***
С нашего разговора в домике на дереве прошло много времени. На самом деле прошло около месяца. Сначала я пытался воспринимать ее как раньше. Я хотел, чтобы она знала, что не одна. Салли вел себя так же…поначалу. Но потом он сказал мне: — Этого не нужно… — и от сожаления в его голосе я чувствовал разрушение. — Это как дети. Они вырастают и меняются. И былую чистоту не вернуть. Это печально, но ты ничего не сможешь с этим поделать. Это происходит и мы не в силах предотвратить изменения. Скоро она будет сильно ошибаться, и ты не должен ограждать ее от этого, потому что ты бессилен. Единственное — ты должен быть просто рядом, когда она поймет, что потеряла себя… Я долго не знал как вести себя с ней. Раньше я был для нее старшим братом, а сейчас… чувствую себя глупым мальчишкой, на каждую глупость которого она отвечала печальной улыбкой. Казалось, она не просто стала взрослее: море в ее глазах с каждым днем становилось глубже. Я знал, она умна, но только сейчас стал понимать на сколько. Сдержанность характера, печальный сочувственный взгляд, и надежда, ушедшая из всех ее движений. Я ненавидел, когда она так улыбалась. Ненавидел не, потому что появилось отвращение к ней, а потому что именно в такие моменты я чувствовал свою беспомощность как никогда раньше. Последнее время я все чаще становился свидетелем разговоров о Джи. Разговоров, которые я не должен был слышать. Все началось, когда я выходил после работы во двор покурить. Проходя по коридору первого этажа, я услышал мамин голос из квартиры Розенберг. Она плакала. Роза утешала ее и в какой-то момент сказала: — Лиза, ты ни в чем не виновата. Ты прекрасная женщина. Не каждый справится с этим. Но уверяю тебя, эта девочка не требует воспитания и каких-либо мер оказания помощи. Она, действительно непростая, но говорю тебе: это не ее вина и уж тем более не твоя. Я не смог стоять там дальше. С каждой секундой пребывания там мне было больнее. Стоит ли мне винить эту паранормальную старуху? Но в школе я слышал странных разговоров намного больше. Девушки в коридорах обсуждали ее. Они говорили, что Джи неплохо было бы присоединиться к их вечеринке на следующей неделе, что после общения с Трэвисом она похорошела. И тогда я понял, почему она усомнилась в себе. Больной ублюдок! Желание было найти его как можно скорее и долго-долго бить об железные дверцы шкафчиков пока на них не станет вырисовываться очертания его смазливой морды.***
Эта девочка, Джи, она стала меняться. Я долго винил себя за то, что сорвался на нее во дворе. Она совсем не заслуживала подобного обращения. Я понимал, что она не виновата в том, что отличается только потому, что остальные подростки привыкли только к грубости и депрессиям, но не мог заставить себя извиниться. Я видел, как Ларри старался лишний пройтись с ней по коридору, как он стоял перед дверями в кабинет ее класса и долго смотрел, как ее взгляд скользил по очередной книге. Она ведь действительно много читает, совсем не то, что могло бы увлечь подростка. Университетская классика никогда не увлекает. Я уже узнал, что они живут вместе, что его мать удочерила ее, но… я понимал, что на меня он никогда не посмотрит также. Его замученный взгляд, готовый сорваться в любой момент, сопровождал ее издалека каждый день. Я же когда проходил мимо, сдерживал все что есть во мне, но скрип его зубов, кажется, будет мне сниться. Если бы он знал правду, это бы что-то поменяло? Я все испортил. У меня не будет шанса показаться ему лучше, чем я уже успел показать себя. И никакие дурацкие исписанные бумажки мне не помогут…