На земле жесткой, как гранит

- Просыпайся, девчонка, - тетя стучала по двери кладовки так, что та сотрясалась под ее ударами, - иди готовить завтрак! Гарриет уже давно не спала, она всегда просыпалась около шести утра, открывала глаза и уже не могла уснуть. Но знать об этом родственникам не стоило, иначе она уже с этого времени бы работала: готовила, мыла, убирала, работала в саду. Гарриет бы не удивилась, если бы тетя смешала чечевицу с золой и дала ей перебирать – она прочитала в библиотеке сказку про Золушку, и мелочная жестокость мачехи была очень похожа на что-то, пришедшее бы в голову тетке. Только вот у Гарриет не было крестной феи, поэтому она спасала себя сама. Она делала это каждый день – становясь незаметной в присутствии дяди Калеба (она всегда старалась вовсе не оставаться с ним наедине), уворачиваясь от щипков и тычков Джонатана, сдерживая себя при тете Петунии. Она тихонько утаскивала из холодильника кусочек сыра или ветчины, кусочек поджаренного хлеба со стола. Хоббсы были не так внимательны, как думали о себе, иногда можно было даже стащить пару фунтов из кармана куртки дяди, ведь он был более небрежен с мелочью, чем Петуния. Гарриет заботилась о себе, как умела – больше ей рассчитывать было не на кого. Гарриет надела платье, которые уже становилось ей тесновато в плечах, и пошла умываться – к ее радости, ванная была свободна. Джонатан еще спал. Она быстро умылась, расчесала волосы, собрав их в аккуратный пучок на затылке, чтобы лишний раз не провоцировать Петунию. Однажды Гарриет вышла на завтрак с распущенными волосами, и та так разозлилась, что обкромсала их под корень, как у мальчика, но на следующий день они были на месте, кажется, даже стали немного длиннее, словно насмехаясь над теткой. Такую трепку, как тогда, Гарриет еще не получала. Гарриет вслушалась в звуки внизу, кажется, она слышала только тетю на кухне – та всегда была немного громче, чем дядя Калеб, который был почти бесшумен. Девочка надеялась, что тот был в гостиной, читал газету, пил свой первый утренний кофе. Ей следовало успеть приготовить яичницу до того, как он захотел бы выпить второй. Она быстро спустилась на кухню, тетя жарила бекон, вторая пустая сковорода с маслом уже стояла на плите. Петуния посмотрела на нее, словно бы произнесла «ленивая лежебока, которая не встала достаточно рано», не открывая рта. Но вслух она произнесла только: - Сегодня день рождения Джонатана. После завтрака ты поможешь мне приготовить утку, а затем ты уйдешь и не будешь появляться здесь до семи вечера. Ты поняла меня? - Да, тетя,- Гарриет еле сдержала улыбку, разбивая яйца в сковороду. - Ты не будешь доставлять проблем, не будешь разговаривать с незнакомцами и брать то, что тебе не принадлежит, тебе понятно? - Да, тетя. - Ты можешь пойти к миссис Фигг,- сказала Петуния, наконец,- она сказала, что не будет против. - Хорошо, тетя Петуния. Гарриет начинила утку яблоками и приготовила специальный соус, пока тетя отнесла завтрак дяде Калебу и сделала тесто для пирога. Петуния поставила утку в духовку и даже разрешила Гарриет сделать себе огуречные сэндвичи, а потом девочка вышла за двери дома на Хантинг Гейт и смогла, наконец, вздохнуть полной грудью. Если Гарриет могла бы, она бы жила в библиотеке. Она не могла вспомнить ни одно место, где было бы так же тихо – в доме Хоббсов всегда раздавались звуки, Петуния или готовила, или убирала (а если это делала она, то и Гарриет не должна была сидеть без дела), или же сплетничала по телефону с соседками. Джонатан, если был дома, то создавал удивительно много шума для одного одиннадцатилетнего мальчика. У миссис Фигг дома было тише, но ее кошки были немного жутковаты – они всегда смотрели на Гарриет своими глазами рептилий так, будто ждали, что она вот-вот разобьет чашку или утащит что-нибудь. В библиотеке же было тихо и чисто, но лучше всего было то, что никому не было дела до нее. Гарриет могла читать сказки, захватывающие истории о приключениях, что угодно, она сама выбирала, что читать и за каким столом сидеть. Ее любимые столы были прямо у окон, в солнечную погоду она могла посматривать в парк за окном, где люди прогуливались с собаками, в дождь могла слушать, как капли барабанят по крышам, сидя в уюте и тепле. Библиотека была ее секретом. В первый раз она увидела ее, когда они с тетей шли за покупками. Здание возле парка не показалось ей каким-то особенным, но на следующий день она вернулась из любопытства – единственная библиотека, в которой она была до этого, это их маленькая школьная библиотека, где крайне сварливая библиотекарша всегда обдавала Гарриет волной неодобрения. Может быть, дело было в потрепанной одежде, или в ее внешности. Она привыкла, что взрослые в целом ее недолюбливают, если уж собственная тетка была от нее не в восторге, то что уж говорить об остальных. Когда она впервые зашла в свою библиотеку, у нее перехватило дух. Холл был таким просторным, весь полный света, а сквозь стеклянные двери входа в читальный зал она видела ряды и ряды книг, и столы, за которыми почти никто не сидел. Она подошла к столу регистрации, где молодая девушка сказал ей, что для получения читательской карты необходимо присутствие ее родителей или опекунов. У Гарриет не было родителей, а тетя Петуния скорее толкнула бы ее под автобус, чем разрешила ходить в библиотеку. Но у Гарриет был еще один секрет, который был самым большим секретом ее жизни. Если бы о ее секретах узнали родственники на Хантинг Гейт, то, наверное, они бы собрали всю церковь и прилюдно сожгли Гарриет на костре. Она знала, что именно так поступали в средние века и подозревала, что люди не сильно изменились с тех времен. Гарриет была ведьмой. Самой настоящей ведьмой. Как еще можно назвать то, что иногда она могла становиться настолько незаметной, что люди могли сталкиваться с ней и все равно не видеть? Пару раз она специально врезалась в соседей, становясь незаметной, и каждый раз они не бормотали извинения, не ругались за невнимательность, они просто замирали на долю секунды и шли дальше, даже не опустив взгляд. Для этого Гарриет делала пару глубоких вдохов и будто бы рассредоточивала мысль по всему телу – «я маленькая, незначительная, незаметная, прозрачная, я совсем маленькая, незначительная, незаметная, прозрачная…». Самое важное в этот момент было сохранять концентрацию, не позволить ни единой посторонней мысли проникнуть в голову. Гарриет проскальзывала в библиотеку именно так, важны были первые пару минут, а потом можно было просто держать эту мысль в голове задним фоном, как ощущение лёгкого беспокойства, когда она натворила что-то, о чем могут узнать, только вместо беспокойства нужна была уверенность в том, что никто ее не видит. Это было сложно только первые несколько раз. Гарриет должна была научиться делать это, у нее не было выхода, и она подозревала, что именно так становились ведьмами в средние века – от безысходности. Девочка точно знала, что все эти сказки о похождениях ведьм с дьяволом были именно сказками, ведь она умела все эти вещи, а ей было только десять, и приди к ней дьявол, она бы просто умерла от страха. Так что она просто приняла это – быть ведьмой было полезно и позволяло ей защитить себя, чего еще можно было желать? Гарриет не попалась в библиотеке ни разу – даже если она забывала быть незаметной, то люди предполагали, что у нее была читательская карта, раз она уже сидела в зале. Она умела еще несколько штук – помимо того, что она понимала, о чем говорят змеи (что также, несомненно, было признаком ведьмы), и того, что иногда становилась незаметной, она могла чуть-чуть сдвигать предмет с места, если он был не слишком тяжелый, и высекать искру огня прямо из воздуха, чтобы зажечь костер. Иногда, когда ее запирали в кладовке, и внезапно темнота не казалось такой уж дружелюбной, она могла создать шар света прямо на своем указательном пальце, но это получалось у нее не всегда – если ей становилось слишком жутко, то было сложно сосредоточиться на чем-то, кроме страха. Гарриет знала, что в мире должны быть еще такие же, как и она. Одинокие девочки и женщины, которым было больше не на кого надеяться, кроме себя. Может быть, их было не так уж и много, но хотя бы сколько-то должно было быть. Гарриет вздохнула и, сложив руки на столе, положила на них голову. Она никак не могла сосредоточиться на книжке. За окном была очень хорошая погода, в пакете у Харриет на коленях лежали три огуречных сэндвича и бутылка воды, она не должна была увидеть Хоббсов аж до вечера – это был замечательный день. Но что-то все равно было не так, какое-то легкое ощущение волнения у нее в солнечном сплетении. Будто бы что-то должно было произойти, и это что-то не предвещало ничего хорошего, учитывая, как редко сюрпризы в ее жизни были приятными. Но Гарриет ошиблась – только она подумала об этом, как произошло нечто удивительное. Прямо за окном возле Гарриет села птица, скрипнув когтистыми лапами по железному бортику у окна. Самая настоящая сова посреди дня, с круглыми янтарными глазами и взлохмаченным коричнево-кремовыми перьями. Она внимательно смотрела на Гарриет, не отрываясь, прямо в глаза. Девочка сглотнула. Сова клюнула стекло, все также глядя на нее. И еще раз. И еще. Гарриет быстро огляделась. К счастью, в библиотеке было очень мало людей, а те, что были, сидели достаточно далеко. - Что, что тебе нужно?- шепотом спросила Гарриет. Она схватила своей пакет и встала, сова тут же переместилась по бортику ближе к ней вдоль окна. Гарриет сделала еще шаг назад. Сова неловко прыгнула вперед, и девочка заметила, что одной лапой та сжимает что-то – будто бы бумагу. Может быть она поранилась? - подумала Гарриет, - или может бумага прилипла к ее лапе? Должно быть, бедная птица хотела, чтобы ей помогли. Наверное, это ручная птица,- решила Гарриет,- она улетела от хозяина, и тут эта дурацкая бумага прилипла к ее лапе, и теперь она хочет, чтобы кто-то ей помог. Может быть, Гарриет была похожа на хозяйку этой совы? Да, такое могло бы быть. Она решительно пошла дальше вдоль окна – сова все также следовала за ней. В туалете библиотеки было открывающееся окно, ей нужно было просто открыть его, высунуться и помахать сове, если вдруг та не догадается перелететь на следующую секцию окон. Тогда Гарриет сможет отлепить бумажки с лапы птицы, и та сможет спокойной полететь по своим делам. А может быть, Гарриет даже умеет разговаривать с совами? Она никогда не видела ни одну так близко. Девочка быстро забежала в туалет, и толкнула все двери кабинок одну за другой, чтобы убедиться, что там никого нет. Когда она посмотрела на окно, сова уже сидела за стеклом – Гарриет видела каждое ее перышко и красивые янтарного цвета глаза, немного похожие на кошачьи. Девочка подошла поближе, и, набравшись храбрости, повернула ручку окна, распахивая его. Сова ухнула и вытянула лапу, бросив на подоконник квадрат бумаги, очень похожий на письмо. Гарриет удивленно посмотрела на птицу, но та только еще раз ухнула, будто бы выражая удовольствие от проделанной работы, неловко развернулась и, оттолкнувшись вполне здоровыми лапами, взлетела. Гарриет смотрела ей вслед, пока та не превратилась в маленькую точку. Девочка перевела взгляд на письмо и осторожно коснулась его пальцем. Оно не взорвалось и, судя по всему, в нем не было никаких предметов. Только вот бумага была странная – желтоватая и будто чуть-чуть шершавая. Она взяла его в руки и увидела, что зелеными чернилами на конверте было написано: «Мисс Гарриет Поттер, Кладовка у ванной на втором этаже, Хантинг Гейт 7, Хемел Хемпстед, Хартфордшир». Дрожащими пальцами Гарриет открыла письмо и в этот момент ее жизнь изменилась.