поднимаюсь из-за стола и иду в гостиную; Тэхён всё так же прижимает колени, и мне хочется выпрыгнуть из всех окон мира от сладости его лица. Я задерживаюсь лишь на мгновение, чтобы накрыть Тэхёна пледом, а Юнги хватает меня за запястье, и я снова чувствую его жалящие костяшки. — Блять, ты тупая? Иди домой. Пытаясь вырваться, я одёргиваю руки, но мои усилия бесполезны против Мина: он сжимает мои кисти, тяжёло дыша, и заводит руки за спину, направляя к двери. Юнги чертит границы, как таможенный инспектор, а мне внезапно, неосознанно хочется прорываться к Тэхёну, даже если Мин заключит под стражу на своей отвратительно задымлённой кухне. Не поднимая головы, я покидаю квартиру, почти вытолканная его сильным телом и мыслями о том, что никто не сможет в такого, как он; никто не сможет в Мин Юнги.