Забыть всё то, что было до утра...

Последующие два дня Катя помнила смутно. А точнее, в памяти всплывали только некоторые моменты: то, как грубо её втолкнули в поезд, буквально набитый пленными, пара остановок, а затем, спустя несколько часов ( или даже суток, счёт времени разведчица потеряла ), прибытие в лагерь. К тому моменту у неё поднялась большая температура в связи с ранением, поэтому она ничего не могла понять из немецкой речи и видела достаточно смутно, как в тумане. Помнила она только, что когда их выгоняли из поезда, лил дождь и лаяли собаки. Люди в форме зло что-то кричали, а худая переводчица насквозь промокшая под дождём, дрожавшим то ли от страха, то ли холода, голосом перевела фразу главного - "Добро пожаловать на курорт". После этого глаза Соколовской закатились и она отключилась, утонув во тьме. А когда наконец очнулась, поняла, что лежит она на мягкой кровати, а в ноге неприятно саднит. Зато в целом самочувствие было прекрасным - голова больше не кружилась, жара не было, а ранение на ноге было перебинтовано. Помимо всего прочего она чувствовала прилив сил благодаря тому, что наконец выспалась за последние несколько дней и... Сильный голод. Сейчас Катю это волновало меньше всего, но что ж тут поделаешь с естественными потребностями? Откинув в сторону мысли о голоде, Соколовская лихорадочно стала соображать, для чего её оставили в живых. Судя по всему, она для чего-то нужна была немцам. Вот только... Зачем все эти прелюдии и наигранное гостеприимство? При себе у неё не было никаких секретных сведений, никакой особо важной информации. Зачем нужно было лечить русскую, которая не может принести абсолютно никакой пользы? Или, тот наивный фриц думает, что Соколовская перейдёт на сторону Германии? Тогда он глупее, чем кажется. Соколовская хотела было осмотреть комнату в которой оказалась, но едва встала с кровати, как в коридоре послышались быстрые шаги, а спустя пару секунд дверь без стука открылась и вошли два немецких офицера. Впервые она была так близка к немцам, не имея при себе никакого оружия, не имея возможности драться и... Да о чём вообще речь?! Она на чужой территории, в лагере, который буквально кишел немцами, о побеге с ранением думать было бы глупо. Поэтому Соколовская с неподдельным страхом и ужасов смотрела на офицеров, стоящих в паре метров от неё. Один из них вдруг кивнул другому и фашист, быстро подойдя к Кате, грубо подтолкнул её к выходу. - Steh still Handschellen, damit sie auf dem Weg nichts Dummes machen würde. (Стой. Надень на неё наручники, чтобы не наделала глупостей по дороге.) - вдруг грубо сказал тот, что стоял у стены. Соколовская насторожилась и уже через несколько секунд почувствовала, как её руки заводят за спину и скрепляют холодным металлом. Идти было неудобно. Катя итак хромала из-за раны, а тут ещё и руки за спину завели, и подгоняли, в добавок. Смотрев по сторонам в поисках какого-нибудь выхода и стараясь игнорировать тупую боль в ноге, девушка снова включилась в роль разведчицы. Благо, идти было не долго. После пяти минут блуждания по длинным коридорам они наконец подошли к какой-то двери и офицер, постучавшись в неё, вошёл внутрь. За ним в кабинет буквально "влетела" Соколовская, потому что верзила, стоявший сзади неё, вдруг грубо подтолкнул ту вперёд. Такого Катя явно не ожидала, поэтому, пролетев немного, она без поддержки совершенно потеряла равновесие и упала прямо к ногам какого-то фрица, что раскуривал трубку. Лицо русской тут же исказилось гримасой боли. - Willst du mich veräppeln? Zieh ihre Handschellen aus. Jetzt ist sie mehr denn je wehrlos, daher denke ich, dass dies unnötig ist. Idioten. ( Вы что, издеваетесь? Снимите с неё наручники. Сейчас она беззащитна как никогда, даже стоять толком не может. Вы бы ещё ей глаза завязали., - подавив ухмылку и сверкнув на двух офицеров взглядом, полным недовольства, фриц добавил, - Идиоты. ) Вскоре руки Соколовской были освобождены из железного плена, а двое "идиотов", как назвал их штандартенфюрер, ушли. Немец поднялся и, положив трубку на стол, склонился перед зеленоглазой военнопленной. Рассмотрев её черты лица и про себя сделав вывод, что разведчица довольно стойкая и симпатичная девушка, фриц чуть прищурился и, наклонив голову набок, задал вопрос: - Wirst du ein gutes Mädchen sein? ( Будешь хорошей девочкой? ) Соколовская вместо ответа удостоила немца взглядом, полным презрения. Она умела скрывать страх, когда это нужно. Хоть это сейчас и удавалось с трудом, Катя понимала: Он с ней играет. И играет по своим правилам. Положение русской было настолько шатким, что ей не оставалось ничего, кроме как принять условия игры. Осталось только их понять. Восприняв молчание русской как знак согласия, фриц протянул ей руку, чтобы помочь встать, но та, не желая брать фрица за руку, сделала самостоятельную попытку встать. Затем ещё одну. Поняв, что это бесполезно, разведчица, сжав зубы, вложила в руку проклятого немца свою ладонь и тотчас же была поднята. - Gut. Ich frage zum Tisch. ( Хорошо. Прошу к столу. ) Сначала Соколовская думала, что у неё уже галлюцинации и эта фраза ей только послышалась, но, проследовав за фрицем, девушка увидела целый стол еды, отчего в глазах всё начало двоиться, но Катя быстро взяла себя в руки. Вдруг отравлено? Сев по столь любезному приглашению немца, светловолосая принялась измученным взглядом смотреть на еду и нервно сглатывать. Немец же тем временем искренне недоумевал, чего ждёт эта русская. Она голодала 3 дня, со дня взятия в плен, но к трапезе приступать не спешила. Может, молится? Впрочем, вряд ли. Русские обычно делают это вслух, скрепив руки в замок на столе. Что же тогда ей мешает? И тут до штандартенфюрера понемногу начало доходить, почему русская не притрагивается к еде. - Glaub mir, wenn ich dich töten wollte, würde ich töten. ( Поверь, если бы я хотел тебя убить, убил бы. ) - фриц рассчитывал, что после этого русская начнёт есть, но она по-прежнему сидела, словно статуя, лишь изредко покусывая свои губы. "Что за люди эти русские?" - подумал мужчина, после чего, вздохнув, взял вилку и попробовал несколько блюд со стола. Дальше уже пусть сама решает, что делать - сдохнуть от голода или, подавив свою гордость, начать есть. - Ich heiße Klaus Jäger. Ich bin der Maßstab des Dritten Reiches und der Oberbefehlshaber... (Итак, меня зовут Клаус Ягер. Я - штандартенфюрер Третьего Рейха и главнокомандующий...) - запнувшись на полуслове, Клаус буквально потерял дар речи. От увиденного слова застыли у него в горле и Ягер, зависший с бутылкой вина в руке, буквально не мог оторвать взгляда от русской, которая будто сорвавшись с цепи, моментально стала есть всё, что было на столе. Не успевая пережёвывать и запивать, пленная старалась съесть как можно больше. Четырёхдневная голодовка сказывалась на лицо - впалые щёки, исхудавшее тело, впадины под глазами и еле живой, хоть и полный ненависти взгляд. Клаус готов был поспорить, что ещё никогда не видел настолько голодного человека, которому, к тому же, ещё и несколько минут удавалось сдерживаться при виде еды. Усмехнувшись, Ягер поставил бокал вина поближе к Кате, после чего добавил: - Sie können nicht eilen.In Deutschland nimmt uns niemand Essen zu. ( Можешь так не торопиться. У нас в Германии никто еду не отбирает. ) Решив поговорить с девушкой позже, штандартенфюрер налил себе вина и отошёл к окну, решив дать русской спокойно поесть. В конце концов, еды ему не жалко, а то, что ей потом придётся всё это отработать... Наверняка она и сама понимает, что за всё, что для неё сейчас делает Ягер, потом придётся платить. Если же она думает, что он относится к ней так просто за красивые глазки, то она глупее, чем кажется. Во всяком случае, эта русская порядком удивила немца своей стойкостью и упрямством, которое граничило с безумием, учитывая, что она была лишь пленной, но при этом довольно дерзко вела себя с самим Ягером! Раньше он никому этого не позволял. Впрочем, и девчонке не позволит. Ей сегодня просто повезло. Но сегодня - далеко не всегда. Продолжение следует...