Механизмы

      На следующее утро всё было как обычно. Сначала. Кажется, Дадзай расстроился из-за того, что узнал вчера, но сегодня, хотя бы чисто визуально, печаль как рукой сняло. Он играл шутника-суицидника с новой силой, не позволяя распознать свое беспокойство.       Хоть мысленно и прикидывал, какой гроб он бы хотел, если бы его вдруг кто-нибудь прикончил, потому что причины сделать это у Чуи в скором времени появятся. У Осаму в голове нарисовался некий план, включавший в себя сначала двухдневное перебирание атласов анатомии и устройства Механизма, а потом использование запрещённых снотворных.       Совесть у него не заедала никогда, а в качестве оправдания он придумал что-то вроде «Я ж просто посмотреть хотел». <…>       Однажды ранним утром, когда эти двое сидели, пытаясь проснуться, и неторопливо пили кофе, в двери кто-то постучал. Очень четко и настойчиво.       — Я открою, — сонно проговорил Дадзай, потирая рукой левый глаз, а потом действительно пошёл в сторону входа.       Чуя остался сидеть и беззвучно возмущаться тому, что они вынуждены были проснуться в такую рань: снаружи здания что-то громко шумело, кажется, какие-то ремонтные работы, что их и разбудило.       Сначала всё было тихо. Потом прозвучал скрип открывающейся двери. Затем грохот.       — РАСЁМОН!       И вновь грохот.       «Блять!» — Накахара, кажется, понял, кто именно решил заскочить к нему этим прекрасным солнечным утром, и рванул через весь дом к двери. Сонливость мгновенно как рукой сняло.       Рыжий подоспел в самый подходящий момент: чёрный зверь их с Дадзаем общего давнего приятеля Акутагавы Рюноскэ сейчас как раз чуть не отожрал суициднику голову. Рефлексы у часовщика сейчас почему-то сработали быстрее, чем голова, поэтому в следующую секунду вечно недовольного одиночку в чёрном плаще и рубашке в викторианском стиле пригвоздило к стене напротив силами гравитации.       Повисла гнетущая тишина.       Осаму чихнул.       — Накахара-кун…– прорычал Рюноскэ с каким-то полубезумным видом, — Отпусти меня, я убью этого урода…       — Рюноскэ, успокойся. Осаму… теперь мой заместитель. Его босс сам назначил, — Чуя почему-то с каким-то неловким видом почесал затылок, — Тебя разве… Не предупредили?       Глаза черноволосого округлились в немом шоке. Он уставился на смотрителя, и буквально весь его вид говорил: «Что за чушь ты несёшь?». Однако, вдруг он взял себя в руки и неожиданно спокойно произнес:       — Нет.       Рыжеволосый задумался, после чего отпустил Акутагаву, а бедный Осаму тем временем поднялся с пола, на который был опрокинут внезапной атакой. Он как-то неожиданно живо подскочил к Рюноске и завел свою привычную шарманку:       — Здравствуй, Акутагава! Как у тебя дела? Как жизнь? Как поживает твой немощный зверь?       Расспрашиваемый хотел было хамовато возразить, но растерялся от такого обилия вопросов. Накахара тоже, но в свою очередь от того, как быстро суицидник пришёл в себя после такого сильного удара об стену. Парень начинал сомневаться, чувствует ли шатен вообще на самом деле боль, или только делает вид. Пока он пытался понять, как урегулировать ситуацию, Осаму уже взял ее свои руки — он умудрился заслать его на кухню, чтобы заварить чаю «любезному гостю». В общем, очнулся смотритель уже на кухне, с заварником в руках.       «Да что, черт возьми, происходит?»       Это всё было… как-то странно. Даже для Дадзая. <.>       Осаму просто хотел помочь.       Дадзай каждый день исчезал куда-то на несколько часов, говоря, что идёт прогуляться, подышать свежим воздухом. Накахара ни в коей мере не собирался его контролировать или хоть как-то отслеживать. Оно и лучше — часовщика напрягало, что напарник ошивается рядом практически все время, ведь он привык жить в одиночестве.       Однажды ночью шатен в очередной раз покинул здание смотрителей Механизма. Он медленно прошёл метров двадцать по серой брусчатке вдоль главной улицы, рядом с которой было расположено их жилище. Большая часть окон огромных строений центра поселения уже погасла — лишь редкие огоньки горели высоко над головой. Мороз буквально обжигал открытую кожу лица и шеи, ладони. На небе, которое частично было перекрыто верхними элементами зданий, не было ни облачка. Осаму поднял голову: впервые за долгое время сияла полная луна. Наверное, в первый раз с тех пор, как он вернулся в своё родное поселение.       Луна. Такой прекрасный голубоватый оттенок… Или, может, даже перламутрово-жемчужный. Это так поэтично.       Как жаль, что Дадзай не поэт. Скорее все же прозаик.       Он торопливо ускорил шаг. Мужчина продвигался к краю города — дома становились все меньше и беднее, пока в конечном итоге не сменились скудными редкими лесопосадками. Кривые деревца с голыми чёрными ветками, на которых шапками лежал белоснежный снег, в ночном полумраке напоминали жутковатые силуэты.       Помощник часовщика с трудом продирался сквозь сугробы и искренне жалел свои бедные брюки, перепачкавшиеся снегом и грязью.       В конечном итоге он добрался до места, к которому так стремился.       Сквозная дыра в стене.       Она сильно расширилась с тех времён, когда Осаму видел её в последний раз. Раньше долговязый бедолага не мог туда пролезть, в отличие от своего друга, о чем очень страдал. Проход дьявольски привлекал его из-за того, что оттуда буквально веяло смертью; парень проводил рядом с ним очень много времени. Однажды, когда он просунул туда руку, попытавшись дотянуться до чего-то, его даже ранило какое-то небольшое дико озлобленное животное, внезапно появившееся откуда-то из зарослей. Шрам от следов острых когтей до сих пор остался на тыльной стороне его правой ладони, спрятанный под слоем бинтов, которыми он упорно и регулярно перевязывал где-то две трети своего тела. Сейчас Дадзай без проблем сможет протиснуться туда: теперь он вооружен и до сих пор не испытывает никакого страха перед внешними землями, так что никакой опасности для себя он в этом не видел.       Он молча кинул взгляд на дыру.       Одиночество было единственной ассоциацией, которая приходила в голову, по крайней мере в этот момент. Глубокая пустота и неизбежность. Ха-ха… Осаму в последнее время и сам чувствовал то же самое.       Суицидник вздрогнул, явственно ощутив за спиной чье-то присутствие. Он обернулся.       — О… Акутагава-кун. Какими судьбами?       —… — Рюноскэ сверкнул глазами. Он выглядел сейчас, словно оскалившийся волк, — Дадзай… Ну и что ты тут забыл?       Осаму ничего не сказал, понимая, что ни один из ответов, которые он может дать, не будет удовлетворительным. Только как-то грустно улыбнулся.       — Акутагава, знаешь… Я обнаружил кое-что, когда был снаружи, — он показал на дыру, — Это весьма интересно. Кто-то… может умереть от холода или голода, если ты решишь прикончить меня сейчас.       Рюноскэ никак это не прокомментировал. Сжал кулаки, стиснул зубы, но Расёмона всё-таки отозвал. Он переступил с ноги на ногу, нахмурившись в раздумье. Потом глухо закашлялся.       — Ладно… пойдём. Посмотрим, врешь ли ты опять или нет, — хрипло и сдавленно произнёс он, опуская черные глаза.       И вот, они медленно продвигаются вперёд по лесу. Тут ещё хуже — пробираться через огромные сугробы, высохшие заросли и полугнилые коряги стало практически невыносимо. Акутагава тихо, но вслух негодовал из-за того, по каким ебеням и куда вообще суицидник ведёт его. Знал только, что это что-то важное, к тому же, как ни крути, навязался вслед за ним он сам. Вскоре они окончательно замучились, и брюнету пришлось приспособить к уборке снега своего черного зверя.       — Вот, — тихо произнес Осаму, перебираясь через последнее лежащее на их пути массивное бревно.       Они увидели перед собой огромный упавший дуб. Ужасающая мощь была видна во всех его деталях — в каждой жилке от ствола и до кончиков веток. Под этим деревом… кто-то лежал, издавая разгоряченные полурычащие звуки и дергаясь в безуспешных попытках выбраться. Время от времени ствол дуба издавал глухой скрипучий гул.       Существо зыркнуло на них глазами — огромными, жуткими, ярко-желтыми. Совсем звериными. Это вообще человек?.. Больше похоже на мутанта.       — Кто это? — тихо спросил Рюноскэ.       — Это… мой хороший знакомый, — произнёс он в ответ.       — Да? Как часто твои «хорошие знакомые» оказываются под огромными упавшими деревьями? — хрипло спросил Акутагава без особого энтузиазма.       — Нечасто. Просто не могу его оттуда вытащить. Ей богу… Ха, — Дадзай закашлялся, –… Он лежит тут уже около месяца. Я приношу ему еду каждый день, чтобы не откинулся. Хотя у меня с трудом укладывается в голове, как он вообще выживает в таком положении.       Рюноскэ замолчал ненадолго. Он вздохнул. В какой-то момент он даже… позволил поверить. Акутагава понятия не имел, правда ли это — если честно, на неё-то история как раз не была очень похожа, но всё же… Какая-то часть души почему-то желала верить в рассказанное. В любом случае, лучше такое объяснение, чем мысли о том, что Дадзай сошел с ума и, ежедневно рискуя жизнью, тратит ограниченные ресурсы для того, чтобы накормить случайную мутировавшую тварь с нейтральных территорий.       Боже. Ну что за бред? Неужели суицидник, обладая ощутимо высоким интеллектом, о чем все знали, не мог придумать что-то хотя бы немного более правдоподобное? С другой стороны, именно абсурдность рассказанного может указывать на то, что это является истиной. Юноша ничего не мог сказать наверняка.       –… Ясно, — сказал Рюноскэ, негодующе вздохнув, и размял костяшки пальцев.       Он призвал Расёмона в очередной раз, хотя уже и устал от того, что происходило этой ночью.