s(e)oul st.

Ким Тэхён появлялся в моих снах электросварочной вспышкой; той, про которую в детстве говорили — нельзя смотреть, ослепнешь. Появлялся — исчезал, прямо как в жизни, и нельзя ни приблизиться, ни коснуться, будто между нами несколько световых лет. Его сладострастные блики в зрачках растворялись в размазанном сюжете моей реальной жизни, в пыльном утреннем свете, безразличном ко всему, и в шевелении рыжей макушки Чимина перед моими глазами. «Нуна, я бегать», — шепчет младший, и я хаотично размахиваю руками в воздухе, прогоняя его, не попадаю и горько выдыхаю в подушку. Мы вчера совсем не ужинали, потому что Чимин приехал поздним поездом, и мне пришлось ждать их с Чонгуком до полуночи. Закинув в себя грустные бутерброды, мы разошлись по комнатам, ведь их, о Боже, у меня целых две; в результате Чонгук и мелкий ржали до рассвета на кухне, а я пыталась заснуть в гостиной. Тем не менее, эти двое проснулись раньше меня: Чимин сразу отправился на пробежку, воображая из себя великого спортсмена, вроде Чонгука, а второй, видимо, уехал переодеваться. Я решила, что стоит сходить за продуктами и приготовить завтрак — всё-таки брат приехал, а он, если не любимый, то единственный точно. Да и Чонгук наверняка вернётся очень скоро, а тот и вовсе вечно голодный, что вообще возмутительно: у спортсменов должна же быть какая-то диета, в конце концов? Нагрузившись пакетами, я захожу в лифт и сжимаю зубы сильнее, думая о том, что вокруг меня куча беззаботных мужчин, так какого чёрта я вынуждена таскать такие сумки самостоятельно. Как только двери кабины открываются, я вижу то, что заставляет меня пошатнуться: Юнги прижимает Чимина к двери, вцепившись в грудь, а тот, будучи не слабого телосложения, даже не может сопротивляться. — Эй! — я вмешиваюсь мгновенно, толкая чокнутого Мина в спину, — Отпусти моего брата! — Брат? — Юнги выглядит больше растерянным, чем удивлённым; хотя его можно понять – красивое, изящное лицо Чимина далеко не похоже на моё строго-обыкновенное. — Я же сказал, что я брат, — скулит Чимин, хватаясь за руку, как маленький мальчик, — Нуна, я так ему и сказал. — Мин, какого чёрта ты делаешь? — я продолжаю злиться, даже замечая раскаяние в выражении лица Юнги, — Чимин, зайди в квартиру. Чимин мнётся рядом; я знаю, что он посчитает это унизительным, ведь он почти совершеннолетний, и его крепкий внешний вид прибавляет ему пару годков, но он всё ещё мой младший брат. Весь мой страх перед Юнги был растрачен за раз, когда я увидела в его безжалостных руках своего наивного до ужаса братишку, и в этот момент его, по правде говоря, безупречные руки были действительно самыми отвратительными в мире. — Лин-а, я разберусь... — забормотал Чимин, заслоняя собой. — Замолчи и иди внутрь! — я запихиваю его в квартиру и нарочито громко хлопаю дверью, чтобы Мин наконец вышел из своего забвения и хоть что-нибудь вымолвил, — Я повторяю ещё раз: какого чёрта, Юнги? Его глаза бегают по стенам, потолку, где угодно — только не на мне, и сам он еле заметно качается взад-вперёд, изучает свои кроссовки, потом поднимает свой взгляд, мгновенно превращаясь в сокрушительного, несгибаемого Мин Юнги. — Я просто проявил бдительность, — он поднимает бровь самым стервозным способом, — Я и забыл, что в твою квартиру шляется много парней, так что не стоило обращать внимания. Мин закрывается в квартире быстрее, чем я успеваю что-либо ответить. Я полминуты хожу вокруг его двери и ненавижу его; потом вспоминаю, что за этой самой дверью вчера был Тэхён. А он, видимо, играется с моим помутившимся рассудком, как в кубики, рассыпает эти кубики-чувства по ковру, и мне всё труднее с ними совладать. Я ненавижу эти игры до глубины души и в то же время люблю его легкомысленность, а потому терплю и хочу верить, что... Играется не просто так. Играется преднамеренно. Чимин сидит на диване, как обвиняемый в суде, готовый отвечать на вопросы, и сразу надевает дурацкую улыбочку, как только я складываю руки на груди. — Чего он на тебя накинулся? — Я сам не знаю, нуна, честное слово, — Чимин ёрзает на диване, — Я просто ждал тебя у двери, а он вдруг выходит, кричит «Ты кто такой?» и сразу к стене меня – раз! Я прокручиваю все моменты с Юнги, пытаясь сложить картину воедино, и то, что складывается, — не нравится мне. — Это твой парень, нуна? — я спотыкаюсь на ровном месте и натыкаюсь взглядом на ехидно-озабоченное лицо брата. — Это мой чокнутый сосед, Чимин. Не попадайся ему на глаза, он болен, — я сразу убегаю на кухню, убеждая себя, что все мои мысли – только больная, как сам Юнги, фантазия. * Номер Тэхёна высвечивается в моём телефоне, я несколько секунд беспомощно хлопаю глазами, прежде чем поднять трубку; моё сердце разговаривает со мной собственной азбукой морзе — бум, бум, — здесь есть кто-нибудь живой? — Лин-а, — бум-бум, растягивает Тэхён, и я с трудом не хнычу, — Ты занимаешься чем-то важным? — Что ты хотел? — я игнорирую вопрос, замирая, будто у меня совсем нет времени, чтобы ответить. — Я помогаю знакомому с подготовкой выставки, — бум-бум: почему-то я знаю, что именно сейчас он проводит рукой по волосам, — Хочешь приехать ко мне? — Тэхён делает паузу и добавляет то, чего можно было не добавлять, — Помочь. — Я приеду, — я отвечаю почти сразу; внутри меня кто-то плакал, и я знала, что плакал – из-за меня. — Ура, — его голос становится заметно увереннее, — Я пришлю тебе адрес? Или лучше попросить Юнги? — Не нужно, я справлюсь, — я в спешке сбрасываю звонок и хватаю ртом воздух. Это в первый раз. Это так не похоже на меня: волноваться во время телефонных звонков, знать его разговоры и знать его тишину, чувствовать, слышать нарождающийся за сердцем мягкий, тихий мрак. Это в первый раз. — Хён, — Чимин раскрывает дверь для вернувшегося Чонгука, и они отбивают друг другу 'пять', как друзья-не-разлей-вода, — Нуна улыбается, как умалишённая, и не говорит, куда собралась. — Что-то подсказывает мне, что у нуны свидание, Чимин-и, — Чонгук ловит момент, чтобы ущипнуть меня за бок, и ойкает, получив в ответку по животу. — Заткнитесь, — я торопливо натягиваю обувь, держась за Чимина, и прощаюсь с ними в дверях, — Надеюсь, вы ещё будете стоять на ногах, когда я вернусь. — Так два часа дня всего, ещё рано, — Чонгук расплывается в улыбке и шепчет, наклоняясь ближе к моему уху, — Не бросайся на Тэхёна. Я щурюсь, показывая ему средний палец, закрываю дверь и, уже стоя на лестничной площадке, слышу дикое гоготанье парней, доносящееся из моей квартиры. Ещё подъезжая к галерее, я замечаю задумчивого Тэхёна, ожидающего снаружи, и моё сердце уходит в пятки, как перед прыжком с парашютом. Он открывает дверь такси, заботливо подавая руку, и я вижу небо, спаявшееся с его русыми волосами, ранящую улыбку, и знаю — мой парашют никогда не раскроется, я буду в вечном свободном полёте, падать, падать, и Тэхён никогда не позволит мне быть размазанной по земле. — Я так рад, что ты приехала, — его буквы-листья шелестят на ветру; мне кажется, будто болты, которые скрепляют нас, как дешёвый шифоньер, наконец ослабли, и я успокоилась, — Идём. Я вижу его протянутую руку и медлю — стоит ли; пытаюсь найти причину, чтобы остановиться, но Тэхён, как мужчина, отсекает всё и вся за меня, и я чертовски счастлива стоять на этом тротуаре. — Мне нужна твоя рука, чтобы идти, — он говорит отчётливо, словно объясняет правила своей дурацкой игры, — Ты же такой тормоз, Янг Лин, вдруг потеряешься. Тэхён ведёт за собой в галерею высшего класса: стены и потолки слишком белые, чистота слишком сильная и рамки для картин — слишком ровные, только взбалмошный, безрассудный Ким и абстрактные картины оставались гармоничными в своей атмосфере искусства. — Что мне сделать? — я слежу, как Тэхён начерчивает круги своей чертовски привлекательной походкой и зажигает свет во всем зале, — Как тебе помочь? — На самом деле, всё уже готово, — он наконец застывает на месте и раскрывает руки, подзывая меня, — Просто нужно было вытащить тебя. Я хотела сказать, что не стоило придумывать никаких способов; даже если бы Тэхён позвонил во время встречи с президентом, я бы тотчас попрощалась и сорвалась к нему. Он сегодня – сумрачное солнце, улыбается сдержанно и загадочно, будто приглашая узнать, что есть за его улыбкой; я старалась, изучала, но видела не его пылающие глаза, а море. — Я так быстро уснул вчера, прости, — Тэхён бессовестно утыкается подбородком в плечо, сгибаясь чуть ли не пополам; у меня перехватывает дыхание, и я боюсь повернуть голову вправо, чтобы случайно не столкнуться с его лицом, — Тебе трудно с Юнги пришлось? Я незаметно касаюсь его джинсовой куртки и удивляюсь, что джинсовая ткань может быть такой мягкой, Тэхён сжимает губы и смотрит внимательно-серьёзно, словно вот-вот начнёт ругаться, что трогаю его без разрешения, и я понимаю, что дело вовсе не в куртке. — Скажем так: он не самый послушный алкоголик. — Нужно было остаться с тобой, — он заливается смехом, и этот смех во мне, как солнечные зайчики по размытым силуэтам картин, — Мы вчера видели нечто выдающееся. Мы стоим так близко для большого пространства галереи, что можно абсурдно принять нас за влюблённых; от осознания этого я топчусь на месте, сжимаю-разжимаю ладони, чтобы заставить кровь циркулировать, Тэхён держит меня за конец рукава, совсем рядом с кистью. — У Юнги что-то произошло? — Да, — парень кусает губы чересчур настойчиво для моего самообладания, — Думаю, да. Говорить о Юнги, находясь рядом с Тэхёном, казалось самым бесполезным занятием. Он рассказывает о каждой картине — я и подумать не могла, что он настолько разбирается в искусстве; мне кажется, Тэхён всё выдумывает, и хотя его рассказы несовместимы со здравым смыслом, я продолжаю съедать каждое слово, будучи предельно изголодавшейся по его речи. Мне было неважно, что правда, что ложь, здесь, в этой картинной галерее, в этом громком городе, в этом мире; Тэхён, написанный самой мягкой кистью в самой что ни на есть живописной манере, был лучше всех этих геометрических фигур вместе взятых. — Хочу однажды открыть свою выставку, — признаётся он, когда мы, завершив осмотр галереи, заходим в мастерскую, — Правда, из меня так себе художник. И я не решил, чтó это будет: картины или фотографии, или может, что-то ещё? — Ты ни разу не показывал, как рисуешь, — я подхожу к столу, замечая сотни незавершённых набросков, рисунков, вряд ли тэхёновских, по его словам, он работал в другом месте. — Хочешь, я нарисую тебя? — Тэхён опирается на стол и улыбается теперь широко-широко, скрещивая руки на груди, — Хотя, чего это я спрашиваю. Я нарисую, хочешь ты этого или нет. Я смеюсь и чувствую, как мне больно удерживать свои чувства, которые на зло выпирают из груди, как непосильная ноша. — И тебе придётся на это смотреть, — заканчивает парень, подмигивая до одури обаятельно, и я мечтаю выругаться вслух матом. — Хочу-хочу-хочу, — я намеренно толкаю его плечом, Тэхён дёргается, и несколько листов летят со стола к нашим ногам; мы следим, как они падают, и натянуто молчим. — Лин-ааа, — от его голоса растягиваюсь, как жевательная резинка, и чувствую себя ею тоже, — Не подходи так близко. Тэхён наигранно отодвигается от меня на другой конец стола и лукаво пялится, распадаясь в улыбку. Я цепляюсь ногтями в столешницу и слышу, бум-бум. — Почему? — С тобой воздух тонкий. — Тонкий? — Ну знаешь, крошится так перед лицом, — Тэхён становится серьёзным и смотрит вперёд, — Хрупкий до жути. И я не уверен, можно ли таким дышать... Я тоже не знаю. — Вот и не дышу, чтобы наверняка, — завершает Тэхён и поворачивается ко мне лицом. — Не шути так со мной, — я сразу прячу глаза и царапаю бедную столешницу. — А как надо? — Тэхён отрывается от стола и приближается ко мне, еле шевеля губами, — Каким мне быть с тобой, Лин-а? — чем ближе он подходит, тем сильнее я вжимаюсь в несчастный брусок дерева, — Нежным? — он наклоняет голову, и сила, уже мне не принадлежавшая, подбрасывает меня, — Может, загадочным? — он опирается руками по обе стороны от меня, закрывая все пути к бегству, — А может, грубым и высокомерным? Я несколько секунд думала, что лучше ответить. Смогу ли я сказать то, что надо? Смогу ли передать звуком? Столько слов и выражений... Я перебрала в голове все варианты, но выбрала самый простой. — Ким Тэхёном. Умеешь так? Тэхён накрывает мой вопрос губами, и я принимаю это за ответ — он умеет, лучше всех умеет. Он целует осторожно, мягко, и у меня едва не подкашиваются ноги от этой вязкости. Я чувствую, как он бережно перебирает пальцами на моей талии, и поддаюсь вперёд, углубляя поцелуй, что всё равно кажется мне недостаточным, тяну его за воротник всё ближе к своему лицу, вспоминая, как долго ждала его позволения. Я смущаюсь от собственной пылкости, а Тэхён шепчет мне в губы «тише, тише», чтобы успокоить артерии, и улыбается сквозь поцелуй, а я не знаю, что может быть лучше этого, и ощущаю полное бессилие в его руках, словно мне завязали глаза. И если он вдруг прервётся, остановится, я немедленно повалюсь на пол. — За шею, — шёпотом указывает Тэхён, и, как только я обхватываю его руками, смахивает бумаги со стола, свободной рукой поднимает за бёдра и сажает на освободившееся место. От неожиданности я дёргаюсь и кусаю его губу, Тэхён отрывается от меня и тихо шипит, улыбаясь. — Нельзя так делать, — он облизывается несколько раз, даже не имея представления, как дерзко сейчас выглядит, и я хочу выкрикивать его имя, как кричат на футбольном матче или в постели; Тэхён расстегивает куртку и снова целует, притягивая за подбородок. Он целует томительно и протяжно, улыбаясь между касаниями; в моей голове звучит его «Лин-ааа», и я падаю, как падают птицы, изнеможенные беспрерывным полётом, на крыши домов. Я слышу – слышу! – как его ресницы щекочут мои щёки, и это ужасно, ужасно мучительно; обхватываю его ногами, чтобы притянуть ещё ближе, и парень одобрительно мычит сквозь поцелуй. Это в первый раз. — Ну блять, — бормочет Тэхён, когда за дверью раздаётся мужской голос, зовущий его, и я начинаю нервно хихикать от грубого ругательства из его почти детских губ, — Это Калвин. Я вообще-то ему помогать тут должен. Парень хмыкнул, опуская меня со стола на пол, и мы в спешке собрали разбросанные по комнате рисунки. Дверь распахнулась, в комнату вошёл молодой парень в ультра-модном пальто, открыл рот, собираясь что-то сказать, но заметив нас, всполошённых, так ничего и не выдавил из себя. — Здравствуйте, — я пронеслась мимо него, поклонилась и поспешила исчезнуть из комнаты, — До свидания. — Я скоро вернусь, — Тэхён вылетел вслед за мной. Я — маленький шар на тротуаре, и когда Тэхён запахивает мою куртку, будто прячет от самого себя, мне кажется, что мой шар собираются нагреть на большой газовой грелке. — Я завтра приеду, — он упирается лбом мне в плечо и носом тыкается в шею, я почти икаю от нежности, — И позвоню, — Тэхён целует несколько раз коротко, едва касается, потом притягивает сильно и звучно, — И сегодня тоже позвоню, Лин-а. Пока мы ждём такси, Тэхён не отпускает из рук, обхватив сзади, шепчет что-то слишком нежное, чтобы разобрать. — Знаешь, я думаю, Юнги влюбился, — я вздрагиваю и оборачиваюсь, — Так круто, что мы влюбились в одно время, как настоящие друзья. Возвращаясь домой на такси, я всё время думаю о его словах; оттого, что Тэхён впервые говорил о любви, и оттого, что Юнги, оказывается, умеет влюбляться. Заходя в лифт, я пытаюсь стянуть придурковатую улыбку с лица, чтобы избежать подколов Чонгука и Чимина. Кабина лифта резко останавливается, и свет сразу отключается; видимо, в доме отрубили электричество. Я нажимаю на кнопку вызова диспетчера, но никто, как всегда, не отвечает. Телефон в лифте не ловит, а мой и вовсе очень вовремя разрядился. Несколько минут я отчаянно стучусь в дверь, в надежде, что меня кто-нибудь услышит, но быстро устаю и опускаюсь на пол, продолжая переодически негромко стучать по кабине. Когда проходит добрая половина часа, мне становится плохо: нельзя сказать, что у меня была клаустрофобия или что-то похожее на это, но в подобных ситуациях у многих проявляются её симптомы, вроде неровного дыхания и паники. К тому же, света все ещё не было, только в самом верху кабины — маленькая щёлочка, видимо, я застряла, чуть не доехав до своего этажа. Мне вдруг кажется, что меня никто никогда не достанет, я так и умру в этом лифте — отвратительная смерть. Я ведь даже не успела провести время с братом, который приехал только вчера, давно не виделась с родителями, а они и вовсе за границей, значит, не успеют на мои похороны; я не успела найти хорошую работу и, Боже, я совсем не успела любить Тэхёна так, как он заслуживает этого. Мне становится невыносимо грустно, и я начинаю тихо реветь. — Кто здесь? — между моими всхлипами я слышу низкий мужской голос, доносящийся с лестничной площадки. — Юнги? — я узнаю голос соседа и выскакиваю с пола, — Юнги! Это я!... Янг Лин. — Давно ты там сидишь? — Не знаю, около часа уже, — всхлипываю я, наугад называя время. — Ну пока, — бросает Мин, и я слышу звук удаляющихся шагов. Я заново сажусь на пол и начинаю реветь в голос, проклиная дурацкого, ненавистного Юнги от всей души. Я не понимаю, как в нём хватает жестокости так поступать со мной, даже если мы ненавидим друг друга. — Эй, соседка, — я снова слышу идиотский голос Юнги, — Ты там плачешь что-ли? Я пытаюсь успокоиться и перестать завывать, но в условиях полнейшей темноты мне трудно придти в себя, я всхлипываю и размазываю слёзы по лицу. — Я уже позвонил. Тебя скоро вытащат. Я молчу; оказывается, он просто хотел потрепать мне нервы — что же ещё ожидать от Мин Юнги. — Лин-а? Ты там живая? — Юнги звучит мягче, чем раньше, я чувствую, как издёвка исчезает из его интонаций, — Ну чего ты ревёшь? — Мне страш-ш-шно, — выдавливаю из себя, скрывая нервную икоту, но выходит всё равно неудачно. — Не плачь, я посижу здесь, — отвечает Юнги совсем близко, и я слышу, как он садится рядом с дверьми, — Я не уйду, пока тебя не достанут. Мы молчим до самого приезда лифтера, но я почему-то успокаиваюсь, зная, что Юнги сидит рядом и не уходит. Я вспоминаю, как он приближался ко мне в этом самом лифте на следующий день после моей пьяной выходки, вспоминаю слова Тэхёна о том, что Юнги влюбился, и он на какое-то время перестаёт быть самым ужасным человеком в моей голове. — Почему так долго? — я слышу его грубый голос и шарканье ног снаружи. — Извините, вечерами пробки большие, — бормочет мужчина, и через несколько минут кабина поднимается; я вижу свет. Оказавшись на лестничной площадке, я первым делом — по собственной воле — попадаю в руки Мина, а он, будто совсем не удивленный, держит меня ровно четыре секунды; затем мы отскакиваем друг от друга в ужасной неловкости. «М-да, я пойду», – бормочу еле внятно и несусь к своей двери, как к вратам рая. — Эй, соседка, — Юнги топчется на том же месте, — Извини за вчерашнее и... Спасибо. Я чувствую, что мои глаза сейчас выпадут наружу, киваю и спешно захожу в квартиру; Чимин и Чонгук толпятся около двери и смеются, как ненормальные. Я молчу, быстро просекая, что они следили через зрачок, пока эти двое театрально передразнивают наши с Юнги объятия. — Эй, паршивец, твоя сестра могла умереть, — я хватаю Чимина за футболку и бью его по спине, Чонгук, как верный друг, пытается вытянуть его из моих рук. — Как дела у Тэхёна? — вмешивается парень и хмыкает, хитро всматриваясь в лицо, будто ищет признаки моей влюблённости. — Что ещё за Тэхён? — Чимин выглядывает из-под его плеча и заинтересованно хлопает глазами. — Да ещё один ненормальный, что к твоей нуне клеится, — коротко объясняет Чонгук, я снова бью его по животу, и он демонстративно падает на ковёр. — В Сеуле так девушек мало? — Чимин горько морщится, и я выдыхаю, чтобы не взорваться, — Чего к ней-то? — Что значит «к ней-то»? Ко мне даже клеиться никто не может, что ли? — Ну-у, — брат окидывает меня взглядом и качает головой, — Университет плохо на тебя влияет, нуна. Ты как-то пострашнела. Я прохожу мимо них с каменным лицом и включаю телевизор, сбрасывая бутылки из-под колы на пол. — Твои вещи за диваном. Убери здесь, а потом вали к своему Чонгуку, — парни переглядываются и смотрят на меня, выпучив глаза, — А что? А то спелись тут. — Никуда я не пойду, — Чимин умышленно плюхается рядом и прижимается к руке, как в детстве, я толкаю его в другой конец дивана. — Я тоже, — Чонгук напяливает свою дурацкую улыбку в тридцать два и с трудом умещается рядом с братом. — Я вчера Намджуна встретила, — я обращаюсь к Чонгуку, перекидывая ноги через тело Чимина, — Он спросил, как далеко зашли наши отношения, раз ты домой не возвращаешься. — У-у-у, — прогудел Чимин, выталкивая Чонгука с дивана, и получил от меня одобрительный палец вверх. — Так что дверь – там, — Чонгук расстроился, что у них так и не получилось напиться, потому что весь день они провели в ожидании меня, а я безжалостно разогнала всех по домам. Выпроводив Чонгука, мы почти сразу легли спать; я почувствовала, что наша с Чимином siblings' атмосфера не теряется с годами. Так здорово видеть его сейчас — пока он молод и беззаботен, как была я несколько лет назад, пока он может мечтать и вести себя как дурак без последствий. — Знаешь, нуна, — шепчет Чимин, направляя на меня свет дисплея своего телефона, — Мне не нравится этот твой сосед. — Почему? — я приподнимаюсь над подушкой, чтобы лучше его слышать. — Сначала я подумал, что он весь такой бдительный, — продолжил Чимин, — Но что-то в нём не так, ты заметила? Ещё вцепился так, ай... Глаза чёрные, как в ужастике. Я даже испугаться успел. — Он сумасшедший, — я опустилась на постель, закрывая глаза, — Не подходи к нему.